Казахстан — ближайший партнер России по Евразийскому экономическому союзу (ЕАЭС) и член Организации Договора о коллективной безопасности (ОДКБ). Страны разделяет самая протяженная сухопутная граница в мире — более 7500 километров. При этом в Казахстане проживает более трех миллионов русских, и, хотя они считают республику своим домом, многие из них вынуждены уезжать и искать лучшей жизни за ее пределами. Последние десятилетия доля русских среди населения снижается, а русский язык постепенно теряет позиции, особенно на фоне перехода страны на латиницу. Фотокорреспондент «Ленты.ру» поехал в Казахстан, поговорил с представителями местного русского населения и узнал, что они думают о языковой и культурной политике своего правительства, каким видят свое будущее и как смотрят на перспективы переезда в Россию.
При подготовке материала автор посетил шесть городов Казахстана и пообщался с представителями разных поколений, с людьми самых разных судеб и взглядов.
Половину пути от Москвы до Челябинска небо было идеально чистым — я разглядывал детали ночного города под крылом самолета. Похоже, это были Чебоксары. Потом землю заволокло облаками, и она открылась только при посадке. Ливень хлестал по Челябинску как в последний раз. Позже Telegram-каналы сообщили, что дорогу на границе закрыли из-за наводнения, так что мне удалось проскочить буквально в последний момент...
Над Казахстаном тучи рассеялись. Но в Костанае нас ждал сюрприз: единственная маршрутка в Есиль, куда я направлялся для съемки, не поехала из-за недобора пассажиров. Поезд казался не самым удобным вариантом — железная дорога делает большую петлю через юг, и путь занимает целых девять часов, тогда как маршрутка управилась бы за три с половиной.
Но деваться было некуда, пришлось покупать билет, причем в общий вагон. Единственный поезд отправлялся уже через полтора часа, поэтому город я осмотрел в ознакомительном лайт-режиме.
Костанай — обычный, довольно приятный город. Почти все говорят на русском, большинство вывесок — тоже на нем.
Зато в поезде русскую речь я почти не слышал. Мы проезжали через многочисленные населенные пункты северного и центрального Казахстана, далекие от крупных трасс.
Здесь сохранилось множество советских заводов, шахт и сельхозугодий, где работают преимущественно казахи. На станциях стояли типовые вокзальные домики, будто замерзшие во времени с 1950-х годов, то есть когда поднимали целину. Вагон был немного помоложе, но явно повидал многое. При этом внутри было чисто и спокойно: без пьяных криков и резких запахов.
Мы прибыли в Есиль поздней ночью. На вокзале стоит небольшой, с необычно длинными руками памятник Владимиру Ленину — единственный на всем моем пути по Казахстану, не переехавший в другое место с советских времен. Хотя, если быть точным, его передвинули на несколько десятков метров в сторону — раньше он стоял в центре вокзальной площади, а сейчас сбоку.
Утром беседую с хозяйкой квартиры — Галиной Федченко, бывшей учительницей русского языка. Она всю жизнь проработала в школе совхоза неподалеку, а после выхода на пенсию перебралась в город. По ее словам, Есиль ей скорее не нравится, но «сойдет».
Дом Галины — обычная старая двухэтажка. Большая часть города состоит из таких же зданий или частных домов, крупных строений почти нет. По сути, Есиль — это поселок.
Галина, пенсионерка, 76 лет:
«Мой дед по отцу был родом из Орловской губернии. Как он сюда попал — не знаю. А бабушка мужа приехала откуда-то с украинских земель. Они пришли сюда пешком, на волах, в поисках лучшей жизни во время голода 1920-х годов. Считалось меж ними, что это хлебный край... Их было около шестисот человек, но дошли не все — многие умирали по дороге от голода и холода. Здесь они начали обустраиваться, работать, выживать, помогать друг другу. Некоторые находили приют у казахов, которые поддерживали беженцев и тогда, и потом — во время войны.
Мать ни одного класса не окончила: девочек не отдавали учиться, потому что они должны были быкам хвосты крутить, хозяйством управлять. Все потом замуж выходили и детей рожали. Это уже в наши годы женщины стали работать наравне с мужчинами. Отец всю жизнь проработал машинистом в депо. Образования он не получил: в 11 лет остался сиротой, научился читать и писать с помощью друзей.
Я родилась в 1946 году, нас было семеро детей. Это было в Акмолинске, нынешней Астане. Там же я поступила в институт... После института пошла работать учителем: зашла в двери сельской школы и вышла уже только на пенсию. В те годы был призыв отправляться на село, поэтому я поехала в совхозную школу. Люди тогда тянулись к знаниям — большой разницы между городскими и деревенскими я не замечала.
Когда поднимали целину, здесь возникло много совхозов. Но, на мой взгляд, сделали это неправильно. Совхозы ставили там, где вбили кол. Никто не думал, есть ли вода, еда, в каких условиях будут жить люди. Но голода не было.
