13 августа 1949 года, 75 лет назад, в Москве были арестованы бывшие руководители Ленинграда Алексей Кузнецов, Петр Попков и Петр Лазутин, а также глава правительства РСФСР Михаил Родионов. Их, отличившихся в спасении города во время блокады, схватили прямо в кабинете Маленкова, заместителя Сталина. Так начиналось «Ленинградское дело» — одна из последних волн репрессий, направленная против группы партийных и советских работников, обвиненных в вопиющем злоупотреблении служебными полномочиями, кумовстве, пьянстве, хищениях и прочих грехах. Особо тяжким пунктом значилось стремление «ленинградцев» создать отдельную от ВКП(б) коммунистическую партию России. Массовые чистки прошли по всей Ленинградской партийной организации. Самой именитой жертвой «Ленинградского дела» стал председатель Госплана СССР Николай Вознесенский, которого прочили в преемники Сталину. Под пытками все обвиняемые полностью признали свою вину, а к судебному процессу над ними в законодательство вернули смертную казнь. Наиболее высокопоставленные фигуранты в итоге получили высшую меру, остальных осудили на длительные сроки. «Лента.ру» — о самом непонятном процессе времен позднего сталинизма.
Иосиф Турко, бывший первый секретарь Ярославского обкома партии, сидел в неудобной позе перед следователем МГБ Арсением Путинцевым. Глаза его были красны, очень хотелось спать. Не предъявляя каких-либо обвинений, Путинцев в грубой форме требовал от Турко признаний в совершенных преступлениях. Тот уверял, что не понимает, за что арестован, и никакой вины за собой не чувствует.
«И не таких, как ты, уламывали!» — взревел следователь и принялся бить Турко по лицу, а когда тот упал, добавил ногами.
Когда в кабинет вошел подполковник Михаил Рюмин, один из начальников Путинцева и большой любитель истязаний арестованных, Турко попытался пожаловаться ему на подчиненного.
«Мы бьем и этого ни от кого не скрываем», — улыбнулся Рюмин и остался наблюдать за продолжением допроса.
В конце концов из уха обвиняемого пошла кровь, но вместо тюремной больницы его бросили в карцер. Пытки (а Турко допрашивали 41 раз) дали тот результат, на который надеялось следствие: Турко оговорил себя и своих бывших руководителей, признав себя виновным во вражеской деятельности. Позже он признается генеральному прокурору СССР Роману Руденко, что сделал это из-за невыносимых условий содержания, созданных ему тюремщиками, угроз и систематических избиений.
Карьера практически всех фигурантов «Ленинградского дела» пошла на взлет в годы Великой Отечественной. Так, Николай Вознесенский был заместителем председателя ГКО, руководил работой эвакуированных на восток СССР наркоматов, прежде всего — авиационной и танковой промышленности, вооружения, черной металлургии, боеприпасов. С 1943-го занимался восстановлением хозяйств в освобожденных от оккупации районах.
Знавшие его люди свидетельствовали, что Вознесенский не прощал невежества и недобросовестности, говорил: «Не люблю дураков и лентяев». Его рассматривали как одного из наиболее вероятных преемников Сталина, к тому же он был его первым заместителем в Совмине СССР.
Алексей Кузнецов возглавил Ленинградскую партийную организацию за несколько месяцев до конца войны. Он наследовал таким ярким и важным в истории города персонам, как Сергей Киров и Андрей Жданов, последний по желанию Сталина переехал работать в Москву. Именно Кузнецову выпало заниматься возвращением города к мирной жизни. В марте 1946-го он передал полномочия своему заму Петру Попкову и вслед за своим патроном перебрался в столицу, был избран секретарем ЦК ВКП(б).
Попков был не менее интересной личностью. Во время блокады он обеспечивал существование Ленинграда, его связь с внешним миром, участвовал в создании Дороги жизни. Продовольствие, эвакуация населения и промышленных объектов, поддержание необходимых санитарно-бытовых условий жизни граждан — во многом это все Попков.
