После Второй мировой войны в СССР хлынул поток русских эмигрантов. Те, кто когда-то бежал за границу, спасаясь от советской власти, теперь стремились вернуться назад в страну, которая только что победила фашизм и спасла Европу от гибели. Но еще сильнее эйфория охватила второе поколение эмиграции — детей бывших белых офицеров, деятелей науки и искусства. Кто-то из них вместе с отцами сражался в антифашистских отрядах и искренне поверил в идеи коммунизма, а кто-то так и не нашел себе места под солнцем на чужбине и мечтал дожить свой век там, где говорят по-русски. Все они подавали заявление на оформление паспорта гражданина СССР, получали его и возвращались. Распространено представление, что этих людей ждали на родине репрессии и страдания. Но большинство возвращенцев сумели заново найти себя в России. «Лента.ру» — о судьбах русских добровольных репатриантов.
В отличие от многих своих родственников, Владимир Толстой не занимался литературой и трудился скромным агрономом. Ему, бывшему белому офицеру, пришлось испытать все тяготы эмигрантской жизни. Зато внук великого Льва Николаевича внес вклад в победу над нацизмом, сражаясь в партизанских отрядах Тито в горах Югославии.
Он очень хотел вернуться в Россию, и в 1945-м его мечта сбылась: по семейному преданию, добро на въезд дал лично Иосиф Сталин. Вместе с ним прибыли сыновья Олег (будущий художник) и Илья (филолог), брат Илья Ильич с сыном Никитой (лингвист). Все они, кроме самого младшего, принимали участие в боях и зарекомендовали себя хорошими воинами.
Толстой приучал жителей поселка высаживать цветы на своих участках, давал в долг нуждающимся и оставил о себе добрую память. Так состоялось воссоединение с родиной представителей этой ветви знаменитой династии.
Вторая мировая война расколола и без того далекую от единства русскую эмиграцию, которую составляли люди, оставившие Советскую Россию (или уже СССР) по разным причинам: старые аристократы и чиновники царского времени (а также министры Временного правительства), духовенство и не принявшая советскую власть интеллигенция, военнослужащие разбитых белых армий. Словом, все те, кто не смирился с новыми реалиями или волею случая оказался по другую сторону баррикад, запутавшись в бурных круговоротах революции и Гражданской войны.
Одни после 22 июня 1941 года присягнули Гитлеру, рассудив для себя, что пойдут «хоть с чертом, лишь бы против большевиков»; бывшие белые офицеры готовились «освобождать Россию от коммунистического ига», а писатели выплескивали радостное биение сердец на бумагу — пели оды Третьему рейху и его «рыцарям», стараясь переплюнуть в искусстве слога один другого.
Другие эмигранты постарались уклониться от явного перехода на одну из сторон и, насколько могли, оставались не при делах. Наконец, третьи поддержали Советский Союз и Красную армию, посчитав, что, когда родине угрожает смертельная опасность, необходимо сплотиться против могучего и жестокого врага. Тем более многие воевали с немцами еще в Первую мировую и имели к ним старые счеты. Примерно так, по-видимому, рассудил бывший главком белых сил на Юге России генерал Антон Деникин, который вроде бы даже материально помог Красной армии (хотя документальных подтверждений тому нет).
Среди эмигрантов были и такие, кто с течением времени сменил изначальное негативное отношение к советской власти на лояльное.
Политические взгляды этих людей левели, многие из них воевали в Испании на стороне республиканцев. После побед РККА эти люди уже не скрывали своих симпатий к советским солдатам и СССР в целом, искали контактов с ними, наиболее проникшиеся просили Москву о гражданстве.
Просоветской позицией особенно отличались те эмигранты, которые на момент прихода в Европу большой войны проживали во Франции, где имелась довольно сильная и многочисленная компартия (PCF) во главе с Морисом Торезом. После оккупации страны силами вермахта они активно участвовали в антифашистском подполье, печатали агитационные материалы, устраивали силовые акции против немцев. В октябре 1943 года группа русских эмигрантов собралась на парижской квартире Георгия Шибанова — бывшего белогвардейца, затем таксиста, в 1937-м — добровольца в испанской Гражданской войне. Они договорились создать подпольную организацию, которая получила название «Союз русских патриотов» и опекалась PCF.
