Экономист и политолог Кристофер Блаттман вынес в заглавие своей книги вопрос не эмоциональный и не риторический, а вполне конкретный. Вся его книга «Зачем мир воюет. Причины вражды и пути к примирению» — это подробный ответ на него с точки зрения мировой экономики, психологии ведения переговоров, военных мощностей противника и геополитической ситуации. Почему войны бывают короткими и затяжными, в какой момент возможно начать переговоры, почему некоторые конфликты разрешаются мирным путем, а некоторые насильственным, как верно оценить противника и почему США совершили ошибку, начав вторжение в Ирак? Ответы на все эти вопросы можно найти в книге. С разрешения издательства «Бомбора» «Лента.ру» публикует отрывок о самой кровавой военной операции США в XXI веке, которая обернулась политическим провалом и трагедией для целого поколения.
Вернемся в Ирак и посмотрим еще раз на попытки американцев сместить Саддама Хусейна. У иракцев есть старая поговорка, которая прекрасно отражает идею превентивной войны: «Лучше пригласить врагов на обед — тогда они не съедят тебя на ужин». Кто-то, глядя на отношения Соединенных Штатов и Саддама Хусейна, видит воплощение проблемы обязательств. Оружие массового поражения, в особенности ядерное, могло бы бесповоротно изменить баланс сил между двумя странами.
Каким образом Саддам мог гарантировать, что не будет его разрабатывать? И все же неопределенность может объяснить долгую подготовку к войне, но решение о вторжении трудно списать только на наличие частной информации или неверные представления о положении дел.
Оно должно было утвердить его положение на Ближнем Востоке и на мировом рынке нефти. В этом случае он мог бы усилить свое могущество за счет любой другой группы, включая Америку, Иран, Израиль и Саудовскую Аравию.
Первый большой успех пришел к Саддаму в 1980 году, когда Франция продала диктатору два экспериментальных реактора. Французы, стараясь усидеть на двух стульях, хотели передать слабо обогащенный уран. Однако Саддам отказался и использовал свое влияние, потребовав оружейный материал. Ирак был вторым крупнейшим поставщиком нефти во Францию и третьим наиболее ценным торговым партнером — Саддам покупал по-настоящему много оружия. В итоге французы уступили.
Все понимали истинные намерения диктатора. Израиль на десятилетия раньше получил аналогичные исследовательские реакторы и материалы для создания собственного атомного оружия. Теперь сделка с французами могла бы положить начало пути Ирака к «исламской бомбе».
Протесты Израиля ни к чему не привели. В свою очередь Соединенные Штаты вовсе не высказали возражений. Президент Рональд Рейган был сосредоточен на противостоянии с Ираном, и более сильный Ирак не казался ему источником опасности.
Реальная сила Саддама Хусейна и его характер тирана еще не проявились достаточно заметно. Для этого потребовалось еще одно десятилетие.
Запад постепенно стал понимать, к чему приведет попадание атомной бомбы в такие руки.
Однако война не стала первым шагом к тому, чтобы этого не произошло. Так не бывает почти никогда. Решение о военном вторжении слишком дорогое и рискованное. По этой причине противники режима Саддама нацелились на его сдерживание.
У них в распоряжении были другие инструменты, которые они задействовали в первую очередь. Например, Ирак подписал договор о нераспространении ядерного оружия и согласился с мерами безопасности, принятыми Международным агентством по атомной энергии (МАГАТЭ). Эти меры включали в себя дипломатию, инспекции и штрафы.
Более того, когда санкции и дипломатические усилия успеха не принесли, у США и Израиля оставались влиятельные инструменты, которые приостанавливали вторжение и включали в себя подрывную деятельность и авиаудары по стратегическим целям.
Иными словами, несмотря на неопределенность и полную неподотчетность Саддама, альянс во главе с Соединенными Штатами нашел способ сдерживать диктатора, сохраняя статус-кво.
И все же к началу нового тысячелетия кое-что изменилось. Тактика сдерживания иракского лидера провалилась. От сурового санкционного режима страдали рядовые иракцы, так что Франция и другие страны лоббировали смягчение санкционной политики. В это время Саддам и его семейство продолжали богатеть на продаже нефти обходными путями. Диктатору даже удалось использовать санкции для консолидации своей власти.
С одной стороны, его пропаганда демонизировала Соединенные Штаты, с другой — он использовал контроль над скудными источниками импорта и иностранной валюты для поощрения своих сторонников.
При этом вооруженные силы Саддама все больше слабели. Таким образом, сдерживание стало выглядеть более сложным, а вторжение — более легким решением проблемы.
Главная забота администрации Буша заключалась в том, что даже если к 2003 году Саддам не успеет обзавестись атомной бомбой, его нельзя заставить отказаться от своего стремления в будущем.
