После теракта в «Крокус Сити Холле», по данным Следственного комитета, опознаны 134 погибших из 144. Судебно-медицинским экспертам предстоит еще много работы. Как они действуют во время таких масштабных трагедий, что помогает понять о теракте изучение тел, можно ли опознать всех погибших и возможно ли, что кто-то из жертв «Крокуса» останется пропавшим без вести, «Ленте.ру» рассказала врач-судмедэксперт Ольга Фатеева.
«Лента.ру»: Как работают с телами жертв теракта? Какие методы используются для этого?
Ольга Фатеева: Работа, с одной стороны, ничем не отличается от обычной работы судебно-медицинского эксперта, а с другой — из-за большого числа жертв имеет особенности. Как и в других случаях, тела осматриваются на месте происшествия, руководят осмотром следователи, а эксперты выполняют свою часть работы.
Правда, зачастую осмотр затруднен или вообще невозможен, и тогда тела извлекают, собирают все фрагменты и доставляют в морг. Идентификация погибших, их останков — важная задача в случаях терактов и других происшествий с большим количеством жертв.
Работа судебно-медицинского эксперта с телом или фрагментом в секционном зале проходит по привычной схеме, которая меняется в зависимости от того, что произошло, и подстраивается под нужды следствия и самих экспертов. В общих чертах эта схема включает работу с направительными документами, наружное исследование тела, изъятие вещественных доказательств, внутреннее исследование, то есть непосредственно вскрытие, забор материалов для лабораторных исследований, составление диагноза и выводов о причинах смерти, характере повреждений и так далее.
При терактах, массовых катастрофах эксперт получает постановление следователя о назначении судебно-медицинской экспертизы с вопросами, на которые эксперт должен ответить в выводах, и заданиями, что нужно изъять для передачи органам следствия. Например, одежду со следами повреждений и загрязнениями, образцы волос, срезы ногтей, фрагменты кожи, костей с повреждениями, образцы крови в жидком виде и на марле — такие же задания и разные вопросы следователи пишут в постановлениях, например, при экспертизе убийств и других категорий насильственной смерти.
Наружное исследование включает в себя описание одежды, осмотр тела, фиксацию трупных изменений, описание всех особенностей и повреждений, фотографирование тела и прицельно его частей, рисование схемы повреждений.
Внутреннее исследование, как обычно, предполагает вскрытие всех полостей, извлечение и исследование внутренних органов с описанием особенностей, признаков заболеваний и, что важно, повреждений. Делаются фотографии, повреждения отмечают на схемах.
Если на экспертизу представлен фрагмент тела, какие-то пункты выпадают из плана сами собой, что-то добавляется — например, описание края и плоскости отделения фрагмента.
По ходу вскрытия эксперт набирает биоматериал для лабораторных исследований: кровь, мочу, фрагменты внутренних органов на судебно-химическое исследование (стандартно — на алкоголь), кровь на биологическое исследование, кусочки органов и тканей на гистологическое исследование (под микроскопом), кровь, волосы, зубы, хрящи, кости на генетическое исследование — для идентификации.
Если необходимо, эксперт направляет материал на медико-криминалистическое исследование — кожу, кости для установления механизма повреждений, их особенностей. Все инородные тела, включения и наложения эксперт описывает, фотографирует, изымает для передачи следствию.
Что, кроме идентификации тел, помогает выяснить экспертиза?
Эксперт стандартно отвечает на вопросы о причине смерти, количестве, локализации, механизме образования повреждений, какой вред здоровью они причинили и есть ли причинная связь между повреждениями и наступлением смерти.
Кроме этих традиционных задач экспертизы в постановлении могут стоять самые разные вопросы — в зависимости от характера катастрофы: какой стороной тела потерпевший был обращен к эпицентру взрыва, или дистанция выстрела, или как располагался нападавший по отношению к потерпевшему в момент нанесения повреждений — такие вопросы следствие может ставить и при убийстве с одной жертвой.
Возможно ли, что от жертвы ничего не осталось, кроме пепла? Как в таких случаях можно опознать человека?
Идентифицировать человека по пеплу практически невозможно: высокие температуры разрушают белки, необходимые для ДНК-анализа, хотя генетические экспертизы пробуют проводить. Правда, я читала про прах после кремации, а не пепел с пожара и не могу сказать, делают ли их в России, не сталкивалась.
