Уходящий 2024 год стал временем сложных испытаний для внешней политики России. Конфликт на Украине по-прежнему остается ключевым вызовом и требует от военных и дипломатов максимальной мобилизации. По своему сложным оказался этот год и на других направлениях: смена курса в Молдавии и Армении, напряженная избирательная кампания в Грузии и беспорядки в Абхазии стали испытанием на прочность для позиций России на постсоветском пространстве. А под конец года внешнеполитическая карта стала еще сложнее: в Сирии пал дружественный режим Башара Асада, что вынуждает Россию начинать диалог с новыми властями этой страны практически с нуля. Грядущий 2025 год обещает быть не менее насыщенным. Уже в январе произойдет важное событие — инаугурация избранного президента США Дональда Трампа. Его первый день на посту обещает стать началом малопредсказуемых процессов, которые могут изменить расстановку сил в международных отношениях. О том, какие задачи пришлось решать России в уходящем году и чего ожидать от следующего года, «Ленте.ру» рассказал политолог, руководитель научного совета Центра политической конъюнктуры (ЦПК) Алексей Чеснаков.
«Лента.ру»: Какими были главные риски для внешней политики России в уходящем году?
Алексей Чеснаков: Все самые серьезные риски так или иначе были связаны с «западным фронтом» — в широком смысле.
Первый — риск в сфере безопасности, резкое ускорение «восхождения по лестнице эскалации».
Второй — в сфере ограничений. Это действия по вторичным санкциям, способным привести к отказу некоторых незападных стран от сотрудничества с Россией. Они привели бы к серьезным технологическим и экономическим последствиям.
Третий — это риск перегрузки. Передавливание одновременно по всем направлениям, провоцирующее Россию на серьезные ошибки.
Что удалось изменить в ситуации на Украине?
Есть две стратегические линии — российская и западная.
Была выбрана стратегия перемалывания противника, чтобы подвести его к рациональному выбору в пользу переговоров на основе Стамбульских соглашений. Эта стратегия все еще актуальна.
Правда, Владимир Зеленский признавать это не спешит и к переговорам пока переходить не хочет. Он понимает, что у него сохраняется существенная поддержка среди европейского политического истеблишмента. Возможно, он готов идти до конца.
Западная стратегическая линия, в свою очередь, строилась вокруг определенности с фигурой следующего президента США. Определенность с фигурой появилась. Но определенность с внешнеполитической стратегией этой фигуры до сих пор отсутствует.
Срезонируют ли обе эти линии и приведут ли к подвижкам? Вероятность того, что это произойдет в 2025 году, повышается.
Что поменялось в отношении к боевым действиям на Украине за этот год? Насколько власти России и общество приспособились к конфликту?
И общество, и власть давно приспособились к ситуации. Судя по опросам общественного мнения, так ожидаемого многими на Западе изменения отношения к боевым действиям внутри страны не происходит.
Маркером высокого уровня поддержки целей СВО является сохранение значительного количества заключающих контракт для службы в Вооруженных силах.
Насколько вероятным вы считаете мирное урегулирование конфликта на Украине в обозримом будущем?
Войны не бывают вечными. Переговоры рано или поздно начнутся.
Между позициями сторон конфликта — Россией, Украиной, Западом — существует ряд прямых противоречий. Эти противоречия принципиальны. Их невозможно временно «затолкать под ковер», потому что даже в таком состоянии они будут влиять на любые расклады, снижать уровень доверия и повышать риски новых обострений.
Снятие таких противоречий возможно лишь при рациональной и признанной всеми балансировке — компенсации уступок по одной из позиций преференциями по другой. Сейчас готовности к таким компенсациям — или, если хотите, расторговкам — нет ни у кого из тех, кто принимает реальные решения.
Помимо разговоров о мирном урегулировании представители власти, в частности, говорят о возможности превращения локального конфликта на Украине в прямое глобальное противостояние России и НАТО. Насколько такое развитие событие ожидаемо в принципе и при каких условиях столкновение может произойти?
Глобальное противостояние России и НАТО давно стало реальностью. Война с Украиной — лишь часть этого противостояния.
Однако стороны будут к ним показательно готовиться, провоцировать и тестировать друг друга. Это будет дополнительным негативным фактором.
