Во время Великой Отечественной войны и после капитуляции нацистской Германии в советский плен попало более двух миллионов немецких военнослужащих. В СССР они содержались в специальных лагерях и те, кто не участвовал в военных преступлениях, работали на стройках, восстанавливали разрушенные вермахтом дома, мосты и заводы. Последние немецкие военнопленные вернулись на родину 70 лет назад — в 1955 году. Как ни странно, многие из них вспоминали время своего вынужденного пребывания в СССР с ностальгией: попав в плен, эти люди морально готовились к издевательствам и расправе — так поступали с советскими солдатами нацисты, — но получали питание, одежду и медицинскую помощь. «Лента.ру» — о том, как обращались с немецкими пленными в Советском Союзе.
В прошлой жизни австриец Эдуард Шмидт был бухгалтером. Но летом 1943-го случился призыв на военную службу. Сначала Шмидт проходил обучение в запасном батальоне, а в декабре был отправлен на фронт и сразу же вступил в бой с частями Красной армии. Дело казалось практически безнадежным. Советские солдаты застигли Шмидта в подвале: он мужественно защищался, отбивался гранатами. Бухгалтера ранили в левую руку и в лицо, на допрос он попал весь перевязанный и отвечал на вопросы, превозмогая боль.
Советскому следователю Шмидт признался, что очень недоволен аншлюсом Австрии, принесшим войну в его страну. При солдате нашли «Памятку военнопленного», в которой на все вопросы предлагалось отвечать «Я этого не знаю». Но Шмидт и правда ничего не знал, не был сторонником идей национал-социализма и с радостью продолжил бы свою работу, если бы все не решили за него. Впереди у него были годы плена, ударного труда и долгожданное возвращение домой.
Во время Великой Отечественной войны и после капитуляции нацистской Германии в советский плен попало огромное количество военнослужащих вермахта. Современные немецкие историки оценивают их суммарно в 3,2-3,6 миллиона человек. Их российские коллеги, ссылаясь на архивы, дают более скромную цифру — 2,3-2,4 миллиона солдат, офицеров и генералов. Почти 400 тысяч из них скончались в плену. Около миллиона человек в Германии считаются пропавшими без вести (некоторые там уверены, что на самом деле в СССР умерло до 1,5 миллиона немцев).
«2 миллиона 300 тысяч военнопленных — это огромная армия, которая действительно использовалась в Советском Союзе для восстановления разрушенной страны, — говорит «Ленте.ру» профессор Историко-архивного института РГГУ Борис Хавкин. — И это правильно. Это понимали и сами военнопленные, которые в основном честно и добросовестно работали на стройках. Некоторые возведенные ими сооружения сохранились до сих пор».
Для сравнения: в немецком плену оказалось более 5 миллионов 730 тысяч советских военнослужащих. 3,3 миллиона из них погибли, причем сотни тысяч были казнены. Обращение с ними, особенно в два первых года войны, не выдерживало никакой критики. Пленные ночевали на холодном полу, их постоянно били, отбирали все, более-менее представлявшее ценность, в том числе обувь и одежду, выдавая взамен ветхие лохмотья. Люди постоянно недоедали и страдали от болезней. Тех, кто отставал от колонны во время перехода, просто пристреливали. В лагерях для военнопленных была чрезвычайно высокая смертность.
«Существуют две Германии: Германия нацистских паразитов и Германия великих мыслителей, — сообщалось в резолюции, принятой на этой конференции. — Существует Германия безумных властителей, одержимых манией величия, которые ищут спасения своего государства в безвыходной войне до последнего немецкого солдата, и существует другая Германия, которая проклинает Гитлера и его фашистский террор».
В 1942 году в отдаленных от линии фронта районах СССР развернулось строительство специальных лагерей для военнопленных. Один из таких объектов появился в Елабуге, на территории бывшего Елабужского Казанско-Богородицкого монастыря. После разгрома сил вермахта под Сталинградом в 1943-м он пережил массовый наплыв «постояльцев», причем в Елабуге оказались не только немцы, но и венгры, итальянцы, румыны. Из воспоминаний Отто Рюле известно, что военнопленные имели возможность соблюдать базовые нормы гигиены: их водили в баню, где выдавали по куску мыла и полотенце, а после мытья — по паре нижнего белья «из грубого белого полотна с завязками вместо пуговиц».
Те, кому посчастливилось выжить в нацистских лагерях смерти, свидетельствовали о нечеловеческих условиях, намеренно созданных немцами и их приспешниками. Что говорить об Освенциме, если даже в нейтральной Швейцарии интернированные советские военнопленные жаловались на издевательства, насилие и пытки голодом.