Высокопоставленный сотрудник разведки США по этому поводу заметил:
Вероятность такого развития событий не была слишком велика. Но вице-президент США Дик Чейни отстаивал так называемую доктрину одного процента. Он говорил, что, если есть хотя бы один процент в пользу того, что режим типа хусейновского получит бомбу или поможет обзавестись атомным оружием «Аль-Каиде» (запрещенная в России террористическая организация), американское правительство должно действовать так же серьезно, как если бы это было реальностью.
Это драматизированное утверждение, но за ним можно увидеть безлюдную пустыню на том месте, где когда-то располагались Иерусалим или Нью-Йорк.
Трудно сказать, насколько реальным был риск. Саддам был скрытен, и даже его близкое окружение не было уверено в его целях, особенно если это касалось ОМП. 27 января 2003 года главный инспектор ООН в ираке Ханс Бликс, выступая на Совете Безопасности, заявил: «Ирак даже сегодня не готов полностью принять требования о разоружении, которые он должен выполнить, чтобы обрести доверие мирового сообщества и жить в мире».
Уже после вторжения комиссия ООН, опираясь на показания бывших высокопоставленных иракских лиц, пришла к мнению, что, несмотря на фрагментарные и косвенные свидетельства, можно утверждать, что Саддам после отмены санкций планировал перезапустить программу создания ядерного оружия.
Стимулы не отказываться от программы и получить необходимые материалы были столь велики, а сохранить это в секрете казалось настолько просто, что администрация Буша не сомневалась: он постарается это сделать.
В этой истории важное значение имел фактор неопределенности. У Саддама были стимулы обманывать и сохранять неясность. Инспекции не могли полностью снять подозрения. Можно попробовать представить себе страну, наводненную инспекторами МАГАТЭ. Во всяком случае, это дешевле войны. Но есть причина, по которой Саддам в предыдущее десятилетие жестко ограничивал деятельность инспекторов.
Он был уверен, что американцы так или иначе используют то, что хорошо умеют: спровоцируют восстание, поддержат переворот или разработают эффективный план вторжения. Как США могут гарантировать, что не пойдут на это? Таким образом, в отношениях между Ираком и США возникло сочетание неопределенности и проблемы обязательств.
С точки зрения администрации Буша, даже небольшой риск был слишком значительным.
Эта ситуация может служить иллюстрацией к предупреждению по поводу простых историй.
Но мы не должны доверять глобальному стратегическому подходу, согласно которому война — это рациональная стратегия, пусть и трагическая.
Ирак — лишь один пример. Да, в этом случае были предпосылки для возникновения проблемы обязательств. Но важнейший компонент — убежденность, что Саддам не откажется от ядерного оружия, — был сильно преувеличенным. Разведка работала некачественно и приносила искаженные сведения, никак не решая проблему неопределенности.
У высшего руководства США были свои мотивы в виде нематериальных стимулов. Администрация Буша явно недооценивала проблемы, связанные со сменой режима в Ираке, попав в ловушку неверных представлений.
Таким образом, нельзя сказать, что дело исключительно в проблеме обязательств. вместо этого сразу несколько предпосылок в сочетании друг с другом сужали диапазон переговоров вплоть до его исчезновения.
Примерно так же дело обстоит с Первой мировой войной. Когда кто-то говорит, что решающую роль в качестве ее причины сыграла логика превентивной войны, историки предлагают разумные выходы из затруднительного положения.
Одни утверждают, что беспрецедентный рост могущества России существовал только в сознании немецкого генералитета, то есть был сильно преувеличен.
Другие добавляют, что и здесь оставалось пространство для договоренностей: Бисмарк наверняка нашел бы выход из июльского кризиса. Это возвращает нас к аргументации Такман и Макмиллан: одаренные дипломаты находят мирное решение, а плохие — нет.
Можно сказать, что правы и те и другие. Вспомните пример летчика-истребителя. историки типа Такман фокусируют внимание на мастерстве пилота. Они говорят, что в 1914 году европейские политики оказались отнюдь не асами. Под их управлением самолеты врезались в стены каньона. Но вы имеете право спросить: почему они вообще решили пилотировать в столь тесном пространстве? Те же самые лидеры могли бы спокойно летать в открытом небе. Ошибки могут решать судьбы мира, это правда, но только в том случае, когда диапазон переговоров опасно сужается под воздействием пяти условий, о которых мы говорили в самом начале.
Проблема обязательств и четыре другие логические предпосылки направляют самолет в более опасную обстановку, с которой может справиться только умелый и удачливый пилот.
Это приводит нас к выводу о том, что у войны крайне редко бывает только одна причина.
Перевод Сергей Бавин