При этом, как бы ни закончился кризис на Украине, необходимо исходить из того, что отношения между Россией и НАТО испорчены на несколько десятилетий вперед, несмотря на возможные периодические спады в агрессивности взаимной риторики.
Россия пока заняла более миролюбивую позицию и не повышает ставки. Публично нагнетать эмоции и навешивать ярлыки по-прежнему считается неприемлемым. Однако за закрытыми дверями реальность признают и будут принимать решения в соответствии с ней.
Как вы считаете, избрание президентом США Дональда Трампа несет для России больше возможностей или рисков?
К настоящему моменту фактор президентства Дональда Трампа принес участникам конфликта лишь еще большую неизвестность. И эта неизвестность сохраняется уже более полутора месяцев.
Конечно, политических ресурсов и инструментов давления у него больше, чем у Джо Байдена. Но нельзя сказать, что для России все они выгодны.
При этом Украина объявила о прекращении транзита российского газа в Европу с 1 января 2025 года. Что это означает для России и ее взаимодействия с еще оставшимися западными партнерами?
До завершения СВО ничего не гарантировано.
Организация транзита через территорию Украины зависит от европейских стран, которые без российского газа окажутся в сложной ситуации. Их активность высока, но нерезультативна и сталкивается с жесткой контригрой украинской стороны.
А что Россия может сделать для решения данной проблемы?
У России есть варианты использования иных газопроводов. Но это сложнее.
Лучше строить расчеты исходя из того, что возобновление транзита в ближайшей перспективе либо невозможно, либо будет постоянно находиться под угрозой.
Помимо Украины в последнее время Россия сталкивается и с другими вызовами на постсоветском пространстве. Так, Молдавия и чуть в меньшей степени Армения стремятся все теснее выстроить связи с Европейским союзом (ЕС) и НАТО. Насколько в нынешних условиях это вообще значимо для России?
Основная часть элит этих стран по разным причинам давно уже сделала свой выбор в пользу ЕС.
В Молдавии наиболее вероятен сценарий постепенной интеграции в Европейский союз. Со сложностями и периодами турбулентности.
Противники этого проекта внутри Молдавии сильны, но в условиях жесткой поддержки президента Майя Санду со стороны европейских политиков у них недостаточно ресурсов для изменения проевропейского курса. Они могут его только тормозить.
А положение Армении в чем-то аналогично?
С Арменией немного сложнее. По внутренним причинам потерпел крах политический проект Миацум, который составлял смысл армянского государства последние несколько десятилетий. А Россия не может и не хочет его восстанавливать.
Пока не произойдет собственной серьезной рефлексии в Ереване и, как говорят психологи, не будет работать внутренний локус контроля, у России немного возможностей для работы по армянскому треку. В Армении есть умные и стратегически мыслящие политики, но пока они в меньшинстве.
Позитивную роль также могла бы сыграть армянская диаспора в России. Но она слаба и пассивна.
Что Россия уже делает и может сделать для сохранения связей с Молдавией и Арменией? Насколько это необходимо?
В политике есть вещи, которые делать необходимо — даже несмотря на возникающее желание на все плюнуть. Геополитические фантазии можно транслировать в эфир сколько угодно, вопрос только в наличии возможностей.
В то же время в Грузии на парламентских выборах вновь одержала победу партия «Грузинская мечта — Демократическая Грузия», которую называют пророссийской. Насколько ее победа действительно выгодна России?
России выгодно, когда внутри Грузии, Молдавии или Армении в соревновании двух антироссийских субъектов побеждает менее антироссийский.
Во время предвыборной кампании в Грузии говорилось о возможности возвращения в ее состав Абхазии и Южной Осетии путем создания конфедерации. Насколько этот сценарий возможен?
К этому нужно относиться как предвыборной риторике. Пока для такого сценария не дозрела ни одна из сторон — ни Абхазия, ни Грузия, ни Россия.
Во-первых, сторонников такого сценария недостаточно. Во-вторых, конфедерация как политический проект обязательно требует создания новой правовой реальности и новой политической субъектности, а не наоборот. Такой вот казус.
Впрочем, понимание этой потребности порой у политиков возникает, но нет понимания, как к этому подступиться.
А чем проект конфедерации может быть выгоден России сегодня?
России нужно найти выход из нынешнего состояния в данном регионе не для того, чтобы обеспечить какую-то идеологию или «план». Важно на будущее исключить для себя проблемы с безопасностью на Кавказе и обеспечить необходимые экономические связи.