В Елабуге смертельная опасность нависла над немецкими военнопленными из-за вспышки сыпного тифа, из-за чего в лазарете за короткое время не осталось ни одной свободной койки. Те, кого эпидемия по счастливой случайности не коснулась, добровольно вызывались исполнять обязанности санитаров и ухаживали за больными. На Рюле, который тоже пошел добровольцем, большое впечатление произвело отношение советских медработников. Однажды врач даже пожурила его за то, что он не сообщил вовремя о своем плохом самочувствии.
«Эта женщина с головой ушла в свою работу, хотя и сама была нездорова, — рассказывал он. — У нее не было руки, ее оторвало осколком немецкого снаряда. А сейчас она не жалела своих сил для того, чтобы спасти пленных немцев от эпидемии тифа».
Работа советского медперсонала искренне удивляла и других пленных. Люди не могли понять, почему о них так заботятся и стараются помочь после всего того, что немцы и их союзники делали с мирным населением СССР. Венгерский военнопленный Франс Пост, содержавшийся в лагере № 75 в Удмуртии, попав в лазарет, писал, что ему удалось быстро поправиться, так как «забота врачей и сестер обо мне была огромна», а «питание со дня на день улучшалось».
Как подчеркивает историк Хавкин, дефицитные лекарства, которые можно было потратить на советских раненых — тот же пенициллин, нередко доставались немецким военнопленным.
Спецлагерь № 97 расформировали в 1947 году. Большинство военнопленных переправили в другие места, некоторых репатриировали. В их числе был и Рюле.
12 июля 1943 года в лагере для военнопленных в Красногорске под Москвой был создан Национальный комитет «Свободная Германия». Его первый манифест призывал немецкий народ и вермахт восстать против Гитлера. Помимо эмигрантов-коммунистов Вильгельма Пика, Вальтера Ульбрихта и других, в него входили высшие военачальники, взятые в плен под Сталинградом, в том числе фельдмаршал Фридрих Паулюс и генерал Вальтер фон Зейдлиц-Курцбах. Но из-за страха немецких солдат перед советским пленом успех призывов НКСГ был относительным, и хотя его члены впоследствии стали одними из основателей будущей ГДР, он не сыграл значимой роли в послевоенной организации советской зоны оккупации Германии.
Военнопленные читали советские листовки и слушали радиопередачи. Некоторые утверждали, что «русские кормят пленных сытнее, чем в немецкой армии».
Военнопленные участвовали в восстановлении инфраструктуры, уничтоженной во время войны: заводов, плотин, железных дорог, портов, но главным образом — жилого фонда. В марте 1945-го уже вовсю кипела работа по восстановлению Киева, который за время войны подвергся колоссальным разрушениям. Одновременно с восстановлением проводилась и реконструкция города: вдвое расширили знаменитый Крещатик, построили площадь Победы (ныне Галицкая площадь). На каждом участке стройки работали немецкие военнопленные.
«Они разрушали, так пусть они и воздвигают», — рассуждал генерал (впоследствии маршал) Андрей Еременко, который приехал инспектировать работы вместе с тогдашним первым секретарем ЦК КП(б) Украины Никитой Хрущевым.
Хотя даже такие усилия оставались всего лишь каплей в море: ликвидировать последствия войны в сжатые сроки было физически невозможно. Нацисты и их пособники сожгли и разрушили более 1700 городов и поселков и более 70 тысяч деревень, оставив без крова 25 миллионов человек, уничтожили 32 тысячи промышленных предприятий, тысячи железнодорожных станций, больниц и санаториев.
Как бы отвечая за свои действия, бывшие солдаты и офицеры вермахта построили множество новых зданий, многие служат по своему назначению по сей день. В Москве немцы вроде бы даже участвовали в строительстве МГУ на Ленинских (теперь Воробьевых) горах.
«Рядом с моим домом у метро "Щукинская" долгое время существовал военный городок, построенный сразу после войны немецкими военнопленными, — писал историк Владимир Иванов. — Домики были аккуратные, трехэтажные, в них заселяли демобилизованных военных. А в 1980-е мне показали мощеную дорогу возле Петрозаводска, которая тоже была сооружена немецкими пленными. Поражало качество дороги, которое мало в чем уступало брусчатке на Красной площади».
17 июля 1944 года москвичи могли лицезреть легендарный марш пленных немцев по Садовому кольцу. А потом эти люди работали на Беговой — строили дома, меняли с местными подростками дрова на хлеб. Через месяц такой же марш (нареченный «маршем позора») прошел в Киеве.
