В понедельник, 27 мая, парламент Грузии намерен запустить процедуру преодоления вето президента Саломе Зурабишвили на принятый ранее законопроект об иностранных агентах, который обязывает общественные организации регистрироваться в качестве «агентов иностранного влияния», если они получают более 20 процентов своего финансирования из-за рубежа. Сильнее всего новые правила ударят по НКО, связанным с западными странами. Оппозиция, резко выступавшая против принятия закона, вывела людей на улицы, у здания парламента продолжаются столкновения протестующих, называющих закон «пророссийским», с полицией. Законопроект также осудили в Европейском союзе и США, спрогнозировав ухудшение отношений с Грузией. «Лента.ру» поговорила со старшим научным сотрудником Центра постсоветских исследований ИМЭМО РАН Станиславом Притчиным о том, к чему могут привести массовые протесты и как власти Грузии попытаются сохранить баланс между Россией и западными странами в новых условиях.
Массовые столкновения протестующих и полицейских в Грузии — это серьезная угроза для действующей власти или ту больше шума и показной решимости?
Станислав Притчин: Грузинская политика в принципе довольно эмоциональная. На протяжении практически всего периода независимости в Грузии постоянно проходили различные массовые протесты разной степени интенсивности. Но картинка, которую нам показывают медиа, не позволяет говорить об их силе.
«Грузинская мечта» уже не раз сталкивалась с протестным движением, причем поводы к протестам были куда более серьезными. Это и арест Михаила Саакашвили, и непризнание результатов выборов со стороны оппозиционного «Единого национального движения».
При этом нельзя говорить о том, что происходит что-то фатальное для «Грузинской мечты».
Оппозиция очень разрознена. Даже «Единое национальное движение» не представляет из себя грозную силу, потому что партия не имеет конкретного политического лидера.
Именно поэтому, даже зная реакцию общества, «Грузинская мечта» не пошла на попятную и все же добилась принятия законопроекта об иностранных агентах?
Скорее всего, да. Реакция оппозиции ожидаема, поэтому было принято решение рассмотреть закон до осенних парламентских выборов.
Нужно в целом понимать ситуацию, в которой оказалась Грузия: страна позже Украины и Молдавии получила статус кандидата в Европейский союз, что, объективно говоря, совершенно унизительно для грузин. Потому что если смотреть на уровень развития Грузии, ее вовлеченность в следование той дорожной карте, которая необходима для выполнения любому потенциальному члену Европейского союза, то Грузия, конечно, прошла по этому пути куда дальше Украины и Молдавии.
Кроме того, фундаментальный момент — это, конечно же, давление на Грузию с целью создать еще один очаг напряженности у границ России с учетом и опыта вооруженного конфликта 2008 года, и в целом сложностей, которые переживали российского-грузинские отношения.
Подобная реакция в определенной степени понятна. Может быть, она расходится с теми доктринальными целями, которые есть у грузинского государства. Это стремление в НАТО и в Европейский союз, которые прописаны, к слову, в Конституции Грузии. Но от этого на самом деле грузинские политики как раз не отходят.
Однако на фоне накопившегося вала претензий, требований к Грузии как государству, которое должно полностью следовать в рамках тех указаний, которые приходят извне и не всегда соответствуют реальности, возникло определенное изменение подхода внутренней кухни Грузии.
Премьер-министр Ираклий Кобахизде говорил, что закон позволит завершить «навязанную извне» поляризацию общества, вспомнив протесты на Евромайдане 2014 года и судьбу Виктора Януковича. Риск повторения украинских событий в Грузии действительно был?
В последние два десятилетия неправительственный сектор является одним из важнейших инструментов влияния на внутреннюю политику в Грузии. Причем влияния извне. «Грузинская мечта» решила, что этот фактор нужно если не устранить, то задать ему четкие рамки.
Судя по всему, именно подобный взгляд лежал в основе решения о том, что контроль за этой сферой нужно ужесточить и принять закон об иностранных агентах.