Важно, что для генетического исследования праха в нем ищут и используют мелкие, не сгоревшие до конца частицы зубов, костей, которые, как правило, все же остаются от человека. Результат таких экспертиз не гарантирован, процедура извлечения пригодного для анализа генетического материала — сложная и трудоемкая.
Вероятно, это дорогая технология и долгая? То есть применяется в исключительных случаях?
Вижу, что ритуальщики про это пишут на своих сайтах: что делают в США и Европе, не везде, и за плату (как понимаю, родные оплачивают) генетические экспертизы, например, для установления отцовства по праху.
То есть для опознания жертв теракта рутинно это не используется?
Нет, у нас вообще, видимо, это не делается никак.
Если погибший был одиноким, у него нет кровных родственников, совпадающих по ДНК, он навсегда останется пропавшим без вести?
Неопознанные тела и фрагменты захоранивают за государственный счет. Погибших, которые по сведениям могли оказаться на месте происшествия, но которых не нашли или не опознали, потом юридически должны признать пропавшими или умершими, но я не знаю самой процедуры.
Может ли так случиться, что жертва исчезнет без следа, — экспертиза на месте трагедии ничего не сможет обнаружить?
В случае сильного обугливания можно по костям определить, кому принадлежат останки?
Обугливание, безусловно, затрудняет генетическую экспертизу, но шансы есть, хотя при любых катастрофах всегда остаются безымянные фрагменты, непригодные для генетики.
Экспертам приходится собирать фрагменты человеческих тел. Как именно они определяют, кому принадлежит такой-то фрагмент? Бывают ли ошибки?
От всех фрагментов материал направляется на генетическое исследование, по совпадениям генетических кодов фрагменты группируются, результаты исследования останков сравниваются с результатами исследований биоматериалов родных погибших, устанавливаются соответствия.
Генетика стала рутинным методом работы в последние лет десять-пятнадцать. Когда-то она использовалась в редких случаях, но постепенно, особенно из-за массовых катастроф, где генетика бывает единственной возможностью опознания погибших, генетические экспертизы стали привычными. Об ошибках методики я не слышала. Ошибки человеческие, когда при очень большом количестве фрагментов можно что-то перепутать, не исключены.
Сколько по времени занимает процедура опознания тел?
Генетическое исследование в Москве в среднем занимает около двух недель, в других городах и областях может быть дольше из-за банальных логистических и транспортных проблем. Чаще всего вся процедура — провести генетические исследования всех фрагментов, биоматериала родственников, сгруппировать фрагменты по результатам, сопоставить с исследованиями родных — может затянуться на месяц или больше. Это зависит от объема исследуемого материала, от количества останков, сотня фрагментов или десятки тысяч, как при авиакатастрофах.
Насколько психологически сложно работать с останками жертв теракта?
Все случаи с большим количеством жертв — природные и техногенные катастрофы, пожары, крушения самолетов, железнодорожные катастрофы, взрывы, дорожно-транспортные происшествия, теракты и тому подобное — эксперты на профессиональном сленге называют просто ЧС, чрезвычайная ситуация.
Работа по ЧС, с одной стороны, — это такая же работа, как и в других случаях, с использованием тех же самых методов лабораторных исследований, которые в принципе применяются в судебно-медицинской экспертизе, а с другой стороны — это всегда дополнительная ответственность, связанная с массовостью.
Кто-то из коллег помнит только первые теракты и катастрофы, а потом относится к ним как к обычной каждодневной работе. Кто-то тяжело переживает. Я помню все свои случаи ЧС, но найдутся эксперты, у кого их в практике было больше.
Я много думаю, как люди проживали последние минуты, поняли ли они, что с ними происходит, а если поняли, как они были в этом ужасе и страхе. Когда падает самолет, все занимает секунды, остается надежда, что люди гибнут в неведении. Когда вокруг горит, когда убивают других людей на твоих глазах, когда ты задыхаешься, когда огонь подбирается к твоему ребенку... Я перестаю быть экспертом, я перестаю быть профессионалом, к черту такой профессионализм — я представляю себя там!
Как справляются со стрессом эксперты?
В работе единственный способ справляться — это именно работать. Лидия Гинзбург писала о профессиональном притуплении эмоций у врачей.
Мое средство радикальное и парадоксальное, и я не могу его советовать: я погружаюсь до конца, проверяю новости, читаю книги, смотрю фильмы о прошлых ужасах и страданиях. Все труднее находить дно, чтобы оттолкнуться, все дольше я зависаю, все глубже приходится опускаться.