Второй секретарь Ленинградского обкома Яков Капустин отлично знал английский, который выучил в ходе стажировки в Англии (это в конечном счете выйдет ему боком). Во время войны не покидал город, был уполномоченным ГКО по эвакуации заводов, оборудования и кадров.
Все эти люди были молоды и амбициозны: Кузнецову и председателю Ленгорисполкома Петру Лазутину на момент ареста — 44 года, Вознесенскому и Капустину — 45, Попкову — 46. Они считались птенцами гнезда Жданова, но после его внезапной кончины 31 августа 1948 года остались без старшего товарища и наставника, умевшего замолвить словечко перед самим Сталиным.
Распространено мнение, что «ленинградцы» были разгромлены по воле Георгия Маленкова, стремившегося добить конкурирующий — и обезглавленный — клан Жданова. Некоторые считают, что заместитель Сталина действовал в тесной связке с Лаврентием Берией.
«Все понимали, что Сталин не вечный, — объясняет «Ленте.ру» историк Александр Черемин. — Различные группировки начали борьбу за власть еще в конце 1940-х годов. Одна из самых сильных группировок, ждановская, не устраивала всех. Они показались слишком молодыми и наглыми, поэтому против них объединились все остальные. Борьба за власть присуща любому режиму. Всегда находят, кого бы сожрать, чтобы самому не быть сожранным».
По словам эксперта, Маленков боялся усиления ждановцев, занятия ими ключевых постов в стране и хотел продвинуть на эти места своих людей. Их временное ослабление послужило ему руководством к действию, а поводом стало стремление «ленинградцев» создать коммунистическую партию РСФСР.
Карьеры руководителей Ленинграда завершились в феврале-марте 1949 года, когда их одного за другим сняли с занимаемых должностей. Каждый из них понимал обреченность своего положения и смиренно ждал ареста, втайне надеясь, что правосудие разберется и оправдает его. Второй секретарь горкома Капустин сразу предупредил своего сына не верить в то, что он в чем-либо виновен. Примерно так же приободряли своих родных и остальные.
Ждать им пришлось около полугода. Четырех наиболее тяжеловесных фигурантов — Кузнецова, Попкова, Родионова и Лазутина — арестовали прямо в кабинете Маленкова 13 августа 1949 года. В том же месяце пришли за министром просвещения РСФСР Александром Вознесенским (братом Николая Вознесенского) и функционерами калибром помельче. По версии следствия, они оказались втянуты в преступную деятельность своих начальников и по существу стали их сообщниками. Последним взяли наиболее влиятельного Николая Вознесенского — только 27 октября 1949-го. Ему поставили в вину пропажу секретных документов в Госплане СССР.
С партийной стороны организацию и проведение судебного процесса курировал новый первый секретарь Ленинградского обкома Василий Андрианов, поставленный вместо Кузнецова. Он был ближайшим соратником Маленкова и, очевидно, продвигался им на эту должность. Проведение следствия поручили министру госбезопасности Виктору Абакумову. Тот, как всегда и бывало, рьяно взялся за работу и начал конструировать из «ленинградцев» враждебную антипартийную группировку.
По версии Валерия и Георгия Михеевых, сыновей одного из фигурантов дела, у Абакумова были свои счеты к ленинградской партийной верхушке.
«Дело в том, что Ленинградские обком и горком ВКП(б) посягнули на неприкасаемость органов, — отмечают они. — В 1946 году отдел кадров Ленинградского обкома провел 64 проверки работы отделов и отделений МВД, МГБ и судебно-прокурорских участков, выявившие значительное число нарушений, в том числе и грубейших. Выявлены были недостатки и в системе исправительно-трудовых лагерей МВД».
По итогам проверок, инициированных Кузнецовым, ряд сотрудников потерял свои посты, а некоторых даже привлекли к уголовной ответственности: понятно, что Абакумову не могло понравиться столь дерзкое вмешательство в работу своего ведомства.
