Пять фильмов, полсотни рассказов, два с половиной десятка ролей, включая эпизодические, — не самое обширное, прямо скажем, наследие. Его, впрочем, с лихвой хватило для того, чтобы в Василия Шукшина влюблялись все новые и новые поколения россиян. Казалось бы, канул в прошлое столь важный для выходца с Алтая конфликт города и деревни, ушли в небытие те советские типажи, которые он то воспевал, то высмеивал, а ироничная интонация шукшинских рассказов, простоватое обаяние его экранной улыбки, дерзость и прямота его режиссуры сохранили свою силу и магию. Как Шукшин смог пробиться к славе, несмотря на происхождение и репрессированного отца, рассказывает материал «Ленты.ру» из цикла «Жизнь замечательных людей».
Осень 1964-го. По тусклому, уже почти готовому к зиме вологодскому лесу плетутся два Василия — и оба непростые. Знаменитый на всю страну актер, режиссер и писатель Шукшин — в депрессии, уставший от семейных дрязг и интриг коллег-киношников. Поэт и писатель Белов — уже известный читающей публике, но подлинной популярности еще не дождавшийся; до нее еще должна будет пройти пара лет. Обоих интеллигентная московская среда уже заклеймила деревенщиками — и оба не могут не чувствовать в этом ярлыке пренебрежение. Но куда направляются, отшагивая под дробь дятлов и свист рябчиков эти деревенщики? В деревню, конечно же.
В родной для Белова Тимонихе хозяин растопит для своего известного гостя печку, поставит чекушку, а услышав по радио о том, что страна отмечает День колхозника, отправится поздравлять местных обитателей («старухи и бабы, несколько мужиков из Тимонихи и Лобанихи») с гармонью наперевес. Шукшин покидать избу, впрочем, откажется — предпочтет остаться наедине с книгами и своими мыслями. А Белов среди пляшущих и поющих колхозников так разойдется и развеселится, что об оставленном дома госте и вовсе быстро забудет.
После заботливо оставленной чекушки душа Шукшина, как спустя десять лет метко охарактеризует герой из его культовой «Калины красной», «попросила праздника». И получила его — пляски, в которых он будет, по словам Белова, «ухать и подскакивать до потолка», драка с забарагозившими мужиками, посиделки с пением на двоих с Беловым, ночной поход к рыбаку-сталинисту по имени Фауст и, как восклицательный знак к этому бурному Дню колхозника, падение в ночную речку по пути назад. Вологодская деревня приняла Шукшина так же безоговорочно, как делала это родная алтайская — расслабила, раскрепостила, развеяла печали. Но развеяла ли?
Будоражила режиссера реальная история восстания, бегства и гибели заключенных из чукотского лагеря — сюжет настолько провокационный, что даже обсуждать его с близким другом Шукшин осмелился только в глухом безлюдном лесу. Но именно такой сюжет отзывался в самых сокровенных его болевых точках, одновременно перенося к детским воспоминаниям об аресте отца и в будущее, к фильму всей жизни о Стеньке Разине. Уж если нельзя сделать фильм о современных бунтовщиках, то про борца с монархией из далекого прошлого, наверное, все-таки можно? К возможности снимать кино Шукшин шел долго, но просто удовлетвориться этим отказывался. Зря, что ли, свой характер — колючий, дерзкий, амбициозный — он так старательно ковал всю жизнь?
Алтайский колхоз, где работал машинистом на молотилке отец Васи Шукшина Макар Леонтьевич, назывался «Пламя коммунизма» — неудивительно, что хватало там и тех, кто об этот огонь коллективизации обжигался, и тех, кого и вовсе бросали в его топку. Среди последних оказался и Шукшин-старший в возрасте всего лишь 21 года.
16 марта 1933 года сотрудники Старобардинского районного отдела ГПУ явились в дом Шукшиных в селе Сростки и увели с собой главу семейства — мужчину заподозрили во вредительстве: намеренных поломках техники и затягивании сбора урожая. По воспоминаниям Марии Сергеевны Шукшиной, матери будущего режиссера, трехлетний Вася прикусил губу до крови и коротко спросил: «Мам, а батю куда повели?» Ответа у нее не было.
