10 лет назад, в конце августа 2014 года, ополченцы замкнули кольцо вокруг небольшого города Иловайска и нанесли самое крупное поражение Вооруженным силам Украины за все время активных боевых действий в Донбассе в 2014-2015 годах. События, которые вошли в историю как Иловайский котел, стали одним из поворотных моментов, определили развитие всего конфликта на востоке Украины и привели к подписанию Минских соглашений. К годовщине окончания боев за Иловайск наш корреспондент пообщался с участниками ополчения «первой волны», местными и российскими добровольцами. В рамках цикла к десятилетию конфликта на Украине «Лента.ру» рассказывает о том, с чем пришлось столкнуться ополченцам в боях 2014 года и как сложилась их судьба.
Первую часть монологов ополченцев о причинах войны и первых столкновениях 2014 года можно прочитать здесь.
Александр Жучковский, волонтер, журналист, автор мемуаров «85 дней Славянска»
Если честно, мы ощущали себя смертниками. Цель была одна — продержаться до прихода своих. Все еще надеялись, что придут российские подразделения и произошедшее в Крыму повторится здесь. Хотя уверенности не было никакой.
Странно про это говорить, но тогда это просто воспринималось как должное. Чувство обреченности прибавляло вдохновения и даже куража.
Я интересовался взглядами своих сослуживцев и выделил для себя две основные формы мотивации.
Первую можно описать словами «наших бьют — пора вступаться». Во все времена были люди, которые живут военным делом даже в спокойной обстановке. Во время войн они с легкостью записываются в армию, любят рисковать, соглашаются на любые авантюры.
Вторая форма — идеологическая. Человек в душе не является авантюристом, но располагает твердой системой внутренних убеждений. Он может быть худосочным студентом, но без колебаний отправиться в окопы ради своей идеи.
Что касается меня, я долго анализировал этот вопрос и пришел к выводу, что после трагических событий 2 мая в Одессе находился в состоянии глубокого аффекта. К тому же я всегда был патриотом, для которого разделенный русский народ — большая трагедия. Ну и мужское начало, конечно, тоже. Всегда хотелось понять, насколько сильны мои убеждения и готов ли я проливать за них собственную кровь.
Вадим Иловченко, командир батальона территориальной обороны
Порой к нам в подразделение добровольцами приходили совсем молодые ребята по 18-20 лет, даже не служившие в армии. Таких я как раз направлял на безопасные участки и вооружал гладкоствольным оружием.
Офицеров запаса, бывших десантников и разведчиков я отправлял в авангард и пытался вооружить наилучшим образом.
Виталий Киселев, полковник в отставке, военный эксперт
Лично я то и дело завозил новые отряды добровольцев в Славянск.
Александр Жучковский, волонтер, журналист, автор мемуаров «85 дней Славянска»
Российский читатель может легко представить себе, чем были Вооруженные силы Украины в 2014 году, вспомнив нашу армию в начале нулевых. Мотивации мало, со снаряжением тяжело, но при этом базовая выучка и организация присутствовали.
Многие из них думали, что все закончится быстро, зайдут российские подразделения и война прекратится, а их распустят по домам. По крайней мере так рассказывали пленные.
Вадим Иловченко, командир батальона территориальной обороны
В Краматорске было около десятка бывших эсбэушников и вээсушников, которые перешли на нашу сторону до или во время боевых действий. Но впоследствии это сыграло с нами плохую шутку.
В частности, один из этих ребят оказался ответственен за пленение журналистов с телеканала «Звезда». Сами они потом рассказывали, что на позициях к ним подошел мужчина с нашими знаками различия и предложил снять репортаж про сражение за аэродром.
Бой там тогда действительно шел... Правда, в итоге микроавтобус, куда эта съемочная группа, не опасаясь подвоха, уселась, приехал прямо в расположение вражеской разведки.
Виталий Киселев, полковник в отставке, военный эксперт
Новым властям нужно было втянуть армию в бойню, измазать ее руки в крови, чтобы та не могла занимать нейтралитет, как это было поначалу. Но основную роль играли, конечно, добробаты, их костяк составляли любые люди, которые были активистами Евромайдана.