Теперь же настала пора мести.
«Кузнецов, Попков и Капустин, находясь в руководстве областной и городской организаций ВКП(б), встав на путь обмана, вели линию на отрыв Ленинградской партийной организации от ЦК партии с тем, чтобы им было легче осуществлять свою антисоветскую практику в работе», — гласило обвинение.
Чтобы доказать, что «ленинградцы» сбились в настоящую банду, следователи постоянно повторяли как лейтмотив: все они крепко дружили между собой и регулярно вместе выпивали. Новые кадры на ответственные посты Кузнецов и компания якобы подбирали не исходя из профессиональных качеств кандидатов, а по принципу кумовства, «поощряли круговую поруку».
Есть все основания считать, что это было сделано как раз для расправы над «ленинградцами», которых Маленков и Абакумов боялись оставлять в живых. Не менее очевидно и то, что свое согласие на введение смертной казни и ее последующее применение к бывшим руководителям Ленинграда дал лично Сталин.
Сталину приносили протоколы допросов, он внимательно изучал текст и делал пометки карандашом. Интерес лидера СССР вызвали строки о том, что «начиная с 1940 года Кузнецов, окружив себя подхалимами и угодниками, создал такую обстановку, при которой исключалась возможность партийного подхода к решению вопросов по руководству ленинградской парторганизацией», что окружение «на все лады превозносило Кузнецова как руководителя ленинградских большевиков и создавало ложное впечатление о его непоколебимом авторитете и таланте как организатора».
В протоколе также была отражена криминальная, по мнению следователя, ситуация, заключавшаяся в том, что в городе «широко культивировалась идея об особом значении Ленинграда в экономике и культурном развитии страны, особом положении Ленинградской партийной организации, которая будто бы задает тон всей партии, что ленинградцы — ведущая сила в стране — являются зачинателями передовых мероприятий и что ленинградцам должны быть оказаны надлежащий почет и слава».
«Кузнецов, работая уже в Москве, продолжал держать в повиновении бывших руководителей Ленинградской организации и тянул из Ленинграда своих людей, расставляя их в различных пунктах СССР», — утверждалось в протоколе.
Особое место занимали обвинения, связанные с блокадой Ленинграда. Как следовало из материалов дела, Кузнецов, а вместе с ним Попков и Капустин «выставляли себя единственными организаторами обороны Ленинграда и нагло скрывали факты и документы о ведущей и решающей роли ЦК ВКП(б) и Верховного Главнокомандующего в деле ликвидации блокады и разгрома немцев под Ленинградом». Якобы в этих целях они создали музей обороны Ленинграда, где на видных местах вывесили свои портреты огромных размеров, при этом Кузнецов «всеми мерами стремился показать, что только он один решает все важные вопросы обороны города и что только благодаря ему Ленинград стойко держится».
Подробно смаковались банкеты и коллективные «попойки», бывшие «отцы» Ленинграда обвинялись в злоупотреблении спиртными напитками — создавалось впечатление, что массовые застолья шли нескончаемой чередой и занимали все время первых лиц города и их окружения. Очень интересовал следователей дом отдыха на Каменном острове, созданный в 1944 году по инициативе Кузнецова и Попкова для руководящих партийных работников Ленинграда. На суде это место представлялось чем-то вроде вертепа, где ленинградские вожди якобы прожигали жизнь в кутежах и пьянках.
Вменялось в вину им и расходование значительных денежных средств на командировки, содержание квартир и дач, проведение семейных праздников и на личные покупки. Против Кузнецова, Попкова, Капустина выдвинули обвинение в стяжательстве, растрате и личном обогащении, во введении ими незаконных привилегий для работников партийного и советского аппарата. В качестве серьезного обвинения прозвучало и то, что после войны некоторые работники аппарата начали строить себе дачи. Очень четко проводилась также мысль о том, что руководители Ленинграда, особенно в 1947-1948 годах, бездельничали, занимались охотой и семейными делами, не очень заботясь о выполнении своих служебных обязанностей.