К Шибанову присоединились Николай Роллер, Алексей Кочетков, Дмитрий Смирягин, Павел Палехин и другие эмигранты. Одни из них осенью 1920-го обороняли белый Крым и эвакуировались на кораблях Русской эскадры вместе с бароном Врангелем; потом были Галлиполи (у военных моряков, к которым относился Шибанов, — Бизерта) и скитания по Европе в поисках заработка и угла. Другие попали в эмиграцию детьми. Третьи родились уже за границей и представляли второе поколение русского зарубежья. Многих объединял опыт боев в Испании.
СРП занимался организацией побегов советских военнопленных, вербовкой власовцев, агитацией в эмигрантской среде, организацией партизанских отрядов, работой подпольной типографии.
«Начались бои за Париж, — вспоминал Роллер события августа 1944 года. — На всех улицах возникли баррикады в одну ночь. Рубили деревья, разбирали мостовую, все население поднялось сразу. Еще шли бои, а нами уже было занято помещение беженского офиса, где помещались объединения фашистских эмигрантов, и мы уже развернули полностью свою деятельность».
При этом подпольной деятельностью, сопряженной с риском для жизни, занимались не более нескольких сотен человек, и не менее 13 из них погибли или умерли от болезней.
В 1945 году СРП переименовали в «Союз советских патриотов». В его составе имелись женская, молодежная, спортивная и артистическая секции, амбулатория, четверговая школа. Под крышей организации устраивались лекции и кинопоказы, работали молодежные лагеря.
«В первые послевоенные годы Советский Союз пользовался большой популярностью во Франции, — отмечает в своей статье «"Покрасневшие": белоэмигранты, смирившиеся с Советами» историк Алексей Вовк. — В условиях двустороннего сотрудничества генерал де Голль не мешал советской стороне проводить репатриацию, зачастую насильственную, а также целенаправленно разлагать эмигрантское сообщество. Эмиграция, по выражению современника, "пережила некое смятение, некие увлечения, несбыточные надежды". "Советский патриотизм", собственно, и был наглядным выражением этих чувств: в зарубежье громко заговорили о "правоте" советской власти и ее перерождении».
14 июня 1946 года Президиум Верховного Совета СССР выпустил указ, согласно которому бывшим подданным Российской империи, проживающим на территории Франции, а также их детям предоставлялось (в документе — восстанавливалось) советское гражданство. Для получения паспорта с серпом и молотом на серой обложке (покраснеет он позже) требовалось подать заявление в посольство СССР в Париже в срок до 1 ноября того же года, приложив документы, удостоверяющие личность заявителя.
«Результатом законодательной новации стала выдача эмигрантам примерно 10-11 тысяч советских паспортов, — резюмирует Вовк. — Эта мера, как и вообще вся активность совпатриотов, делила зарубежье: одни были в восторге, другие негодовали».
Вера Бунина, супруга писателя, в своих мемуарах подтверждает, что после публикации указа во многих эмигрантских семьях произошел раздел: одни хотели ехать, другие — оставаться.
Паспорта эмигрантам вручали в одном из самых больших залов Парижа. Процессу сопутствовал невиданный ажиотаж: по свидетельству эмигрантского писателя Льва Любимова, за 15 минут до открытия собрания две трети вставших на улице в очередь не смогли пройти внутрь, так как в зале уже не было места.
«Выдача паспортов первым двадцати новым советским гражданам, — вспоминал он. — Их вызывают поименно, и посол вручает каждому книжечку с золотым серпом и молотом в венке. И каждый раз стены зала потрясают громовые аплодисменты… Тысячи русских людей воспрянули душой в этот незабываемый день, как бы очистились сразу от накипи всех годов прозябания и унижения».
Бывший кочегар на крейсере «Алмаз» (на нем после эвакуации армии Врангеля из Крыма находилось что-то вроде плавучей церкви) Роллер отбыл в СССР в числе первых. Коллективную визу на право въезда в страну подписал Сталин. Уже в декабре 1946 года они вместе с супругой сошли с трапа теплохода «Россия» в порту Одессы.
