На северо-западе России, в Ленинградской области, до сих пор живут вепсы, ижоры и водь — древние малочисленные народы этих мест. Их осталось невероятно мало. По данным национальной переписи 2021 года, вепсов насчитывалось 4,5 тысячи человек, представителей ижоры — 210 человек, а вожан — 99. Marja Üldine — певица, исполняющая песни именно на этих финно-угорских языках. Ее фамилию по-русски можно написать как Ульдинэ, но звучать она будет не слишком правильно… Певица и просит писать ее латиницей. Она рассказала «Ленте.ру», как не позволить исчезнуть древним малочисленным языкам, где услышать Пушкина на ижорском, как возврат к своим корням меняет жизнь и с какими проблемами сталкиваются те, кто до сих пор живет в таких отдаленных местах, как вепсские деревни.
«Мой папа — вепс, — говорит певица. — Мама — русская, правда, не так давно мой младший брат сделал генетический тест, так там каких только кровей не нашлось: и цыганские, и румынские, и молдавские, и итальянские, и английские... А вот папа, хоть и было у него в советском паспорте написано поначалу, что он русский, но он вепс. И однажды я вдруг резко почувствовала, что и я должна быть вепсом… И как бы забавно это ни было, я пошла, собрала все документы и ради справедливости и искренней веры в свои корни, генетику и зов крови сменила, точнее — вернула свою национальность. Не знаю, может быть, только с возрастом наступило какое-то осознание. У некоторых вообще не возникает никогда (смеется)».
Быть из малого народа в советское время было почти стыдно... Неважно, с севера ты или с юга, но лучше было в строке «национальность» иметь отметку, что ты русский. Во-первых, считалось, что это дает больше возможностей, а во-вторых, так было просто спокойнее. Marja помнит, как в детстве ее просили не говорить на вепсском, хотя на нем говорила ее бабушка и вся вепсская деревня, где она жила, так что тогда было у кого поучиться.
«Я дошла до нужной инстанции, заявила о своем намерении, но у меня затребовали доказательства, что я действительно имею отношение к этому народу, — продолжает Marja. — Вот странно получается. Например, хочет человек быть не Машей, а, не знаю, Болонкой Черной; приходит, заявление подает, никто его ни о чем не спрашивает. Формулировка «я так себя чувствую» подходит. А мне как доказать свою вепсовость? Чувствую я ее, организм у меня требует, чтобы я это четко зафиксировала, — точнее даже объяснить не могу. Но мне там сказали, что мои мама и папа по всем документам русские, так что вепса из меня никак не получается».
Выручил отец. Услышав о желании дочери, он собрал все документы, подтверждающие его происхождение, и поменял национальность, а следом это сделала и Marja.
«Через некоторое время он сказал мне: "Знаешь, оказывается, это так важно! У меня прямо мироощущение поменялось", — вспоминает певица. Это так. Меняется все, вплоть до ощущения природы вокруг тебя, важности многих других вещей — больших и маленьких. Много лет спустя он сказал, что начал на многое смотреть по-другому и очень благодарен мне за это. Я и сама горжусь тем, что первой в нашей семье заявила, что я вепс, и горжусь быть Üldine. По-русски наша фамилия переводится как Генераловы. А я всегда смеялась, что "у меня спина прямая". Дайте людей — буду командовать, как дедушки-генералы! Заявив, кто я и откуда родом, я будто восстановила некую справедливость. Вот с этого все и началось. Точнее, теперь продолжается, но уже открыто».
Вернувшись в 2015 году в Россию после периода жизни в Европе, Marja отправилась на вепсскую землю. В связи с различными мировыми событиями высвободилось время, и она решила, что настал момент вернуться на малую родину.
В этих поездках она ощутила обиду за то, что все, оказывается, забывается, растворяется и исчезает в современном мире.
«Я стала замечать, что не все так просто, — говорит певица. — Сам язык у вепсов в разных местах проживания, лексика, фонетика — все очень разное. В одной деревне говорят так, а в другой — совершенно по-другому. Даже слова знакомые меняют если не значение, то важные оттенки смысла.
Я собирала все, что могла, и постоянно думала об этом. Эта история с записью вепсского фольклора (в том числе) напомнила мне, кто я такая. И я подумала, что со всем этим, наверное, можно и нужно что-то делать».