Когда это не получалось, могли, например, обстрелять из минометов, утверждая потом, что это сделали «сепаратисты». Бывало и так, что становились между двумя подразделениями, провоцируя огонь друг в друга.
Появилась риторика, что это российские подразделения, что против них сражаются чеченцы, абхазы и сербы... Но в апреле 2014 года здесь почти не было добровольцев, они начали появляться с конца мая, когда бои приобрели общевойсковой размах.
Когда мы брали пленных, большинство из них говорили, что вообще не понимают происходящего. Уверяли, что их заставили сражаться против своей воли. И это действительно было так. Призывники, что с них взять? Средний возраст 20-30 лет. Воевать они почти не умели, не могли доставить нам серьезных проблем на поле боя. А вот кто тогда представлял серьезную угрозу, так это части спецназа и националисты.
Но при этом между сторонами происходил обмены...
Мы же им возвращали абсолютно здоровых, откормленных, одетых в гражданское парней. Хотя отмечу, что у меня было полное моральное право убить нациста. Но если была возможность спасти ему жизнь, лично я спасал.
Вадим Иловченко, командир батальона территориальной обороны
Офицеры в рядах Вооруженных сил Украины в большинстве своем понимали весь трагизм начавшейся войны. Многие сами были с юго-восточных областей и поначалу не хотели стрелять, имитируя свое участие в боях. С некоторыми мы даже вели негласные переговоры, что не будем трогать друг друга.
Здесь все просто: любой человек, который теряет в бою своих товарищей, сидит под обстрелами, волей-неволей озлобляется на врага. Так работает человеческая психика.
Александр Жучковский, волонтер, журналист, автор мемуаров «85 дней Славянска»
Состояние Вооруженных сил Украины было весьма плачевным.
К тому же воевать они учились быстро, и, как ни крути, превосходство сказывалось.
Что касается нацистов, да, они были ядром группировки, которая стремилась нас подавить. Радикалы стали ударной силой штурма, они выполняли самую кровавую работу: обстреливали жилой сектор, убивали гражданских, совершенно не боясь замараться в крови. Вээсушнки на такое шли с большой неохотой, чаще всего под давлением извне.
Вадим Иловченко, командир батальона территориальной обороны
Однажды к нам пришел житель Краматорска, умоляя спасти сына, который служил срочную службу и сражался на стороне Украины. Сын его дежурил на одном из блокпостов на въезде в город и искал возможности перейти на нашу сторону. Сумел позвонить отцу, а тот пришел напрямую ко мне.
Мы воспользовались выгодным обстоятельством и получили ценного информатора в рядах противника. Дальше — больше.
Как мы вытаскивали этого молодого человека, вообще отдельная история. У него был день рождения, я выделил средства, и отец под видом благодушного родственника притащил на блокпост огромный пакет со спиртным и закусками. Мы дождались, когда срочники все это благополучно употребили, и ворвались к ним с оружием наперевес. Отобрали автоматы, немного избили для реалистичности и забрали своего информатора под видом ценного языка вместе с его штатным пулеметом.
Александр Жучковский, волонтер, журналист, автор мемуаров «85 дней Славянска»
В Славянске из-за надвигающегося окружения с каждым днем нарастало чувство коллективного фатализма, но паники не было.
Жители города, казалось, разделяют его. Царила атмосфера невероятного братства, потому что мирные тоже считали себя обреченными. Нам постоянно приносили продукты, сигареты, просто ободряли нас добрым словом. Поддержка была почти абсолютная.
У многих воскресли архетипы, связанные с Великой Отечественной войной. Восприятие Вооруженных сил Украины как нацистов, конечно, сыграло свою роль. Многие отдавали самое последнее. Это, безусловно, поражало.
Виталий Киселев, полковник в отставке, военный эксперт
К началу июля в гарнизоне Славянска, сказать честно, все уже двигалось в сторону хаоса. Когда против тебя стоят 120-милиметровые минометы, танки, гаубицы, любой штурм превращается в чистое самоубийство. У ополчения почти не было гранатометов, считанные единицы боевой техники.