Чете эмигрантов разрешили поселиться в Боровске Калужской области, где один из лидеров СРП устроился начальником автомобильного и гужевого транспорта в леспромхозе. В начале 1947-го Роллер в письме к оставшимся во Франции антифашистам положительно оценивал свою жизнь в СССР: он получал двойной продуктовый паек и рабочие командировки в Москву, ему даже предложили ссуду на постройку дома.
Роллер, однако, предпочел не задерживаться в провинции. В том же году семья перебралась в столицу, где Ольга Ильинична стала работать переводчицей в Совинформбюро, а Николай Николаевич — сначала электромонтером, затем главным администратором концертного зала в Государственном музыкально-педагогическом институте имени Гнесиных. Вероятно, Роллеры подверглись особо усиленной проверке советскими спецслужбами и в итоге были сочтены благонадежными. Их судьба опровергает распространенный миф о том, что каждого эмигранта, вернувшегося из-за границы после войны, в СССР ждали неминуемые репрессии.
Летом 1947 года на фоне острого политико-экономического кризиса во Франции усилились антикоммунистические настроения. Выступавших за дружбу с СССР русских эмигрантов начали принудительно высылать. В Союзе у этих людей возникали проблемы с трудоустройством, добыванием средств к существованию и оформлением пенсий, а некоторых действительно осудили по 58-й статье.
Основатель СРП Шибанов перед отъездом пережил драму: его жена-француженка категорически не захотела жить в СССР. Не все пошло так, как он планировал. Сначала возвращенца отказались впускать в его родной Николаев — при советской власти закрытый город, где строили военные корабли. Пришлось обосноваться в Одессе. Не дали и престижной должности: Шибанов устроился шофером в подсобном хозяйстве института, женился на простой работнице, вскоре перебрался в ее родную Ольшанку — подальше от взора МГБ.
Власть вспомнила о нем лишь в 1964-м, когда в СССР приехал Морис Торез, и срочно понадобились бывшие подпольщики, участники французского Сопротивления. Встреча с генсеком компартии Франции значительно улучшила жизнь Шибанова и его семьи — из ветхого барака они переехали в финский домик, бывший белогвардеец получил советскую пенсию. Через год ветерана наградили орденом Отечественной войны I степени.
В Первую мировую войну Николай Федоров побывал в немецком плену, а в Гражданскую чудом остался жив после тяжелого ранения. Вместе с госпиталем его эвакуировали из Крыма в Королевство сербов, хорватов и словенцев: офицер решил не примыкать к своим товарищам, которые трудились на строительстве шоссе, и поступил на философский факультет Загребского университета. Сблизившись с Буниными, этот человек получил известность под псевдонимом Рощин. Критики положительно оценивали творчество начинающего писателя, в котором угадывалось подражание его могучему покровителю. В числе прочего Рощин описал то, чему стал свидетелем, — ужасы русской междоусобицы.
Тогда Рощину отказали. После немецкого вторжения во Францию он вступил в ряды Сопротивления, сотрудничал в подпольной эмигрантской газете, а в августе 1944 года принял участие в восстании в Париже. В 1946-м Рощин получил паспорт гражданина СССР и отправился в путь на том самом теплоходе «Россия», на котором плыли в неизвестность около 360 реэмигрантов.
Увы, в СССР Рощина ждало разочарование. Его главное произведение — «Парижский дневник», где он поведал о героических днях французского Сопротивления, не прошло идеологическую проверку. Суровые цензоры завернули даже безобидный сборник рассказов о животных, высокую оценку которым дал сам Михаил Пришвин. Так Рощин остался не у дел — безработный, почти нищий, практически без друзей. В свои последние годы он болел и ушел в 1956-м. А «Парижский дневник» в полном объеме опубликовали уже в наше время.