Marja, за музыку и язык искренне и всем сердцем болеющая, удивлялась одному: вепсского, да и вообще финно-угорского наследия сохранилось крайне мало. И она решила, что в таком состоянии оставлять это нельзя.
Вообще, история Marja Üldine претендует на то, чтобы стать яркой иллюстрацией того, что бывает, когда делаешь дело, в которое веришь.
В этой истории много чудес, удивительных совпадений и красивых случайностей. Вот, например, ее дом. Он тоже стоит на финно-угорской земле у Финского залива.
Дом она увидела случайно и влюбилась. Это был не просто первый понравившийся вариант — у него тоже своя история.
«Мне было лет десять, когда мы с мамой впервые отправились за границу — в Шотландию, — вспоминает Marja. — Денег не было вообще, но мы оказались в Эдинбурге. И вот там мы зашли в магазин. Мама сказала мне: "Выбирай себе все что угодно, но только одно". И я выбрала фигурку — розовый двухэтажный домик, весь во вьюне. "Дом мечты", — подумала я. Мама очень удивилась, предлагала разное печенье или посмотреть что-то еще, но я была непреклонна. Мы купили фигурку, улетели домой. Фигурка со мной все годы. И тут… я вижу этот дом. Розовый, двухэтажный, весь во вьюне. Только не игрушечный, а настоящий. Я просто не могла не поселиться в нем».
Все в этой истории сложилось удачно. Более того, со временем выяснилось, что на этой земле проживали ижоры и что есть такой язык — ижорский. Marja не могла не заинтересоваться, поэтому отправилась в ижорский музей в деревню Вистино.
«Посетителей было немного, а у меня, видимо, на лице было написано, насколько мне все это интересно и важно, — продолжает она. — После экскурсии мы сели пить чай с сотрудниками музея, они начали расспрашивать меня, кто я и откуда. Оказалось, мы уже пересекались на фольклорных фестивалях, которые я тогда вовсю посещала, но пока еще в качестве зрителя. И я начала ходить в этот музей как на работу — и помогать, и язык учить…»
В итоге увлеченную теперь не только вепсской, но и ижорской культурой девушку пригласили в музей на официальную работу.
«И однажды я увидела там репетицию, — продолжает певица. — Люди пели ижорские песни, готовясь к концерту. Я тоже попробовала мурлыкать себе тихонечко в углу. Тихонечко — от неуверенности и непонимания, о чем песня и как правильно текст читается. Директор вдруг, услышав мои попытки, сказала: "Выучишь за неделю — споешь на концерте". И я выучила. Так состоялся мой первый финно-угорский выход».
«Примерно тогда же я начала сразу пытаться писать песни на этом новом для меня языке. Так мне было легче и понятнее, — говорит Marja. — Сохранившиеся ижорские песни пели в основном a capella или же под кантеле. Все сохранившиеся песни я быстро выучила, а кантеле — пришлось научиться на нем играть самой».
Поначалу девушка не понимала, что к чему. Понятным для нее инструментом было пианино. По ее словам, именно поэтому она сразу начала сочинять на кантеле песни, а точнее — песенки. Они были детскими, ритмичными и понятыми, но позволяли одновременно и осваивать инструмент, и изучать язык.
«Теперь же эти песни в полноценных аранжировках исполняю уже не только я, — певица улыбается. — Особенно мне нравятся мои песни в исполнении детского хора».
Сначала общественность инициативу с написанием авторских песен не оценила. Marja пыталась участвовать в фольклорных фестивалях со своим материалом, но приглашали ее не всегда. Люди не понимали, зачем нужно то, что она пытается делать.
«Некоторые из сохранившихся старых ижорских песен были просто наложены на советские мотивы, — объясняет певица. — А это же так неправильно! Разная мелодика самих языков, разный посыл... Песня жить хочет, а музыка ей, например, вообще не подходит! Там поется об одном, а музыка — о другом. Меня не слышали. Но я все равно шла своим путем и ни секунды об этом не пожалела».
Помимо написания своих песен, Marja стала скрупулезно изучать ижорский фольклор в библиотеках и архивах и, закапываясь в книгах и документах, даже иногда оставалась там на всю ночь. И находила сокровища.