Сыновья Михеева считают эти обвинения беспочвенными, указывая на значительные успехи в восстановлении народного хозяйства и промышленности, достигнутые городом и областью в этот период.
«На самом деле никакого обогащения там не было и быть не могло, — считает историк Черемин. — Они питались в столовой Смольного, и никаких деликатесов там не было. Это потом уже, во времена Ельцина, придумали про ананасы, про то, что, мол, экзотические фрукты выбрасывали на помойку. Ничего этого, повторюсь, не было и в помине. Эти люди были настоящими коммунистами».
Уже в разгар разбирательств следователь Путинцев «пристегнул» к этому делу председателя Совмина РСФСР (до 9 марта 1949-го) Родионова, который хотел создать российскую коммунистическую партию.
Попасть под жернова репрессий вполне мог и будущий реформатор Алексей Косыгин. Близко знавшие его люди потом утверждали, что он уже морально подготовился и ожидал ареста, а у входной двери в его квартире стоял тревожный чемоданчик со сменным бельем и предметами личной гигиены.
«Действительно, одно время в этой же группе был и Косыгин, все фигуранты дела — его друзья, — говорит историк Черемин. — Но это умный человек во всех отношениях, он понял, что нужно показать лояльность [Михаилу] Суслову и Сталину. Поэтому Косыгин не попал под "Ленинградское дело"».
Скорее всего, к подследственным применяли физическую силу, хотя об этом и не говорится в доступных исследователям документах.
«"Выбиванием" показаний из подследственных занимались не только следователи, ведущие допрос, но и их начальники, — пишут в своей статье братья Михеевы. — Особым садизмом отличался полковник [Владимир] Комаров. Уже на первых допросах отцу стали грозить расправиться с семьей, что для любого человека является самым больным и уязвимым. Намекали даже на судьбу расстрелянных детей Бухарина. Угрожали и самому отцу: мол, если не подпишет нужные признания, то даже и судить не будут, просто расстреляют в подвале».
На основе преследования своего отца они делают вывод, что ленинградских руководителей хотели не просто объявить виновными, а целенаправленно очернить их, унизить и втоптать в грязь. Любые, даже самые незначительные отклонения в поведении, а тем более человеческие слабости преувеличивались, выворачивались наизнанку, иногда доводились до абсурда и преподносились как свидетельства вражеской сущности этих людей.
Аналогичными приемами вымогались ложные показания и у бывшей заведующей отделом партийно-комсомольских и профсоюзных органов Ленинградского обкома КПСС Таисии Закржевской, которую заключили в тюрьму беременной. Несмотря на ее крайне тяжелое физическое и психическое состояние, женщину постоянно таскали на ночные допросы, заставляли признаться в злодеяниях и оговорить других. Закржевская не выдержала стресса, и у нее произошел выкидыш. Угрозами и шантажом ее вынудили подписать сфабрикованные показания.
29-30 сентября 1950 года в Ленинградском доме офицеров состоялось заседание суда Военной коллегии, проходившее по четко разработанному сценарию. Как и было запланировано, подсудимые признали свою вину, против обвинений пытался возражать лишь Николай Вознесенский.
Обвиняемые не присутствовали в судебном зале постоянно: их то уводили куда-то, то приводили вновь. В 1955 году Комитет партийного контроля при ЦК КПСС признает, что не только следствие, но и сам судебный процесс проводились с нарушением закона: прибывшие в Ленинград следователи МГБ жестко контролировали поведение обвиняемых, разговаривали с ними в перерывах и все время находились в зале.
Почти все фигуранты пребывали в невменяемом состоянии, плохо ориентировались в происходившем, а кто-то даже не понимал, где он находится. Михеев, которому посчастливилось уцелеть, затем рассказывал близким, что чувствовал себя словно во сне. Остается лишь догадываться, что делали с обвиняемыми, чтобы достичь такого состояния.