Причем кавказцы — они же умные люди — потом стали приезжать семьями на заработки и оставаться. Немцы стали жениться на русских, было много смешанных семей.
Сложнее всего было в 90-е. Жить стало тяжело, зарплаты не было. Даже хлеб пекли сами. На печку ставили два кирпича. Сажали тесто в формочки. И накрывали, как мы говорили, "колпаком Мюллера" — крышкой от стиральной машинки "Алматинка". Многие держали свое хозяйство — на этом и выживали. Но плохие годы не быстро кончились. Мой брат, военный, после службы на Дальнем Востоке переехал в Акмолинск, но в конце концов уехал в Россию, где его убили за пенсию соседи-наркоманы — это случилось прямо в День Военно-Морского Флота.
Казахи очень дружные люди, гостеприимные. Если вот, например, я зайду к казаху домой и скажу: "Я кушать хочу", — он обязательно накормит, даже если не знает меня. Их сплоченность мне всегда нравилась. Например, если у них кто-то умирает, они все собирают деньги на помощь. И русские здесь тоже научились помогать друг другу. Мы, в свою очередь, научили казахов солить огурцы, сажать огороды и варить борщ, а они нас — готовить бешбармак».
Слава, зять Галины, показывает на своем авто город и окрестности. Заброшенным этот край не назовешь, хотя пустующих зданий немало. Есть следы весеннего паводка, когда северный Казахстан заливало так же, как Орск и Оренбург в России. Здесь, среди степей и ковыля, много рек и густых лесов. Собственно, Есиль — это река, приток Иртыша, которую в России знают как Ишим. На ней стоит Астана, столица Казахстана.
По его словам, здешние лесопосадки — дело рук самого Ивана Мичурина, который якобы приезжал сюда для создания системы мелиорации. Но позже я проверил информацию — знаменитый биолог и селекционер никогда здесь не бывал. Да и умер он задолго до хрущевских аграрных экспериментов на целине. Вероятно, Слава имел в виду его ученика Павла Жаворонкова, который занимался селекцией сортов яблок в этих краях.
Едем в поселок совхоза «Победа», где раньше жила семья Федченко. На въезде стоят памятники погибшим красноармейцам — здесь были бои с колчаковцами. Русское и казахское кладбища — рядом, но отделены друг от друга. На одном из старых русских захоронений недавно появилось новое надгробие, на котором схематично указан путь переселенцев из Новороссии — памятник, вероятно, заменили в свете текущих событий.
«Они часто спорили, даже до драки доходило, как будто два врага. Но были крепкими друзьями и уже через час мирились, — рассказал Слава. — Когда тесть умер, его друг сказал: "Ну что, Николай, и мне тут делать нечего, готовь место рядышком — встречаться будем". Через четыре месяца он тоже умер».
Здесь и казахи другие, чем на юге страны, говорит Слава: «У нас север, тут многое иначе. Многие казахи и в мечеть не ходят, баранину не едят — говорят, пахнет кошмой».
В поезде до Астаны снова нет русских пассажиров, а вагоны набиты битком. Сама Астана — тоже очень многолюдный город, и что разительно отличает его от Есиля — казахоговорящий. Русские здесь встречаются в основном среди «новых мигрантов», особенно в центральной, новой части столицы, которая похожа на Дубай в казахской степи.
Астана — мой транзитный пункт, и после ночи в отеле я полетел в Усть-Каменогорск, или, как его называют местные, Устькаман — смешение двух языков в одном слове. Казахское название города, Оскемен, по звучанию похоже на кальку с русского, хотя его значение переводится как «Я родился здесь».
И вновь передо мной другой Казахстан — тоже северный, но уже официально Восточный. Над городом тянутся невысокие горы — это начало Алтая. На улицах — много русских лиц, и повсюду слышна русская речь. Почти все вывески, даже больше, чем в Костанае и Есиле, также на русском языке.
Настроения в городе противоречивые.
«Я считаю, и не только я, что у русских здесь нет будущего, — говорит Ирина Болоткина, частный преподаватель архитектуры и дизайна. — Особенно так думает старшее поколение. Я родилась в 1963 году. Мы выросли в Советском Союзе, нам никто не дал выбора [во время распада страны]. Мой муж до сих пор это не принимает. Он говорит: "Нет, мы — Советский Союз, я из СССР"».
Я возражаю, что полгорода — явно русские, и они явно не выглядят угнетенными, хотя мой взгляд может быть поверхностным.
«Наш город входил в РСФР вплоть до 1936 года, когда образовали Казахскую ССР», — говорит Сергей.