«Забытых, заброшенных и вообще неизвестных текстов оказалось великое множество, — говорит она. — Никто их не помнил, а там был, например, Пушкин на ижорском языке. Для меня это было просто невероятно! Просто чудо какое-то! Но это были именно тексты, а музыка, мелодия, если она и была, не сохранилась, ее никто особо и не помнил».
Изучение ижорской культуры, музыка, песни, поиски в архивах — все это вдохновляло, придавало смелости и снова возвращало певицу к ее собственным корням. В скором времени она начала писать песни и на своем родном языке — вепсском.
«А потом я вдруг узнала, что в наших местах есть водский язык! А я даже не знаю, как он звучит… Я отправилась в музей водской культуры в деревне Лужицы. На данный момент на земном шаре вожан осталось буквально несколько человек. Это самый малочисленный народ. Не так давно был традиционный фестиваль на Дворцовой площади, который чтит традиции разных народов России, и я посчитала нужным посвятить свой выход и свой хоровод как раз народу водь и водскому языку. Я обнаружила чудесный текст некой вожанки, записанный в одной из экспедиций на Сойкинском полуострове, которая с огромной любовью воспевала свою водскую деревню. Мне он так понравился, что я облекла его в форму песни. Снимало телевидение. Но вместо создания фона для истории малых народов в итоге в видеоряде были веселые африканские барабаны… Весело. Согласна. Но где же любовь к нашей стране, нашей земле и предкам? Фестиваль был большой, а сняли так, будто он весь — про Африку».
Marja говорит, что в фольклор ее привела сама судьба. А желание было одно: помочь восполнить пробелы, вспомнить забытое и снова позволить языкам жить полноценной жизнью.
«И со мной стали происходить удивительные вещи, — говорит певица. — Например, однажды после выступления в какой-то из ижорских деревень ко мне подошел плачущий старичок. А тогда я как раз Пушкина на ижорском исполняла. И вот этот человек говорит: "Эта мелодия... Я эту песню помню! Мне мама ее пела!" Он говорит: "Помню!" А ведь это моя песня. Но для меня это значит одно: я все правильно сделала. Значит, я ее не создала, а именно услышала. Эта песня такая, какой и должна быть».
Пока что-то новое не появится — процесс не остановить. Можно считать, что она не здесь.
«По крайней мере я могу сохранить язык хотя бы в песнях, — говорит Marja. — Это мой путь. И все, чего я хотела, — чтобы мне просто дали по нему спокойно идти. Я пишу песни не только на языках северных народов. Мы работаем с музыкантами, создавая и тяжелую музыку. И они знают: как я напишу, как услышу, так и будет. Я жду, когда и с финно-угорскими языками, наконец, успокоятся и поймут: я не сделаю плохо, не обижу язык, не обижу текст. Я сделаю так, чтобы ко мне пришли старички и сказали, что помнят эти песни. Понимаете? Но к новому люди готовы не всегда».
Как говорит певица, это ее маленькая судьба и маленькая борьба за то, чтобы то, что вот-вот готово окончательно уйти в прошлое, задержалось в мире подольше, передумало и осталось. И песни Marja Üldine ценят не только старожилы в северных деревнях, но и маленькие дети, которые уверены, что ее песни из мультиков и они их тоже слышали и знают, просто еще не выучили.
«Не так давно мы говорили с одним специалистом по ижорской культуре, — рассказывает певица. — Я показала ему плач, который недавно написала.
И он задал мне вопрос: "Откуда ты знаешь, что он таким и должен быть?"
По его словам выходило, что этот плач получился абсолютно традиционным. И вот за эти вещи я и держусь».
Marja продолжала ездить по деревням, где жили вепсы. Эти места она в шутку называет Вепсией. Говорит, их жители постоянно сталкивались с одним и тем же — до каких-то населенных пунктов было очень сложно добраться, где-то люди и хотели бы лучше знать родной язык, но возможности для этого у них не было. Проблем оказалось больше, чем можно себе представить.
«То транспорта там нет, то и дорог нет, — говорит певица. — Со словарями и учебниками вепсского, да и вообще языков малых народов — беда. Поэтому я считаю нужным ездить, собирать, записывать, снимать на телефон, на камеру, если позволят. Люди в возрасте очень подозрительно относятся к подобным вещам, и я стараюсь это уважать. Так грустно и неправильно, что со многими "маленькими" языками все сейчас обстоит вот так. Но и "маленький человек", если разобраться, маленьким никогда не был. В том числе и поэтому был создан наш "Финно-угорский центр фольклора" — самая большая финно-угорская информативная база».