Макар Леонтьевич отверг все выдвинутые против него обвинения, но уже 29 марта арестовали и двух его дядей. Всех троих родственников отвезли в тюрьму, где их несколько раз допрашивали. На первом допросе Макар Шукшин «признался» в том, что «состоял в контрреволюционной подрывной повстанческой организации в колхозе "Пламя коммунизма"». На втором допросе следователи решили пойти дальше, и арестованные признались уже и в «проведении подготовительной работы к восстанию и свержению советской власти».
21 апреля 1933 года особая тройка при ПП ОГПУ приговорила всех троих к высшей мере наказания. Шукшиных расстреляли в рамках дела о так называемом контрреволюционном заговоре в сельском хозяйстве Западной Сибири. Следствие считало, что алтайские заговорщики планировали ни много ни мало «вооруженное свержение советской власти и реставрацию буржуазно-демократических форм управления страной».
Женщина была в отчаянии: она не знала, как поднимет маленьких детей в одиночку. Сценарист Анатолий Гребнев рассказывал даже, что горе едва не свело ее с ума. По его словам, мать взяла Васю и Наташу на руки, забралась в печку и задвинула заслонку — надеялась, что так и угорят все вместе. К счастью, в избу вошла соседка, которой понадобилась какая-то мелочь, и вытащила всех троих.
Некоторые исследователи творчества Шукшина считают, что именно этот эпизод заставил режиссера раз и навсегда возненавидеть советскую власть. К тому же арестом и смертью отца дело не ограничилось. Деревенские ополчились на Шукшиных и долго еще напоминали вдове и ее детям о «вредительстве» Макара Леонтьевича. Местные мужики однажды даже пришли к порогу семьи с наганами — собирались изгнать из деревни.
Деревенские дразнили и запугивали маленького Васю с сестрой: «Бывало, выйдешь к колодцу, тебе кричит вся деревня: "У-у, Вражонок!" Ни сочувствия, ни милосердия от земляков-сельчан». Марию Сергеевну стали звать сибулонкой — в Сибири 1930-х такое унизительное прозвище давали женам и вдовам заключенных ГУЛАГа. На протяжении нескольких лет она ждала, что чекисты вернутся и за ней и ее детьми. На этот случай дома всегда был собран вещевой мешок в дорогу. Наталья Шукшина вспоминала даже, что после завтрака мать всегда мыла чугунок из-под каши и складывала его обратно в мешок.
Через несколько лет вдовства Мария Сергеевна вышла замуж за односельчанина Павла Куксина. Отчим был добр к детям, и ситуация стала понемногу улучшаться, когда семья переехала в Бийск. Однако в 1941 году началась война, и Куксина мобилизовали. Мария Сергеевна с детьми уехала назад в Сростки, а в 1943-м получила похоронку — второй муж погиб на фронте.
Для семьи Шукшиных с гибелью отчима вновь начались тяжелые времена. Марии Сергеевне приходилось трудно, она бралась за любую работу — и уборщицей, и портнихой, и парикмахером.
У подростка Васи тем временем проснулась настоящая страсть к чтению. По воспоминаниям сестры и матери, он читал всю художественную литературу, до которой доходили руки. Вставлял Гоголя и Пушкина в переплеты от учебников по алгебре и истории. Читал даже по ночам. Мать начала бояться, что от книг сын рано или поздно «свихнется».
При этом учился Шукшин кое-как, приносил из школы тройки по русскому и литературе, несмотря на то, что читал куда больше стандартной программы — по списку, который специально для него составила эвакуированная из Ленинграда учительница, что жила по соседству и узнала о страсти мальчика к книгам.
Окончив седьмой класс, Шукшин с тремя одноклассниками уехал поступать в Бийский автомобильный техникум. Оттуда, впрочем, он отчислился с третьего курса из-за конфликта с учительницей английского. После этого совсем юный Василий устроился работать автослесарем. Трест, куда его взяли, направил парня на завод сначала в Калугу, а затем во Владимир, и, как потом будет вспоминать его друг Белов, именно на этих вахтах будущий режиссер хлебнет той асоциальной жизни, в которую впоследствии будет тянуть, как в омут, героя «Калины красной». Сам Шукшин, к счастью, такой судьбы сумел избежать — в 1949-м его призвали на срочную службу, отправив сначала на Балтийский флот, а затем на Черное море.