Ирина и Сергей — старые знакомые: учились на архитектурном факультете с разницей в три года. Сейчас они работают в старом офисном здании с советской планировкой: это не опенспейсы, а привычные кабинеты, которые арендуют фирмы и индивидуальные предприниматели. В кабинете Ирины в подрамнике стоит большой портрет Ленина, написанный маслом на холсте.
Ирина, 61 год, предприниматель:
«Я родилась в Усть-Каменогорске. Моя мама — из Алма-Атинской области, папа — из Восточного Казахстана, из деревни Васильевка. Это исконно русская деревня, и русские там до сих пор в большинстве. Мама захотела приехать сюда по распределению, потому что здесь очень красивая природа.
Тут я прожила всю жизнь. Училась в строительно-дорожном институте по программе МАРХИ. Наш вуз до сих пор высоко котируется, участвует в международных выставках. 1980-е годы — лучшие в моей жизни — студенческая пора. Тогда мне казалось, что Усть-Каменогорск — самый прекрасный город на земле.
Но по специальности я работала недолго. В 1985 году уехала по распределению в Новокузнецк, встретила здесь своего мужа и перешла работать в управление городской архитектуры.
В 1996 году родители купили дом в деревне и уехали туда, завели скот, чтобы кормить семью. Мы с мужем остались в городе. Сын ходил на танцы, и его партнерша оказалась из той же деревни. Как-то я напросилась поехать с ней на машине ее родителей, чтобы какой-то еды у своих взять. И вернулась в город утром первым автобусом, с мыслью о том, что хоть есть чем детей накормить. Вот так жили.
Криминал в городе был, потому что куча мини-рынков, которые крышевали... В нулевые опасно стало по другим причинам. Из Китая привозили самолетами оралманов, чтобы повысить процент казахского населения. В деревне у нас соседи — оралманы. Сейчас они уже адаптировались, но сначала были совсем дикими. Однажды в моего мужа кинули вилами, но милиция все покрыла.
Жизнь постепенно начала стабилизироваться. Муж перешел работать в «Казцинк» на частные рейсы.
Мои дети учились в Новосибирске бесплатно, на бюджете, за что России огромное спасибо. Вот так: у нас казахстанское гражданство, а бесплатно наших детей учит Россия. Не знаю, как в других местах, но из нашего региона сибирские вузы охотно принимают абитуриентов.
Кто-то уезжает и в Европу, хотя это сложнее финансово. Сын мой живет в Германии, а дочь — в России. И тоже думает о переезде.
Причем наши пенсии относительно российских неплохие, это помогает. Я уже давно работаю как индивидуальный предприниматель, делала побольше отчислений и вышла на хороший размер пенсии. Зарабатываю тоже нормально. Но не все ушли в частный сектор. Усть-Каменогорск — по-прежнему город металлургов, заводы не закрылись, зарплаты хорошие. Люди держатся за свои рабочие места, хотя предприятия уже не государственные».
«Я тоже держусь за пенсию, — добавляет Сергей. — Если уеду в Россию, она у меня будет мизерная. Надо было уезжать раньше. Все ребята нашего возраста с факультета сейчас живут в Сочи, Анапе, Новороссийске, Симферополе. А я ушел в нишу образования. Все начальники — казахи, и мне никогда не получить здесь высокого поста».
Киваю на портрет Ленина: «Вы к нему хорошо относитесь?»
«Плохо, — неожиданно для меня отвечает Ирина. — Я прочла "Доктора Живаго" и пришла в ужас от того, что творилось в стране в те годы. И это похоже на правду. А портрет стоит, потому что очень хорошо написан и манера художника сильно отличается от традиционных штампов, которыми изображали вождя. Это хороший пример для студентов».
Но в самом городе почти все памятники советской эпохи демонтировали и перенесли в Левобережный парк, часть которого организована по принципу московского Музеона: сюда свезли всевозможных вождей и партийных руководителей, а заодно и писателей — как русских, так и советских.
«Я обожаю свой город. Поэтому мне грустно даже думать о том, что, может быть, его покину», — разводит руками Светлана, наш экспромт-гид по Усть-Каменогорску.
Светлана, 56 лет, сотрудница пресс-службы Усть-Каменогорской ГЭС:
«Меня зовут Светлана Арнольдовна. Я русская, а отец вовсе не немец, как можно подумать, он родом из Вологодской области. Мой дедушка воевал, и бабушка написала ему на фронт. В ответ дед написал: "Фашиста в доме не потерплю, будет Валеркой". Так у моего папы было два имени на всю жизнь: Арнольд Иванович Макаров, но Валерий.
Дед — из уральских казаков, после войны увез бабушку в Магнитогорск. Папа учебу не любил, пошел в школу рабочей молодежи, потом на металлургический комбинат. А мама родилась и выросла в Днепропетровске. По распределению она попала на Магнитогорский металлургический комбинат, где и встретилась с отцом. Ему нравилось летать, он занимался в ДОСААФ, поступил в летное училище, но по состоянию здоровья вернулся в металлургию. Вскоре их отправили работать в Усть-Каменогорск, хотя они не знали даже названия такого города.