Marja и ее единомышленники снимают видеоистории, музыкальные клипы, фотографируют старые документы, переснимают или оцифровывают фотографии, реставрируют их. И очень ценно, когда вдруг кто-то в сети на этих фото узнает своего предка и сообщает об этом.
«Это ведь здорово! В гости к старшему поколению с пустыми руками я никогда не хожу, — продолжает певица. — Но мне грустно, когда это просто лекарства или же базовые продукты. Все это делается, как и вся деятельность центра, бесплатно, своими силами. Одна бабулечка однажды мне кучу всего рассказала из того, что помнит из ижорского языка, в том числе сказку, свою историю на языке предков, а в конце спросила за чаем с конфетами: "А чей это вообще заказ? Кому это нужно?" Затем помолчала и как бы переспросила: "Ему?" — "Да!" — ни секунды не сомневаясь, ответила я. Кого она имела в виду? Бога? Президента? Но я в тот момент подумала: им обоим бы это и в уши!»
В таких поездках Marja буквально встречается со своим детством. Вроде бы она уже и не очень помнит, что когда-то рассказывала ей или пела ее бабушка слово в слово, но вот приезжает в вепсскую деревню, а там кто-нибудь как запоет… Marja понимает: она знает эти частушки и песни. Именно эти и никакие иные.
«Я знала эти тексты, но без этих женщин никогда полностью не смогла бы их восстановить в памяти, — говорит певица. — А теперь я выступаю с этими песнями на фестивалях. Все, что происходит, — узор, не знаю, пазл какой-то, который собирается каким-то невероятным образом воедино».
В стремлении узнавать больше о культуре своего народа певицу продолжает поддерживать отец. Всю жизнь проработав судьей и адвокатом, теперь он поддерживает деревенский дом своей матери в деревне Боброзеро и даже создал в нем музей вепсского быта.
Когда-то давно, чтобы отдохнуть от постоянных судебных разбирательств, он вспомнил о «целительной» гармошке. Потом у него появился и свой вепсский коллектив VARASTA, что в переводе означает «Ожидание». Этот самобытный ансамбль постоянно выступает на фестивалях с фольклорной тематикой, а также восстанавливает многие забытые ремесла — ткачество, лоскутное шитье, вышивку.
В музее готовятся блюда традиционной вепсской кухни, здесь шьют традиционную одежду и всегда звучит вепсская песня. На равных правах и традиционная, и совершенно новая. В этом доме царит любовь и уважение к традиции, ее сохранению и поддержанию.
«Я просила папу написать свою вепсскую песню, все время повторяла: "Ты же знаешь язык!" — продолжает Marja. — Но папа сомневался, что нужен новый материал, что его будут петь, что он вообще кому-то нужен. Я тогда вепсского не знала, это сейчас учу — приходится (смеется). В советское время вепсский язык считался тарабарским. И, возвращаясь к папе, вспоминаю, что однажды он мне позвонил и вдруг начал петь под гармошку. Я сразу поняла: она, песня! Новая! Своя! Так появилась PAIMO, переводится как "Пастушок". Я была так счастлива!»
Между дочерью и отцом сильная связь. Даже когда много лет назад Marja поступала в театральный институт, она вместо текста какого-нибудь известного романа или стихотворения читала уголовный кодекс. Впечатление на преподавателей это произвело неизгладимое. А певица не устает гордиться тем, что они и сейчас с отцом на одной волне, только шутит: на соседней!
В деревне, где стоит дом бабушки, где издавна жили предки Üldine-Генераловы, Marja купила дом. Просила сначала у местных властей отдать пустующий, писала заявления, говорила, что сама восстановит. Не дали. Но опять вмешалась судьба.
Одна музыкальная семья случайно увидела фотографии далекой вепсской деревни на странице у певицы. Узнав о том, что род ее ведется именно оттуда, молодые люди просто предложили ей приехать и забрать ключи от дома. Самое забавное, что дом им достался давно, они там были всего один раз и даже плохо помнили, где именно он стоит. Но Marja была так счастлива этим стечением обстоятельств, что сразу поехала ночью из Петербурга в деревню и — о чудо! — угадала. Утром это оказался чудесный дом на самой высокой точке в деревне, на горе у реки. Из его окон виден и дом ее бабушки, и дом ее прабабушки.
