Доброволец — лучший солдат, а подразделение, состоящее полностью из добровольцев, почти всегда превосходит прочие в выучке и мотивации. Особенно это верно, если речь идет о частях специального назначения, которые выполняют самые сложные с точки зрения организации задачи, будь то ночные штурмовые операции, разведка или глубокие рейды в тыл противника. Наши корреспонденты пообщались с начальником штаба одного из таких подразделений — отряда спецназначения «Рысь», бойцы которого сейчас сражаются на соледарском направлении. О том, как изменилась тактика спецназа за прошедшие два года, как отбирают бойцов в такие части и почему диверсантам все сложнее пересекать линию фронта, «Ленте.ру» рассказал подполковник с позывным Пират.
«Лента.ру»: Когда был сформирован ваш отряд и для каких задач?
Пират (позывной): Наш отряд был сформирован зимой 2022 года для выполнения специальных задач. Это не только разведка, но и городские бои, ночные операции, а также масштабная диверсионная работа в тылу противника. То есть наш отряд выполняет функции диверсионно-разведывательной группы (ДРГ).
Сейчас мы входим в состав Добровольческого штурмового корпуса (ДШК). Контракт у нас заключается на полгода с возможностью после его окончания вернуться домой.
В каких операциях успел поучаствовать ваш отряд?
Когда началась спецоперация, Харьков был глубоким тылом противника, и мы работали там, но не только. Я не могу раскрывать многие подробности тех операций, но замечу, что нам часто приходилось действовать на глубине и 20 километров от линии боевого соприкосновения.
Какие требования вы предъявляете к новобранцам?
Изначально мы предъявляли как основное требование боевой опыт. То есть это обязательная служба в армии и опыт пребывания в горячих точках. Чаще всего в прошлом наши бойцы были контрактниками подразделений спецназа различных силовых структур, служили в армейской разведке. Но не только.
Наш отряд многофункционален, есть и чисто штурмовые подразделения.
Каждый боец, попадающий к нам в отряд, проходит отбор в зависимости от своих компетенций. Он может стать диверсантом-разведчиком, снайпером, попасть во взвод обеспечения, огневой поддержки или БПЛА.
Инструкторы проводят плановые занятия. Это минимум две недели переобучения, включающего в себя инженерную, тактическую и огневую работу. Обязательно отрабатываем ночные операции, это ключевой момент. Впрочем, занятия проводятся у нас все время. Люди вернулись с боевых, день отдыха — и сразу на полигон.
Какие подразделения ВСУ противостоят вам сейчас?
На нашем участке ответственности действует спецподразделение Главного управления разведки (ГУР) Министерства обороны Украины «Кракен». Эта элитная часть состоит преимущественно из бывших азовцев (третья штурмовая бригада Вооруженных сил Украины «Азов» признана террористической и запрещена в России). Плюс там находятся два полка специального назначения, а также полк инженерной поддержки.
На рубежах себя ведут пассивно, даже в штурмы ходить перестали. Для наших это идеальная возможность поработать.
Сейчас они на фоне общего истощения пытаются вгрызться в землю. Занимаются дистанционным минированием, копают окопы, спешно укрепляют рубежи.
Главная боль украинцев сейчас — безопасно добраться до позиций, не сгинув по дороге. Потому что все подходы мы контролируем: не даем ни перегруппироваться, ни организовать атаку, ни спокойно откатиться.
Иными словами, постоянными вылазками и артиллерией мы контролируем фронт в глубину. Тут, к слову, хорошо помогают соседние подразделения Министерства обороны России, с которыми мы находимся в постоянном контакте, постоянно делимся оперативной информацией. Поэтому все действия врага читаемы.
Как можно оценить сегодня состояние украинских подразделений?
Противник истощен и уязвим, это заметно, он уже не в той форме, что был, например, пару месяцев назад.
Но они тоже стали умнее, стараются бороться с нами современными техническими средствами. Это доставляет нам серьезные неприятности, особенно в радиоэлектронной борьбе. Мы стараемся глушить их связь, сбивать FPV-дроны, которых у них, в отличие от других боеприпасов, становится все больше. Честно скажу, получается пока не очень.
Идет гонка за частоты. Мы настраиваем средства радиоэлектронной борьбы (РЭБ) на работу в одном диапазоне, а буквально через несколько дней они перепрошивают свои коптеры, и все начинается сначала. А сейчас, как вы понимаете, война упирается в БПЛА.