Рвались в Советский Союз и из других стран Европы. Поэт и филолог Илья Голенищев-Кутузов, сын армейского полковника и потомок великого полководца, после долгих мытарств осел в Королевстве сербов, хорватов и словенцев (с 1929 года Югославия), занимался преподаванием, творчеством и наукой. В 1938-м его арестовали за советскую пропаганду — эмигрант опубликовал статью о первом томе «Поднятой целины» Михаила Шолохова. После оккупации Югославии Голенищев-Кутузов успел поучаствовать в антифашистском движении, сидел в концлагере под Белградом и воевал в партизанских отрядах Тито.
Выдавать ли разрешение на въезд ученому-эмигранту, определяли не столько партийно-государственные органы, а научная элита СССР. И если до войны научным сотрудникам чаще отказывали, не веря в их искреннее желание вернуться и видя в их стремлении расчетливый план, то после Второй мировой советское академическое сообщество изменило свое отношение к соотечественникам, проживавшим за рубежом.
Получив паспорт гражданина СССР в августе 1946 года, еще отнюдь не пожилой мужчина, специалист по литературе эпохи Ренессанса, всерьез задумался о переезде на историческую родину. Однако выполнить намеченное не успел: после разрыва отношений между Сталиным и Тито Голенищева-Кутузова подвергли репрессиям, несколько лет ему как русофилу пришлось провести в югославской тюрьме по обвинению в шпионаже в пользу СССР. И только в 1955-м, через десять лет после войны, он наконец реализовал свою цель.
В СССР его приняли хорошо. Голенищев-Кутузов устроился в Институт мировой литературы имени Горького, стал профессором МГУ и членом Союза писателей. Пять лет спустя филолог защитил докторскую диссертацию.
Широкая кампания по советизации белой эмиграции развернулась и в Китае, где в 1945-м возобновили деятельность советские консульские учреждения. По линии МИД эмигрантов восстанавливали в гражданстве и репатриировали в СССР — специальная дипмиссия работала в Шанхае. Как следствие, в советские города и села перебрались более шести тысяч человек, которые когда-то по разным причинам покинули страну. В соответствии со специальными постановлениями Совмина СССР этим людям оказывалась значительная продовольственная помощь.
Фиксировались и случаи нелегального пересечения границы из Китая в СССР. Так, в конце 1947 года с территории Маньчжурии в Читинскую область одновременно перешли более 400 человек, в том числе около сотни детей. Их отправили в проверочно-фильтрационный лагерь, а затем разместили в совхозах Казахстана.
В 1945-1951 годах приняли советское гражданство и въехали в СССР десятки тысяч человек, не являвшихся советскими гражданами на начало Второй мировой войны. Причем количество подавших документы для получения паспорта превышало число попавших в итоге в страну.
«"Союзы возвращения на родину" стали возникать в местах эмигрантских расселений после опубликования Конституции 1936 года, — вспоминала писательница Наталия Ильина. — Люди просто хотели домой. Давно хотели, но — боялись. И вот появилась Конституция, где ясно сказано, что всем гражданам СССР даны равные права, лишенцев больше нет, пролетариат простил и бывших собственников, и даже тех, кто против него сражался».
Дочь белого офицера попала в Харбин в шестилетнем возрасте. По ее признанию, оказавшиеся в эмиграции детьми, как правило, забывали родной язык и отрывались от русских корней — особенно если речь шла о США или Франции. Но в Китае подобного слияния с местным населением произойти не могло, поэтому молодежь, проживавшая в Харбине или Шанхае, «оставалась русской и по языку, и по устремлениям».
Разрешение на репатриацию в СССР Ильина получила в 1947 году — и сразу же им воспользовалась. Ее путь лежал пароходом до Находки и затем по железной дороге вглубь страны. В портовом городе на берегу Японского моря русским возвращенцам пришлось задержаться из-за непогоды: из-за сильных снегопадов не ходили поезда. Здесь они встретили денежную реформу и отмену карточек, а также впервые приняли участие в выборах.
Эмигрантам выдали на выбор список городов, в которых им разрешалось поселиться. Многие выбрали Казань.
В дальнейшем она печаталась в журналах как критик и фельетонист, писала книги, удостоилась за свою работу престижной премии. Ильина пережила распад СССР и скончалась в Москве в 1994 году.