Суд в Иркутской области поставил точку в громком деле жительницы Ангарска Татьяны Сташковой — слепой женщины, попавшей на зону за убийство. Сташкова ослепла 13 лет назад и последние годы жила вместе с Виталием Пичкасовым — он не раз избивал ее и даже был осужден за это. Во время очередной ссоры женщина в попытке защититься нанесла Пичкасову летальное ранение ножом. Несмотря на то что слепота препятствует отправке в места лишения свободы, женщина попала в колонию и сумела добиться освобождения лишь полтора года спустя. О своем деле и о том, с чем ей пришлось столкнуться на зоне, Татьяна Сташкова рассказала «Ленте.ру».
Татьяна Сташкова: Я полностью ослепла в 2011 году — мне сразу дали инвалидность первой группы бессрочно, так как заболевание врожденное, а не приобретенное. У нас это только по женщинам идет: папина бабушка, бабушкина сестра, две тети — и вот теперь я.
Мои проблемы начались 15 августа 2022 года — в тот день мы с Виталием, моим сожителем на протяжении 12 лет, находились в нашей комнате в ангарском общежитии и пили пиво. В какой-то момент я поняла, что Виталию уже хватит пива, и тем самым вывела его из себя.
Вначале он бросил в меня кружку, а затем ударил по лицу, попав по глазам, — и я упала. Встала, схватилась за глаза, немного постояла, а затем подошла к холодильнику, нащупала там нож и просто махнула в его сторону. И все — наступила тишина. Потом услышала, что он задом будто попятился на диван, захрипел и сказал: «Таня, вызови скорую».
Я подошла к нему, трогаю — а он молчит. Я пошла к соседке и попросила ее посмотреть, что с ним. Она сказала, что у него какое-то ранение на груди, но крови нет, и посоветовала вызвать врачей. Я закрыла за ней дверь, подложила Виталию подушку под голову и прислушалась. А он воздух как последний раз выдохнул — и все.
Я его зову по имени, а он молчит. Потрогала его — был теплый — и вызвала скорую помощь.
Врачи приехали минут через десять, а у Виталия нос и губы уже холодные. Я испугалась — сижу у его ног вся в истерике, плачу и прошу прощения. Следом за скорой приехали полицейские. Они мне сказали, чтобы я собиралась, и увезли в убойный отдел Ангарска.
В убойном отделе меня держали с восьми вечера до полчетвертого утра. Когда приехали сотрудники Следственного комитета России (СКР) и адвокат, меня завели в кабинет и начали опрашивать. Я попросила дать мне возможность вымыть лицо и попить воды. Вообще мне очень часто приносили воду — я была в ужасном состоянии, захлебывалась в слезах и толком не могла дать показания.
Со мной обращались нормально — наручников не было. Дело в том, что нашу пару в органах знали хорошо: Виталий часто попадал в полицию, потому что избивал меня. Но бывали и другие случаи. Скажем, однажды в мае 2015 года Виталий выпивал: я испугалась, что он может меня избить, и сбежала к соседке.
Тогда он позвонил в полицию и сказал, что в общежитии якобы заложена бомба — и если меня не найдут, он взорвет здание. В итоге приехали несколько машин силовиков, сотрудники с собаками начали искать меня по общежитию. Нашли меня у соседки, попросили отвести их в нашу комнату.
Я их веду и слышу, что они сзади говорят: «Отменяем вертолет — Сташкова в общежитии». С моих слов полицейские оформили протокол, а Виталия забрали.
Тогда я убежала к соседке и вызвала полицию. Написала заявление, и Виталия отправили в колонию-поселение на полгода. Когда он освободился из колонии, я на месяц уехала к сыну (у Татьяны есть 14-летний сын, который проживает отдельно, так как она ограничена в родительских правах по состоянию здоровья — прим. «Ленты.ру») в деревню.