Именно в Севастополе он впервые начал писать рассказы, которые читал сослуживцам так страстно, что вскоре создал с другими моряками драмкружок, где сам же и стал выступать режиссером. Здесь же, на флоте, у него впервые открылась язва желудка — из-за нее его комиссуют за полгода до дембеля, из-за нее же через пару десятилетий Шукшин уйдет из жизни.
Отслужив, Шукшин вернулся на малую родину, где неожиданно для всех, кто помнил его троечником, стал сначала учителем, а затем и директором сельской школы. В это же время он начал отправлять свои рассказы в московские журналы, и первые публикации убедили его, что нужно переезжать в Москву. При этом матери и сестре Василий соврал, что его вызвали в редакцию журнала «Затейник».
Мария Сергеевна продала корову Райку, сложила деньги, книги и тетради любимого сына в чемодан и отправила его в столицу. На момент отъезда Шукшину было 25 лет, и он твердо решил, что будет не только пробиваться в люди как писатель, но и, мечтая о кино, попробует поступить во ВГИК.
Легендарный советский киновед, однокашник Шукшина Армен Медведев вспоминал: «Мы, первокурсники, поступившие во ВГИК в 1955 году, спрашивали друг у друга: "Шукшина видел? Это же тот самый Шукшин, который пробовался у Герасимова на роль Григория Мелихова в "Тихом Доне!"» Мелихова неопытному выскочке с Алтая мастодонт режиссуры не доверил, но сыграть в эпизоде дал. Для первокурсника уже дело немалое!
Но нужно было сначала во ВГИК поступить. Чтобы его заметили, Шукшин — натура предприимчивая и во многом лукавая — решил выделиться. Аккуратный городской костюм только подчеркнул бы его провинциальность, сделал его неуклюжим и нелепым. Уроженец Сросток решил сыграть на том, что знал и умел, — на крестьянском происхождении и пролетарской биографии. На собеседование к набиравшему режиссерскую мастерскую маститому постановщику Михаилу Ромму абитуриент явился в гимнастерке, галифе и юфтевых сапогах. Их диалог в итоге породит расхожий анекдот.
Как и предсказывали знающие люди, Ромм действительно поинтересовался мнением Шукшина о Пьере Безухове. На что лихой алтайский парень ответил, что главную книгу Толстого не читал — «больно толстая». На вопрос возмущенного мэтра, читал ли экзаменуемый хоть какие-нибудь толстые книги, Шукшин сказал: «"Мартин Иден" читали? Хорошая книжка». Ромм знал, что Шукшин, который был старше остальных поступающих, уже успел поработать директором сельской школы, и немедленно его за это невежество пристыдил. Где же это видано — учить детей, не прочитав «Войны и мира»! Шукшин отрезал: «Времени нет читать. Топить школу надо? Ищи дров! За лампочкой — в город. Машина — одно слово машина. Тащу все на своем горбу». После этого Ромм молча что-то написал в ведомости, пожал Шукшину руку и без лишних разговоров принял его в свою мастерскую.
Конечно, вряд ли эта легенда так уж близка к реальности. Представить, что одержимый литературой Шукшин действительно не читал Толстого, сложно. К слову, за другой вступительный экзамен — сочинение про творчество Маяковского — Шукшин получил уверенную четверку. Его будущий однокурсник, рафинированный московский интеллигент, сын поэта Андрей Тарковский и то удовлетворился лишь тройкой.
Он якобы полагал, что один, выросший в столице, абитуриент знает слишком много, другой же, великовозрастный колхозник, — слишком мало. Между ними словно сам собой должен был возникнуть конфликт, почти классовая борьба. Возможно, Ромм считал, что соревновательность поможет обоим раскрыть свой потенциал. И, похоже, режиссер оказался прав. Хотя для Шукшина соседство с московской богемой оказалось непростым, он очень хотел новым знакомым нравиться, а как этого добиться, понимал очень смутно.
Шукшин был словно соткан из противоречий, и его судьба после переезда в Москву складывалась соответствующе. Он был душой компании, но при этом не мог избавиться от ощущения чужеродности. К моменту выпуска из ВГИКа его благодаря главной роли в дебюте Марлена Хуциева «Два Федора» знала вся страна, и при этом будущее в кино ему виделось мрачным: дипломный короткий метр «Из Лебяжьего сообщают» сочли неудачным, и новоиспеченному выпускнику светила ссылка на киностудию в Свердловск. Столица, за которую Шукшин пытался держаться всеми силами, была полна друзей и знакомых, но ночевать провинциалу, у которого не было в Москве официальной работы, часто было негде.