4 июля, буквально за полдня до прорыва из Славянска, меня тяжело ранило в спину. Завалило обломками, но свои раскопали. Увезли в Лисичанск, достали осколок.
У нас в распоряжении были четыре БТР, несколько тяжелых минометов и танк, боеприпасы для которого исчислялись единицами. Требовалось по крайней мере в три-четыре раза больше, тогда, вероятно, смогли бы удержаться.
Приняли решение прорываться. Противник почему-то думал, что ополчение смогло заминировать все подъезды в город. Это дало нам немного времени.
Основная проблема, что сам Луганск, куда мы собирались переместиться, находился в котле. Пришлось закрепиться в Алчевске, который украинцы точно не смогли бы взять сходу — много промышленности, служившей нам укреплениями. Но получать снабжение из центра мы уже не могли, трасса была попросту перерезана.
Мы предприняли несколько неудачных попыток штурма луганского аэропорта, чтобы разжать кольцо. Там был развернут большой гарнизон, авиация доставляла снабжение.
Но к началу августа и мы вышли на другой уровень взаимодействия. У ополчения появилось единое командование, отряды стали действовать гораздо более организованно, нежели раньше, наладилась координация. К тому же поток добровольцев вырос многократно. Инициатива понемногу стала возвращаться к нам.
Александр Жучковский, волонтер, журналист, автор мемуаров «85 дней Славянска»
Так получилось, что я покинул Славянск за два дня до общего отступления. Игорь Стрелков приказал нам вывезти из города медиков, раненых и нескольких погибших.
Но самого прорыва я не застал. Конечно, мы все были страшно вымотаны.
Вадим Иловченко, командир батальона территориальной обороны
Про отступление из Славянска и Краматорска я узнал в ночь, когда оно собственно и началось. Соблюдалась строжайшая конспирация. Наоборот, всячески распространялись слухи, что скоро к нам на помощь придет большое подкрепление.
Но ситуация и правда была печальной. Мы рассчитывали продержаться до прихода российских подразделений. Надеялись, что помощь рано или поздно придет. Но получилось, как получилось... К началу июля нам стало нечем уничтожать тяжелую технику врага. Из пяти РПГ — три давали осечку. Про истощенный боекомплект вообще молчу.
Накануне выхода со мной связался Игорь Стрелков и сказал: «Ночью, возможно, ожидай проверку». За полночь он прибыл в город со своим отрядом, прорвавшись через блокпост на дороге. Спросил, как обстоят дела с обороной.
Приказ на эвакуацию поступил только утром. Собрал офицеров и распорядился сообщить бойцам. На их лицах читалась полная растерянность.
Часть бойцов моего отряда объявила, что продолжит сражаться под началом других командиров. Многие остались, например, у Игоря Безлера. Но мне пришлось вернуться в Россию. Я попал в больницу, в палату интенсивной терапии.
Александр Семенов, прапорщик в отставке, сотрудник благотворительного фонда
Когда начались бои за поселок Металлист, расположенный на дороге к городу Счастье, я служил в батальоне «Заря». Мне поручили вывозить раненых с передовой и доставлять боекомплект.
Поселок располагался между двумя высотами: одну контролировали мы, другую они. И сражения шли преимущественно в низине, где все передвижения легко читались обеими сторонами.
Костяк большинства подразделений, конечно, все еще составляли казаки. Но на войну также стали стягиваться люди, не имевшие в прошлом вообще никакого боевого опыта. Их было все больше и больше с каждым днем. И совсем юные ребята, как я, и 40-летние мужики.
Многие тогда говорили, что это война 40-летних. С молодыми тоже все понятно, горячая кровь. А вот людей возрастом между этими двумя группами было меньше всего. Но оно и понятно, семьи, маленькие дети... Только-только обустроились в жизни, а тут война.
Осознание происходящего, конечно, приходило долго.
Александр Жучковский, волонтер, журналист, автор мемуаров «85 дней Славянска»
После Славянска воевал в Снежном, но начиная с августа я стал больше заниматься снабжением, большой гуманитарной программой.