Хотела, чтобы Виталий «пропился», а только потом вернуться и продолжить вместе с ним жить. После этого в полицию он попадал примерно 50 раз каждый год. Чего там только не было: однажды Виталий избил меня так, что я попала в больницу. Хотел даже скинуть с лестницы, но соседи не дали.
Ему грозили пять лет лишения свободы, но я его опять простила. Там такие извинения были — и в больницу ко мне ездил, и цепочку подарил. Оставалось только кольцо мне на палец надеть.
Я не хотела убивать Виталия — я говорила об этом и в СКР, и в суде. Я лишь хотела, чтобы он отошел от меня подальше: думала, он отойдет, а я побегу. Тем более он сам мог схватить нож, и я решила его опередить. На следственном эксперименте я все не могла понять, как попала Виталию в грудь.
Находившийся там адвокат сказал: «Таня, он был перед тобой наклонен. Видимо, когда тебя ударил, его потянуло к полу, потому что он был не в состоянии стоять. И тут ты размах делаешь и будто поднимаешь его ножом. Вот так это и получилось».
Во время следствия я находилась под подпиской о невыезде. В ноябре полицейские повезли меня к психиатру в Ангарске, чтобы проверить, вменяемая я или нет. Они, кстати, Виталия хорошо знали и удивились, как я с ним жила все эти годы. 13 февраля 2023 года мне вынесли приговор — шесть лет колонии.
Я плакала, не понимала, что творится, и будто оглохла в тот момент вдобавок к слепоте. В зал вошли трое конвоиров — один из них, высокий дядька, судя по голосу, сказал: «Господи, а мы за ней с пистолетом приехали». Они очень удивились, взяли меня под руку и увели.
В ожидании апелляции я находилась в СИЗО, а 11 мая 2023 года меня увезли в колонию поселка Бозой — кассационную жалобу на приговор я подавала уже там. Первые две недели я провела в карантине — там нас обучали быстро одеваться в форму и заправлять постели. Мне это давалось непросто.
Я не ходила ни на учебу, ни на зарядку — нас таких было шестеро в отряде из 16 человек. В колонии тебя переодевают в какой-то непонятный халат, туфли и колготки, а сапоги выдают такие, что ты будто босиком.
На зоне я сильно застудила шею, ноги у меня болят до сих пор. Причем мне еще повезло: в магазин меня всегда уводили первой по списку и в мороз тоже долго не держали на улице, хотя некоторые заключенные обмораживали себе пальцы. В целом в колонии принцип простой — если ты на ногах, значит, здорова.
Если же что-то не так, тебе дадут воду, таблетку и подышать на улице. Если же и это не помогает, тогда вызывают скорую. А еще администрация колонии очень внимательно следила за мной — там не верили, что я слепая, поскольку у меня правый глаз не выцвел. Меня даже отправили на однодневный этап в иркутский центр глазной хирургии.
Там сказали, что мое зрение не вернуть. Единственное, что врачи предложили, — это убрать боль из-за глазного давления при помощи операции, но ее мне так и не провели.
Каждый мой день в колонии начинался в шесть утра: девчонки из моего отряда умывались, чистили зубы и бежали на зарядку. А мы вшестером потихоньку собирались, мылись, одевались и стояли в подъезде — ждали, пока остальные вернутся. Потом мы все вместе вставали по пятеркам в строй и шли в столовую, а после возвращались в отряд.
К 08:00 девчонки собирались идти на класс [обучение], а мы вшестером шли в комнату отдыха, где после переклички находились до ужина. Самым сложным для меня было то, что абсолютно никаких занятий для слепых в колонии нет.
В нашем отряде был телевизор — его включали по режиму, и иногда я могла слушать эфир, это было моим редким развлечением. И, конечно, я могла общаться с другими осужденными, которые отбывали наказания за самые разные преступления — в основном по статьям 105 («Убийство») и 111 («Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью») УК РФ.