К СССР я отношусь хорошо, но история — такая вещь: что было то было, это просто факты, и их нужно принять. По сравнению с тем, что происходило в России, могу сказать, что у нас период распада Советского Союза и последующие годы прошли относительно спокойно. Был рэкет, но нас это обошло стороной, хотя муж занимался бизнесом. В 90-е, правда, меньше рождалось детей — я работала в школе с 1990 по 2007 год, и были совсем небольшие классы.
Из школы я ушла работать пиарщиком на гидроэлектростанцию. Я филолог по образованию и заинтересовалось рекламой как новым языком. Через пять лет стала директором по пиару. Тогда американская компания AES Corporation взяла нашу ГЭС в концессию. Когда концессия завершилась, я должна была уйти, но из-за несчастного случая (я сломала ногу) уволить меня не смогли, осталась работать. В итоге я полностью погрузилась в энергетику. Среди моих учеников много журналистов и пиарщиков. Даже в Новосибирске меня иногда узнают и могут окрикнуть на улице: "Светлана Арнольдовна, здравствуйте!"
Но мы смотрим на жизнь практично. У нас одна дочь, она живет в России, и я понимаю, что ближе к пенсии лучше жить с детьми в одной стране. Мы думаем о переезде, но не по экономическим или политическим причинам. Да, были волнения оралманов, но тогдашний аким города решил проблему, нашел с ними общий язык и придумал, как обучить их городскому быту».
Неподалеку от реки Иртыш находится одноименная гостиница, а рядом — уютное кафе, где я встречаюсь с представителями более молодого поколения: Катериной и ее мужем Саяном. Оба работают в частной компании «Техавто», которая специализируется на доставке грузов и техники из Китая в Россию. Благодаря своей работе они хорошо разбираются в современной экономике. До этого Саян 10 лет служил в полиции.
Любопытно, как с каждым новым интервью в этом городе я постепенно перемещался от эпохи СССР к настоящему и будущему.
Катерина, 33 года, логист:
«Меня зовут Катерина, мне 33 года. В замужестве — Ахмадиева, а девичья фамилия была Шатаева. И папа и мама у меня выходцы из Алтайского края, из соседних деревень, хотя познакомились уже здесь.
По папиной линии родственники приехали в Устькаман еще до рождения отца. Мама родилась в России. В ее роду ходили истории про староверов. Один из ее предков случайно убил человека, и ему сказали: "Убегай". Так они оказались в Алтайском крае. Бабушка по маминой линии воспринимала весь Алтай как единое пространство. Раньше не было никаких границ, все было частью одной страны.
Сейчас в городе полно смешанных браков. Смотришь на человека — вылитый казах, а имя русское. Значит, папа русский. Казахстан — действительно интернациональная страна. У мужа мама — чистая кореянка, папа — казах. Хотя раньше такие браки вряд ли считались нормой.
Восточный Казахстан — особенный регион. Природа здесь более северная. На менталитет людей влияет не только близость к России, но и климат. Это сказывается на том, как люди работают, общаются и строят взаимоотношения».
Саян, 32 года, логист, бывший майор полиции:
«Дело не в религии. По крайней мере в нашей семье мы не особо религиозны. Хотя отец придерживается исламских традиций, мать — больше христианских».
Катерина:
«Был период, когда все вокруг переезжали, и возникали тревожные мысли: надо валить, не обязательно в Россию, но куда-то. Но до конкретных действий так и не дошло. Даже подавали на грин-карту в США — чисто поучаствовать. Думаю, это естественный этап в жизни, когда в возрасте от 20 до 30 лет ищешь свое место. Сейчас, если и примем такое решение, то просто спокойно переедем.
Казахстан в принципе всегда был транзитной страной, которая во многом этим живет, и мы это развиваем.
Что касается позиции нашей страны, да и нас самих по отношению к СВО, то она нейтральная. За последние пару лет наша компания выросла раз в десять. В 2021 году мы перевезли около тысячи машин — это был рекорд, а за 2023 год чуть не дотянули до 20 тысяч».
Саян:
«Я действительно люблю свой город. Да, было бы здорово, если бы он стал миллионником — это открыло бы больше возможностей, в том числе для бизнеса. Единственное, что мне не нравится здесь, — это градообразующие предприятия. Из-за выбросов газа становится душно, тяжело дышать. Конечно, можно было бы уехать в Алма-Ату, там тоже много транзитных потоков из Китая. Но мы находимся совсем рядом с Китаем, и здесь тоже можно хорошо зарабатывать».
Продолжение фоторепортажа о жизни русских в Казахстане читайте на «Ленте.ру» в ближайшие дни.