«У нас там в доме есть целая стенка открыток и фотографий, — говорит певица. — Их нам просто отдают. Вообще мне много вещей приносят. Мы их протираем, ставим по полочкам, фото в интернете выкладываем. Многие видят и знают об этом, так что будем считать, что и в моем доме тоже есть бесстатусный музей. Назовем его "Музей вепсской жизни".
А вообще у меня больше всего музыкальных инструментов, поэтому мой музей можно назвать просто латиницей MuMu — музей музыки. Люди дарят удивительные вещи. Как-то подарили платок, а у моей бабушки был точно такой же. Я его ношу на выступлениях. Это мой талисман, моя незримая помощь. Как-то мне отдали целый домотканый полог! Я отчетливо помню, как ткала моя бабушка Marja — та же расцветка».
Про себя певица шутливо говорит, что ее три. Три разные героини, три человека в разных обстоятельствах, и той, что на сцене, она даже немного завидует.
«Marja очень сильная, — объясняет певица. — Ее невозможно сбить с пути. Даже если она упадет на сцене, она и из этого сделает шоу. Еще есть Мария Вячеславовна. Это имя официальное. Им, например, в университете можно пользоваться или когда вообще на улицу выходишь. Она, если кратко, очень собранная, деловая, четкая. А Маша — Маша просто балда (смеется). Маша — это не к добру. До сих пор, когда я слышу, как мама зовет меня Машей, сразу начинаю думать: что же такое я натворила? А когда на фестивалях ко мне так обращаются, я даже голову не поворачиваю».
Помимо музыки и изучения фольклора, Marja шьет сумки из натуральной кожи. Говорит, что это ее успокоение и история, у которой есть свой магический запах.
«Шью я обычно по ночам. Никто не отвлекает, тишина, спокойствие, — говорит певица. — А когда меня утром однажды муж спросил, кто это сделал, я не выспавшаяся, рассерженно выпалила: "Гномы!"». С тех пор в нашей семье существует такая шутка: если за ночь появилась новая сумка, явно гномы сшили. Когда кому-то нужно сшить что-то из кожи, надо просто гномов попросить!»
Marja создает и коллекции народных сарафанов и платьев с разной стилистической направленностью. Правда, говорит, что сумки сразу представляет, а одежду тщательно прорисовывает. Еще она спасает музыкальные инструменты. По словам певицы, может буквально ворваться в музыкальную школу и упросить отдать ей, к примеру, фортепиано, чей срок уже вышел и его готовы списать в утиль. Одна беда — клавишные инструменты часто большие. И ставить некуда, когда их уже не два и не три... Это десятки скрипок можно в доме разместить. Marja каждый раз переживает, если не может что-то забрать.
«Кстати, я живу сейчас в удивительном месте, — продолжает девушка. — Каждый день хожу ежиков кормить. Это так здорово! Очень милая маленькая колючая жизнь. Несешь им корм, и они тут же поднимают носики. Это радость… маленькая такая».
Про такие маленькие радости Marja говорит много, но про тех, кто поддерживает певицу на ее непростом, но очень увлекательном пути, — меньше и с осторожностью.
«Когда я выпустила первый альбом, я столько имен в благодарностях написала, — говорит она. — А потом до меня дошло, что многие из этих людей даже не имели ко всей этой истории никакого отношения и пластинку в руках не держали. И с тех пор я стала осторожнее. Вот маме своей я благодарна, потому что она позволяла мне не учить то, что мне в моей жизни не нужно. Это освободило мне достаточно времени для того, что я действительно люблю».
Рядом с певицей всегда любимый муж, звукорежиссер и гитарист со своим собственным проектом, в котором Marja принимает активное участие. Она признается: во всем у них в семье полное взаимопонимание, кроме одного — звукозаписи.
Люди, работающие с ней уже некоторое время, знают: Marja в своем деле строгая, хоть в жизни и мягкая. От своего не отступится. Она сама говорит: все из-за этого ее «сумасшествия», из-за того, что она уже слышит, что должно получиться в конце. И ничего не может и не хочет с этим поделать.