Как на отношение к этой проблеме повлияли недавние беспорядки в Абхазии? Насколько они в принципе меняют характер российско-абхазских отношений?
Абхазские элиты ведут жесткую внутреннюю борьбу. В этой борьбе постоянно присутствует и тема отношений с Россией.
Долгосрочные отношения между Россией и Абхазией от нее в конечном счете не сильно пострадают, но ряд возможностей для Сухума будут потеряны.
Уже совсем скоро в Белоруссии пройдут очередные президентские выборы. Насколько реально повторение событий 2020 года и что будет с российско-белорусскими отношениями в будущем?
Александр Лукашенко жестко контролирует ситуацию.
Попытки вмешательства со стороны западных стран постоянно фиксируются, но игроков против действующего президента у них нет.
Конечно, спонсируемая Западом так называемая оппозиция пытается демонстрировать активность: проводятся разного рода форумы, подписываются соглашения, делаются заявления. Но все это лишь фиксирует статус этих сил: они внешние по отношению к Белоруссии.
Продление же мандата Александра Лукашенко позволит сохранить ту динамику отношений между Россией и Белоруссией, которая наблюдается в последние годы.
Как у России складывались отношения с Израилем в условиях его конфликта с ХАМАС и «Хезболлой»? Каким вы видите участие России в урегулировании конфликта?
Россия и Израиль могут улучшить отношения. Этому способствует снижение для Израиля остроты проблем существования ХАМАС и «Хезболлы». По крайней мере пока. Как это было достигнуто — другой вопрос.
Тем не менее Россия сохраняет сильные позиции и способна играть значимую роль в урегулировании локальных политических конфликтов.
Конец года также запомнился падением режима Башара Асада в Сирии. Насколько Россия была готова к данному сценарию?
О подготовке власти к данному сценарию говорить невозможно — по понятным причинам: нет доказательств. Хотя есть понимание, что у власти всегда присутствует видение сценариев, альтернативных желаемому. В публичной и экспертной повестке обсуждения реализованного в Сирии сценария также не было.
Моя версия заключается в том, что к падению его режима в значительной степени привели действия Израиля против нескольких региональных акторов в ответ на атаку 7 октября прошлого года.
Как именно события в Сирии могут повлиять на внешнеполитическую стратегию России в регионе? Каким образом страна будет выстраивать взаимодействие с новым правительством и насколько вероятно сохранение военных баз на сирийской территории?
Многое зависит от новых властей Сирии, Турции и Израиля. Все они еще не до конца определились. Не решены ни проблемы транзита, ни проблема курдов, ни проблема возвращающихся беженцев, ни проблема восстановления экономики. Ситуация находится в стадии, когда со стороны прогноз давать бессмысленно. Но в ряде сценариев у России есть шанс сохранить базы.
После событий в Сирии и поражения ХАМАС и «Хезболлы» начали говорить о неустойчивом положении уже в Иране, который считается значимым партнером России. Насколько эти утверждения справедливы?
Кто-то из экспертов по региону открыто заявляет, что следующий год принесет новости об изменениях внутри Ирана. Другие специалисты утверждают, что внутриполитические проблемы Ирана могут быть не так существенны. Здесь пока больше попыток похайпить на теме, чем серьезного анализа.
Одно можно сказать с уверенностью: настойчивые трактовки в медиа и в экспертной среде воздействуют на оценки устойчивости иранской власти со стороны всех заинтересованных внешних игроков. Игроки не могут не учитывать такие сигналы о предстоящих изменениях в своих раскладах.
Какие новые вызовы для внешней политики России могут появиться в следующим году? Чего, на ваш взгляд, стоит ожидать?
Вызовы все те же. Во-первых, это украинский трек. России необходимо добиться качественного изменения ситуации в свою пользу.
Во-вторых, Европейский союз. Противостояние рискует усилиться. Возможно, на наших глазах уже в ближайшие пару месяцев роль «плохого полицейского» окончательно переместится из Вашингтона в Брюссель.
В-третьих — укрепление связей России на Востоке и на Юге.
Он может не решить проблему, но сделать ее решение слишком дорогостоящим для всех. Многое зависит от того, как он оформит старт своей каденции 20 января. И результат будет не сразу. Следующий год будет очень непростым, но интересным и опасным.