Даже во время штурмов огневой контакт сводится к минимуму. Например, начинаем обрабатывать позицию противника из минометов или чего потяжелее, тот понимает, что скоро двинется наша пехота, и спешно покидает окопы. Ну то есть отходят при малейшей опасности.
Но когда мы занимаем эти позиции, ситуация меняется на противоположную. Опорник проще уничтожить на дистанции, чем класть людей в ближнем бою. Поэтому движение есть только тогда, когда получается подавить огневые средства с той стороны. Иначе такой штурм превращается в мясорубку. Да, могут сопротивляться, если застали врасплох, когда понимают, что бежать уже поздно.
А что насчет боевой техники ВСУ? Советские образцы еще остались или их уже полностью заменили западные?
Техника советского производства у них износилась практически полностью. Даже к началу СВО она была не особо боеспособна, а сейчас и подавно. Особенно это касается артиллерии, запас деталей на которую они исчерпали. Ресурс стволов истрачен, точность тоже ни к черту. Все буквально скручено на проволоку.
Еще одна сложность состоит в том, что техника слишком разная, чтоб ее можно было эксплуатировать эффективно: оружие из Германии, США, других стран... То есть в одной батарее могут быть пушки совершенно разных производителей. Это же кошмар зампотеха!
Из этого можно делать выводы. Не всегда западную технику вообще приходится уничтожать, она сама умирает от износа. Нет, может быть, где-то в глубоком тылу или на других участках фронта новые вещи присутствуют, но это вызывает у меня большие сомнения.
А чего не хватает вашему отряду больше всего?
Средств наблюдения — однозначно. Имеется в виду ночного и тепловизионного. Современные прицелы — тоже нехватка огромная. Потому что это специфика нашей работы и потому что это специфика новой войны.
Также у нас огромная нехватка средств БПЛА. Да, тема избитая, но они нужны как воздух. Как только они у нас появляются, сразу же и заканчиваются.
Так понимаю, что ситуация, аналогичная нашей, сейчас почти во всех подразделениях. Ведь даже хороший и дорогой коптер делает несколько вылетов, а потом его сбивают. На счету каждый дрон, буквально каждый. И все это серьезно тормозит нашу работу.
Люди, конечно, стремятся помочь, но зачастую не понимают наших потребностей. Присылают конфеты, соленья, чипсы разные. Вкусно, спору нет, но без конфет мы прожить сможем, а вот без коптеров и ночников будет больше раненых и убитых.
Технических проблем тоже достаточно много. У нас есть своя лаборатория, свои техники в отряде — это специалисты, даже профессоры, которые собирают «птички», приборы, РЭБ, связь. Но у нас не хватает средств даже обеспечить их чем-то в первую очередь.
Это беспилотные управляемые гусеничные машины, они подбираются максимально близко к линии соприкосновения, отрабатывают по точке и уезжают. Разработка уже прошла полигон, сейчас на доработке, на передок уже ездила.
Как изменилось работа отрядов спецназначения за два года войны?
Война стала цифровой буквально во всех смыслах. Противник ведет контроль за тобой все время, любой твой маневр на ладони. Вышел ты, например, из окопа, а тебя сразу подстрелили. Одно дело — это стрелковый бой, когда ты понимаешь, читаешь ситуацию. Осознаешь, что происходит, исходя из военной теории и опыта. Тогда ты можешь как-то реагировать на происходящее, в том числе на уровне подразделения.
Спрятаться почти невозможно. Каким бы ты спецназовцем ни был в прошлом, это умножается на ноль.
Когда находишься в таких условиях, «башню» поворачивает сразу. На ситуацию повлиять почти невозможно, повезет — не повезет. Как потом от этого отойти? Вот это главный вопрос.
То есть работа на передовой со временем проще не становится?
Увы, нет. На переднем крае все и всегда находятся под присмотром.
Приходится выкручиваться, но это всегда огромные риски... Был не так давно неприятный случай: служили у нас два брата, один из них погиб на переднем крае, и второй пошел доставать его тело. И все никак не мог вытащить, четыре дня ходил под обстрелом туда с бойцами. Вытащил в итоге, но сам ранен и еще пять «трехсотых».
Но мы никогда не бросаем своих. Отчасти поэтому многие, да почти все возвращаются к нам на новый контракт. Отслужат полгода, едут домой на месяц-другой — и обратно. Это где-то восемь из десяти человек.
Уходят в основном либо по серьезным семейным обстоятельствам, либо по тяжелому ранению. Еще и поэтому у нас много ветеранов — тех, кто был с нами с момента образования отряда. Это костяк, благодаря которому мы можем действовать эффективно, совершать вылазки даже в условиях технического превосходства противника.