Однажды я познакомилась с заключенной из другого отряда: она меня очень поддерживала, с ней я смеялась и даже забывала, что нахожусь в колонии. Помню, она говорила: «В колонии мы все равны». Потом ее освободили, и я осталась одна. А с другой осужденной у меня был конфликт: та отбывала срок за убийство, говорят, расправилась с мамой за кусок курицы.
Она грабила меня два раза, начала указывать, что я должна делать. Мне девочки говорили, чтобы я не связывалась с ней, но я же должна была ей как-то объяснить, как делать не надо. В итоге я отстояла свои права, дала отпор — и та моя противница потом приносила мне таблетки из санчасти и водила меня, куда нужно.
Кстати, если у тебя в колонии случился конфликт и дело доходит до драки, то приходит дежурный и уводит обеих. Потом этих заключенных ведут на комиссию к начальнику колонии и там наказывают. Вне зависимости от того, кто виноват, они отправляются в разные камеры-одиночки штрафного изолятора (ШИЗО).
В УК РФ есть такая статья 81 «Освобождение от наказания в связи с болезнью». Слепота как раз входит в перечень заболеваний, препятствующих отбытию наказания: не знаю, почему я в принципе оказалась в колонии. Я не раз заявляла об этом: 23 мая суд должен был рассмотреть мой вопрос, но заседание перенесли из-за вспышки COVID-19 в регионе.
Потом, 8 августа, меня проверили в колонии вместе с женщиной-колясочницей, а 21 августа Эхирит-Булагатский районный суд Иркутской области рассмотрел мое ходатайство без моего участия. На следующий день мне сказали собираться быстрее — и я поняла: что-то произошло. На сборы мне дали всего два часа.
Я как могла написала, что не возражаю против освобождения. Из отряда меня сопровождали двое: одна девочка вела, а другая — несла сумки, потому что администрация не имеет права к нам прикасаться. За мной приехал двоюродный брат Никита, он живет недалеко.
Я поняла, что свободна, лишь тогда, когда сестра Наташа вместе с мужем везли меня в Ангарск. Я переночевала у них, а потом меня отвезли домой. Но до сих пор я не сплю ночами, хотя в колонии спала как убитая.
Скоро сюда приедет мой сын — сейчас он живет у родственников в деревне, но там нет никаких перспектив. Ему в декабре будет 15 лет, он пойдет дальше учиться. А мне его даже приютить негде. Я очень устала и просто хочу понять, как мне жить дальше.
Адвокат Андрей Мясников: Я представлял интересы Татьяны Сташковой и не рассчитывал, что в отношении слепой женщины будет столь суровый приговор. Татьяна не хотела убивать своего сожителя, она лишь пыталась его отпугнуть и защитить себя от дальнейшего избиения, которое он устраивал неоднократно.
Суд не учел, что она — хрупкая и слепая, а он — сильный и здоровый мужчина. Виталий ударил ее по глазам, а Татьяна, испугавшись за свою жизнь, схватила нож и махнула рукой в его сторону. У нее не было умысла нанести ему смертельную рану или задеть жизненно важные органы — она просто не могла этого сделать ввиду своей полной слепоты.
Согласно приговору суда, Сташкова осознавала локализацию нанесенного повреждения — грудную клетку — как место расположения жизненно важных органов. Мне жаль, что Верховный суд не истребовал материалы дела для ознакомления, полагая, что «исправление Сташковой возможно только в условиях изоляции от общества».
Я полагал, что суд в какой-либо инстанции признает за Татьяной превышение пределов необходимой обороны, так как Виталий неоднократно ее избивал, что подтверждается показаниями свидетелей и обращениями в полицию. Если бы я знал, что в отношении нее будет вынесен такой суровый приговор, я бы заявил о рассмотрении дела судом присяжных заседателей — в этом случае приговор мог бы быть мягче, а может, они бы и вовсе ее оправдали.