Его, а также Вознесенского, Родионова, Попкова, Капустина и Лазутина казнили вскоре после вынесения приговора — на рассвете 1 октября 1950 года.
Турко, Михееву, Закржевской дали по десять лет лагерей. Михеев содержался во Владимирском централе с военными преступниками — немецкими и японскими генералами. Различные сроки заключения получили и другие, более мелкие фигуранты процесса.
Слова Кузнецова оказались пророческими — вскоре после пышного прощания со Сталиным, задолго до XX съезда, приговоры пересмотрели. 30 апреля 1954 года Верховный Суд СССР прекратил «Ленинградское дело» из-за отсутствия в действиях обвиняемых состава преступления. Вознесенских, Кузнецова, Попкова, Капустина, Лазутина и Родионова реабилитировали посмертно.
Остальных досрочно выпустили из тюрьмы и также реабилитировали. Михеев из назначенных ему десяти лет успел отсидеть три года и пять месяцев. Турко через какое-то время вернулся в систему ленинградской власти. Рожденный за семь лет до революции, он увидел распад СССР и ушел в 1994-м.
Те, кто «шил» дела и выбивал из «ленинградцев» показания, вскоре сами оказались на их месте. Следователь Путинцев в 1954 году получил 25 лет ИТЛ, министр Абакумов, а также начальник следственной части Рюмин, его заместитель Владимир Комаров и многие другие гэбисты были приговорены к высшей мере.
Новые власти СССР попытались загладить неудобный момент, объявили «Ленинградское дело» полностью сфабрикованным и предложили перевернуть эту страницу, чтобы идти в будущее с чистой совестью. Никита Хрущев потратил немало усилий, чтобы отмазать своего ближайшего соратника Фрола Козлова, которого в начале 1950 года поставили управлять Ленинградом — его роль в уголовном преследовании «ленинградцев» не понравилась их близким и друзьям.
Хрущев и генеральный прокурор СССР Руденко прояснили позицию государства в своих выступлениях на собрании актива Ленинградской партийной организации в начале мая 1954-го. Хрущев не отрицал, что руководители Ленинграда действительно совершали некоторые дисциплинарные проступки — злоупотребляли служебным положением, выпивали.
«И расходование средств государственных не по назначению допускалось, и бахвальство, и некоторое зазнайство, — отмечал он. — Кузнецов болтал в Москве о том, что мы, мол, ленинградцы, люди особого склада. Что за чепуха? Это бахвальство».
По мнению Хрущева, за такое следовало привлечь к дисциплинарной ответственности и, возможно, понизить в должности, но, конечно, не лишать жизни.
Разбирая дело в 1954 году, первый секретарь ЦК КПСС всячески стремился приплести своего поверженного противника Берию — якобы тот намеренно раздул из мухи слона, ловко играл на настроении Сталина как на рояле.
Многим в окружении дряхлеющего вождя крайне не нравилось возвышение чужаков из Ленинграда: Вознесенского Сталин сделал своим первым заместителем в Совете министров, наделил очень большими полномочиями и Кузнецова, подняв его до секретаря ЦК партии. В этих условиях, по версии Хрущева, Берия со своими людьми использовали «всякий малейший промах, малейшее пятнышко», чтобы натравить Сталина против своих же ставленников.
«Можно по-разному относиться к Вознесенскому, — заключал Хрущев. — Очень многие члены Политбюро не уважали его за то, что он был хвастлив, груб, к подчиненным относился по-хамски. Но это такие свойства, которые можно порицать, которые дают право не дружить с ним лично. Но это не значит, что такие свойства дают объяснение, что Вознесенский являлся врагом. Наоборот, я глубоко убежден, что Вознесенский был честный и умный, но своенравный человек».
В 1988 году Комитет партийного контроля при ЦК КПСС подтвердил членство в партии (посмертно) Вознесенского, Кузнецова и Капустина. Родионов, Лазутин, Попков, а также Турко, Закржевская и Михеев были восстановлены в КПСС еще раньше (трое первых — посмертно).