Как отмечали современники, жители разрушенной столицы Украины встретили немцев агрессивнее, чем москвичи, сопровождали их шествие словами ненависти и проклятиями.
Еще одна киевлянка обратила внимание, что «эти людоеды имеют здоровый вид», тогда как пленные красноармейцы, которых в период оккупации прогоняли по улицам города немцы, «были похожи на мертвецов, раздетые, голодные и босые». Из толпы раздавались призывы выдать немцев на расправу, народ выражал возмущение гуманным обращением с врагами и требовал отплатить им той же монетой: «Они наших людей и наших пленных мучили, а с ними нянчатся!»
Около пяти тысяч военнопленных остались в Киеве. Остальные после марша отправились восстанавливать порт Николаева, заводы Запорожья и шахты Донбасса.
В Кишиневе марш военнопленных проводился в октябре 1945-го. Было уже прохладно, поэтому каждому выдали по байковому одеялу.
В регионах, не затронутых войной напрямую, к немцам относились терпимее, чем на западе страны. Например, жители села в Молотовской области (ныне Пермский край) просили начальника госпиталя, где лечили немецких пленных, присылать их для помощи по хозяйству — печь сложить или крышу перекрыть. Мужчин в округе практически не осталось, поэтому неприятельские солдаты, еще не оправившиеся от ранений, вызывали повышенный интерес. Им дозволялось свободно гулять по деревне и даже ловить рыбу в речке.
«Среди немцев многие из сельской местности, работу делают добросовестно, с умом, — записала в дневник ученица местной школы Маргарита Иванова в январе 1943-го. — Но никогда они не попрошайничали, за что и стали их уважать на селе. Некоторые немцы, скучая по своим семьям, вырезали из дерева игрушки и дарили сельским мальчишкам».
Военнопленные начали возвращаться домой сразу по окончании войны. Первыми отправили нетрудоспособных, больных и инвалидов. Те же, кто был в нормальном физическом состоянии, продолжали трудиться на восстановительных работах. Перспектив для скорой отправки в Германию не было у военных преступников и эсэсовцев. Их дела разбирал трибунал, назначавший сроки тюремного заключения или высшую меру.
«В политическом отношении содержать на протяжении многих лет столько солдат и офицеров бывшего противника было невыгодно СССР, поскольку лишало его политического маневра в отношениях как с ФРГ, так и с ГДР, — объясняет историк Хавкин. — Поэтому из СССР постепенно отпускали военнопленных, начиная с активистов Национального комитета "Свободная Германия". Конечно, все делалось в индивидуальном порядке».
К концу 1948 года большинство немецких военнопленных было репатриировано (к концу 1949-го из СССР на родину отправили уже около двух миллионов человек). По свидетельствам очевидцев, охранники в лагерях к тому времени настолько привыкли к своим подопечным, что провожали их домой с оркестром. Отъезжающим в Германию предоставляли вагоны, которые были оборудованы печками, каждому выдавали белье, мыло, табак, медикаменты. Немецкие ветераны вспоминали, что перед отправкой домой они даже покупали в СССР фотоаппараты и часы. Одновременно возвращались немцы из плена западных союзников.
«Почему надо было отпускать военнопленных? Постепенно из рабочей силы они превращались в обузу, — констатирует профессор Хавкин. — Они перенесли войну, значит, уже были травмированы. Во-вторых, среди них было много больных и раненых. Их надо было лечить — и эти заботы взяла на себя советская власть. Кроме того, среди них было много людей пожилого возраста, которые не могли использоваться на физически тяжелых работах».
Военных преступников отпускали последними — после переговоров первого секретаря ЦК КПСС Никиты Хрущева и канцлера ФРГ Конрада Аденауэра в Москве в сентябре 1955-го. По законам международного права они могли продолжать отбывать сроки в советских тюрьмах, но западногерманский лидер добился их освобождения.
По словам собеседника «Ленты.ру», те ветераны, с которыми он общался, прекрасно понимали, какой ущерб они причинили, какую беду принесли в нашу страну, и пытались это искупить своим трудом.
«Большинство из них работали на восстановлении совершенно искренне и честно, — заключает Хавкин. — Не потому, что они строили социализм, а потому, что у многих из них пробудилась совесть — немцы вспомнили, что они христиане. Вернувшись в Германию, не все, но многие испытывали симпатию к СССР. Ведь их могли убить или бросить умирать, как это делали нацисты в отношении советских военнопленных. Так бывшие военнопленные становились нашими союзниками, как это ни странно».
Встречался с бывшими военнопленными во время своих поездок в ФРГ и поэт Евгений Евтушенко.