Надежда на то, что после неудачи с дипломным фильмом ему доверят снимать полноценный дебют, была невелика. Но Шукшин перебивался актерскими работами — у Барнета, Кулиджанова, Егорова, Лысенко, — в которых его харизма, обаяние и свойскость мгновенно притягивали к себе внимание камеры, и постепенно становился известнее.
Известность сделала свое дело, в 1963-м Шукшина приняли на работу в студию имени Горького. Страх оказаться вдали от Москвы и от возможностей, которые она давала, отступил. Уже через год на экраны вышел полнометражный дебют «Живет такой парень» с Леонидом Куравлевым в роли простоватого, трогательного и, несмотря на многочисленные недостатки, способного на подвиг алтайского шофера. Мягкое обаяние Куравлева и любовь Шукшина к деревенским типажам и их несовершенной жизни сделали свое дело, фильм мгновенно полюбился зрителям. Оценили его и коллеги по профессии — маститый постановщик Марк Донской, увидев дебют Шукшина, провозгласил: «Есть такой режиссер!»
«Живет такой парень» зафиксировал и еще один важный момент в восприятии публикой творчества Шукшина. В его ироничных, лукаво смешных, часто пронзительных рассказах и фильмах начали видеть слепки национального характера, сам же режиссер и писатель этому не противился. И в самом деле, где же еще искать национальный характер во многом аграрной еще по духу стране, как не в далеких селах — ну или городах, но увиденных глазами вчерашних деревенских жителей?
Следующие фильмы режиссера будут этот стремительно увеличивающийся разрыв между все более неуютным городом и постепенно умирающей русской деревней драматизировать уже не так легкомысленно, как это делал «Живет такой парень». В «Ваш сын и брат» родители покинувших дом братьев уже не надеются на их возвращение. В «Странных людях» остающиеся, несмотря ни на что, жить в родном захолустье персонажи предстают чудиками, артефактами уходящей эпохи. В «Печках-лавочках» развеселое роуд-муви собравшейся на море деревенской семьи то и дело грустнеет в намеках о нарастающей атомизации советских людей. За сценами из жизни села скрывались глубокие переживания о кризисе взаимопонимания и русской несвободе, под немодными темами обнаруживались идеи вполне актуальные, те же, что в эти годы волновали модных европейских режиссеров.
Но самое экзистенциальное — и безжалостное к духовной пустоте советского бытия — произведение Шукшина еще было впереди. Через десять лет «Калину красную» объявит одним из лучших фильмов в истории кино немецкий режиссер-бунтарь Райнер Вернер Фассбиндер. Сам же Василий Макарович будет в это время увлечен сюжетом, как ему казалось, отражающим все вечные противоречия русской жизни, — биографией бунтовщика Стеньки Разина. В судьбе устроившего восстание казака Шукшин видел не только мечту о настоящей свободе и неистребимую жажду воли, но и отражение того самого особенного русского пути, о котором уже не первый век спорят писатели и философы.
Несмотря на размах замысла и культивировавшийся в советское время образ Разина как борца с монархией и церковью, зеленый свет на съемки эпического байопика Шукшину никак не давали, из года в год отправляя его сценарий на доработку. Возможно, дело в том, что, как бы режиссер ни старался напрочь вытравить из своего труда подспудный протест против агиографий и упрощений, ему не удавалось Стеньку и его последователей показывать однобоко, игнорируя жестокость и закостенелость измученного историческими потрясениями народа.
И насколько турбулентной была профессиональная жизнь Шукшина, настолько ей по драматизму не уступала жизнь личная. В первый раз он влюбился в деревенскую девушку Марию Шумскую из Сростков еще в 15 лет. Вернувшись из армии, будущий режиссер поспешил на ней жениться. Но, как и многие ранние браки, этот оказался неудачным, мгновенно напоровшись на разные представления супругов о совместном будущем.
Шумская не захотела переезжать в Москву из-за сомнительных планов жениха на учебу и будущую жизнь. Все это пугало Марию, которая боялась бросать родное село и родителей. Молодые так сильно поссорились, что у них даже не случилось полноценной первой брачной ночи. А вскоре после отъезда в Москву он уже написал матери, что полюбил другую женщину и скоро попросит развод. Шумская долго отказывалась эту реальность признавать, затем встала в позу и разводиться напрочь отказалась. Шукшину же, чтобы избавиться от штампа в паспорте, пришлось в какой-то момент документ специально потерять.