Протестующие апеллируют к тому, что закон «российский», но ведь он не в России был придуман. Первый такой закон приняли в 1938 году в США — так называемый FARA. И в каждой западной стране существуют очень жесткие ограничения на финансирование политической, неправительственной и общественной деятельности.
Что будет дальше? Есть риск нарастания протестов и революции?
Власти будут следовать своей линии, ведь они не поменяли позицию после начала протестов, после первого и второго чтения законопроекта в парламенте и даже после наложения вето президентом Саломе Зурабишвили.
Надо понимать, что Грузия все-таки парламентская республика, и у «Грузинской мечты» достаточно голосов в парламенте, чтобы преодолеть вето. Расхождение между президентом и исполнительной властью происходит не в первый раз и вряд ли станет прологом к внутреннему кризису в самой системе государственной власти.
Не стоит забывать, что вскоре в Грузии пройдут парламентские выборы. Да, будут определенные потери у партии власти, но легитимность будет обновлена.
А у оппозиции есть шансы использовать кризис для прихода к власти в законном русле?
Вряд ли... Оппозиция, как я уже сказал, все же довольно разрозненное движение. Сейчас они пользуются ситуативным поводом для объединения и протеста, но у них нет общей платформы, которую они могли бы противопоставить «Грузинской мечте».
При этом в политику вернулся основатель «Грузинской мечты» олигарх Биздина Иванишвили, который открыто выступил в поддержку закона. С чем связан его выход из тени?
Принятие закона — консолидированная позиция руководства «Грузинской мечты». Биздина Иванишвили высказывает поддержку курсу на суверенизацию Грузии и повышение ее внутренней субъектности.
В своем недавнем заявлении политик упомянул, что принятие закона не позволит «глобальной партии войны» втянуть Грузию в противостояние с Россией. Давление Европейского союза на правительство действительно усилилось?
Давление со стороны Европейского союза на власти Грузии перманентно. Заявления о нем регулярно присутствуют в риторике грузинских элит.
Ведь это будет негативным кейсом для самого Европейского союза, который выявит, что Грузии выставляются четкие политические требования, которые не выполняются. Что за этим должно следовать? Принятие решения о том, что страна больше не должна иметь никаких перспектив евроинтеграции.
При этом в США назвали приостановку рассмотрения закона об иностранных агентах условием для визита премьер-министра Ираклия Кобахидзе в Вашингтон, и поездку он в результате отменил. Как принятие закона повлияет на отношения Грузии и США?
В отношениях с США Грузия сейчас ведет ту же линию, что и с Европейским союзом, — суверенизация и защита интересов Грузии.
А в обществе вообще есть консенсус относительно стремления Грузии в Европейский союз и НАТО?
Это вещи довольно консолидированные и в обществе, и в элитах, хотя я и не видел последних опросов.
Другой вопрос, что консолидация эта есть в отношении Европейского союза, но не в отношении НАТО.
Существуют опасения, что курс на вступление в НАТО разрушит баланс отношений, который сформировался с Россией.
Да, действительно последние годы «Грузинской мечте» удавалось сохранить дипломатический баланс между западными странами и Россией. Но, как вы считаете, партия власти сможет продолжать делать это в нынешних условиях?
Не стоит ждать шагов вроде восстановления дипломатических отношений или рассмотрения Грузией возможности участия в российских интеграционных объединениях. Но при этом будут сохраняться все взаимовыгодные проекты и партнерства, будет поток туристов.
Протестующие при этом считают, что закон отвечает интересам России. Его принятие действительно может укрепить российские позиции в стране?
Да, интерес России и правда есть, но он очень косвенный.
Через принятие этого закона Грузия начнет контролировать определенных акторов, что, разумеется, в интересах России.
Но, опять же, это не означает автоматически, что Грузия становится пророссийской страной, что там появляются пророссийские игроки и увеличивается приоритетность отношений с Россией во внешней политике.