На самом деле в жизни каждого человека, кто оказался на войне, рано или поздно наступает выбор: или ты растворяешься в ней полностью и теряешь себя, либо нужно уезжать, чтобы сохранить психику. Физически уехать с войны я так и не смог, поэтому уехал от нее ментально. Просто со временем стал игнорировать происходящее, погружаясь в другие дела и заботы.
На самом деле и сейчас, когда я продолжаю служить в армии, исповедую тот же подход. Война не должна разрушать твою личность, иначе пути назад уже не будет.
Александр Семенов, прапорщик в отставке, сотрудник благотворительного фонда
Мне пришлось отлучиться с Донбасса осенью и отправиться в Крым, чтобы навестить отца. Пришлось задержаться на полтора года, но потом вернулся.
Когда я приехал в Луганск снова, никакого ополчения уже не было, мы стали Народной милицией. В ней я и прослужил до самого начала СВО, пока не подорвался на мине в первые недели боев.
Я попал в, скажем так, непростой батальон. Дослужился до заместителя командира разведгруппы.
Да и украинцев перемирие особо не волновало никогда. Как стреляли, так и продолжали стрелять, только в меньшем масштабе.
Испытывали ли мы отчаяние, что останемся непризнанной республикой навсегда? Не скрою, такие чувства накатывали порой. Но, как я уже говорил, для многих из нас пути назад не было. В Луганске у меня не было ничего.
Я знал, что рано или поздно вернусь в свою родную станицу с оружием. Это был просто вопрос времени.
Виталий Киселев, полковник в отставке, военный эксперт
Это моя земля. Куда я мог отсюда уехать? Даже когда подписали перемирие, я не терял уверенности, что мы рано или поздно войдем в состав России.
Поэтому, готовясь к этой войне, мы были уверены, что Россия нас признает.
Еще в октябре 2014 года указом главы республики меня назначили полковником Народной милиции, заместителем командующего по работе с личным составом. А дальше нам предстояло сформировать новую армию, обученную и регулярную армию. Когда меня спрашивают, почему ты не женат, я отвечаю — женился на Луганской народной республике.
Этим, наверное, все сказано.
Вадим Иловченко, командир батальона территориальной обороны
После того как поправился, я сразу связался с Игорем Стрелковым, ожидая получить приказ сражаться дальше. Но к тому времени его уже выдавили из региона, и я не буду раскрывать подробности на этот счет. Скажу только, что у командиров первой волны сложились крайне негативные отношения с руководством республики. Кто-то попал в застенки по политическим мотивам, другие пропали без вести... Я остался в России и занялся гуманитарной помощью.
На днях я посмотрел несколько документальных фильмов на федеральном телевидении, посвященных годовщине событий в Славянске. Меня поразило, что ни в одном из них не были упомянуты бойцы нашего отряда. Ни одного имени.
Да, это был беспрецедентный авантюризм. Мы шли в неизвестность, не понимали, поддержат ли нас люди, воевали с гладкоствольными ружьями...
Когда меня спрашивают, чего вы добились этим восстанием, я отвечаю просто: мы дали Донецку несколько месяцев подготовки к бою. Дали время создать свое ополчение, укрепить оборону, не допустить прорыва в город и повторения событий в Одессе. Вокруг Славянска и Краматорска были собраны практически все боеспособные части Вооруженных сил Украины. Донецк и Луганск не были готовы сражаться с врагом. И когда я приехал туда летом, для меня было ужасом узнать, что там до сих пор остаются не разоруженные воинские части Вооруженных сил Украины. Это как вообще можно было понять?!
Видимо, кто-то из новой власти решил, что славянскому ополчению следует остаться героями. Мертвыми героями. Потому многих потом и выдавили за пределы региона.
В это же время за эти несколько месяцев в Донбассе появились другие отряды, которые решили сражаться, несмотря ни на что, — «Восток», «Пятнашка», «Оплот». Появились они именно в те дни, когда мы обороняли Славянск и Краматорск. Я низко кланяюсь им в пояс, это настоящие герои.