А избавиться от статуса человека женатого Шукшину было необходимо — личная жизнь в Москве у него складывалась бурно. Какое-то время он встречался с Беллой Ахмадулиной, в то время уже ставшей суперзвездой советской поэзии. Она водила провинциала-возлюбленного по московским гостиным, где как-то раз он обвинил другого сибиряка Евгения Евтушенко в пижонстве из-за галстука-бабочки. Этот конфликт Евтушенко даже воспел в одном из стихотворений.
С Ахмадулиной Шукшин, всю жизнь ценивший эффектные жесты, расстался торжественно — устроил прощальный ужин вместе с Тарковскими. В тот же вечер в кафе Шукшин случайно встретил Викторию Софронову, с которой уже был шапочно знаком. Они весь вечер провели, глядя друг другу в глаза, и отношения не заставили себя ждать.
Софронова выросла в интеллигентной семье, ее отец был писателем, сама она работала литературным редактором журнала «Москва». Пара быстро съехалась, но вместе была нечасто. Шукшин то и дело уезжал на съемки или гастроли с творческими вечерами. Когда же они с Сафроновой были рядом, то постоянно спорили — жена с ее номенклатурным воспитанием никак не могла полностью понять выросшего со статусом сына врага народа мужа. Попытки строить совместную жизнь, несмотря ни на что, пара не оставляла. Шукшин даже возил новую супругу в Сростки, а когда она забеременела, не стал настаивать на аборте, хотя уже был всерьез настроен на развод. В воспитании дочери Кати он участвовал и после расставания с Сафроновой.
Отношения продлились пять лет — до 1967 года. Лидия получила небольшую роль библиотекаря в первой картине Шукшина «Жил такой парень». Они даже сыграли свадьбу, официально отношения при этом так и не оформив. Влюбленный Шукшин умолял артистку быть ему верной и даже предложил написать клятву кровью. Они булавкой прокололи себе пальцы, выдавили кровь и спичкой написали на листе: «Я, Лида, клянусь...», «Я, Вася, клянусь...».
В своих воспоминаниях актриса с болью вспоминает пять лет, проведенные с Шукшиным. Они мотались по съемным квартирам, режиссер свою избранницу не только жутко ревновал, но и во время ссор или выпивши поколачивал. «Говорит: "Ты чего рога мне уже в коридоре стала наставлять?" И отвешивает увесистую оплеуху, от которой в моей бедной голове еще добрых полчаса звенит», — рассказывала Александрова.
При этом, по рассказам режиссера и биографа Шукшина Сергея Никоненко, Александрова в студенческие годы написала на возлюбленного донос — приревновала его к одногруппнице Ольге Лысенко. Актриса потребовала от руководства вуза обратить внимание на аморальное поведение коммуниста Шукшина. Василия Макаровича вызвали на партком, где заседал и учитель Александровой — Сергей Герасимов.
Герасимов, по словам Кононенко, сказал, что коммунист Шукшин сам разберется в своей личной жизни, а вот Лидию Александрову наказал — оставил ее на второй год. Никоненко добавляет, что Шукшин на следующий день после собрания на время бросил спутницу, якобы сказав, что такая жена ему не нужна.
В 1964 году 35-летний Шукшин в поезде, в дороге на съемки, познакомился с Лидией Федосеевой, которая должна была стать его партнершей по картине «Какое оно — море?». 26-летняя Федосеева была наслышана о Шукшине и побаивалась его настолько, что даже пыталась отговорить режиссера от приглашения артиста на роль.
Пара официально поженилась в 1964 году. В 1967-м у них родилась дочь Мария, через год еще одна дочь — Ольга. При этом брак не поменял образа жизни Шукшина, он часто увлекался другими женщинами, пропадал у друзей и зависал на посиделках со знакомыми, а дома быстро выходил из себя по любому поводу.
Завязать с алкоголем Шукшину помог лишь страшный случай со старшей дочерью. Он вышел с маленькой Марией на прогулку и встретил приятеля. Они зашли выпить в кафе, и в какой-то момент захмелевший отец забыл про дочь. Когда понял, что девочка исчезла, несколько часов бегал по округе, пытаясь ее найти. Обнаружив ребенка живым и здоровым, он впредь зарекся пить. И действительно начал себя ограничивать.
Лидия Федосеева помогала мужу в работе и сыграла главные женские роли в его картинах «Печки-лавочки» и «Калина красная». Она оставалась для супруга преданной спутницей до конца его жизни и хранительницей наследия после смерти.
В 1974 году свет увидело главное произведение в карьере Шукшина — та самая поразившая Фассбиндера «Калина красная». Любовь немецкого режиссера к пронзительной драме растерявшего себя между родной деревней и куражом криминальной жизни Егора Прокудина разделили и земляки режиссера. «Калина красная» стала самым популярным у советских зрителей фильмом года, а Шукшин, сыгравший главную роль, был признан лучшим актером 1974-го. Многочисленные хлесткие реплики Прокудина — «Душа хочет праздника», «Умеешь — радуйся, не умеешь — так сиди», «Народ для разврата собрался» — стали крылатыми.
При этом снять такой — не только горький по интонации, но и полный смелых постановочных решений — фильм режиссеру было непросто. Его обвиняли то в романтизации криминального мира, то в пристрастном отношении к жизни села. Многочисленные худсоветы требовали все новых и новых доработок сценария. Тяжело шли и сами съемки, выделенная фильму категория была невысокой, поэтому в съемочной группе хватало дебютантов и неопытных сотрудников, а пленки выделили так мало, что со многими сценами режиссер был вынужден обходиться одним дублем. На этом фоне обострились и его проблемы со здоровьем.
Редакторское заключение чиновников было обескураживающим, от режиссера потребовали внести сотни правок. Шукшина так сразили эти новости, что он ушел из больницы в одних тапочках и прошел в них пешком пол-Москвы. На дворе тем временем стоял декабрь. Постановщик сразу же взялся за монтаж, пытаясь выполнить просьбы цензоров так, чтобы не навредить своему детищу. Каждый день он страдал от приступов язвы — белел, клал голову на стол и замирал. Помощники выходили из монтажной, давая ему возможность прийти в себя.
Шукшин старался не в последнюю очередь потому, что «Калина красная» должна была стать для него билетом на «Мосфильм». Ему пообещали, что если фильм получит признание, то разрешат снять «Разина», работе над которым он посвятил десятилетие. Успех «Калины красной» действительно открыл мечте режиссера дорогу, и съемки фильма о крестьянском восстании замаячили на горизонте.
Однако уже 1 (2) октября 1974 года Шукшина не стало. Перед смертью он снимался в фильме Сергея Бондарчука «Они сражались за Родину», где играл красноармейца Петра Лопахина. Съемки проходили на Дону, где съемочная группа жила в станице Клетская — на теплоходе «Дунай». Там, в каюте, его тело и нашел близкий друг Георгий Бурков.
Позже Бурков рассказал о почти мистическом инциденте накануне трагедии. В перерывах между сценами Шукшин что-то рисовал на пачке сигарет. Бурков подошел посмотреть, и приятель объяснил ему: «Да вот, видишь, горы, небо, дождь, ну в общем похороны…» Бурков гневно выхватил пачку у товарища.
В последние дни Шукшин активно работал над сценарием «Разина», в каюте нашли многочисленные черновики и бесконечные чашки с кофе. Официальной причиной смерти 45-летнего режиссера и актера стала острая сердечная недостаточность. Учитывая постоянный стресс, многолетние проблемы с алкоголем, курение и запущенную язву, трагический финал был не так уж удивителен.
Однако внезапная смерть народного героя поразила всех, включая семью и коллег. Зная размолвки Шукшина с начальством и его резкие высказывания о советской власти, многие, в том числе жена Лидия Федосеева и кое-кто из близких друзей, заподозрили, что Шукшина могли убить, отравив газом или подсыпав что-то в кофе. Подтверждений этому нет, одни домыслы, но, возможно, экранная смерть Егора Прокудина пошла рябью по реальности, отбросив тень и на того, кто ее придумал. И если душа героя отчаянно требовала праздника, то Шукшин так навсегда и остался художником, лучше всех своих современников запечатлевшим это метание между жаждой уйти в персональный отрыв и желанием подвига ради близких и Родины. В этом качестве он остается актуальным и востребованным и спустя полвека после смерти.