Исаак Левитан — фигура яркая. Не найти в истории русской живописи художника драматичнее и романтичнее. Он не прожил и 40 лет, однако оставил после себя десятки пейзажей, которые не только передали красоту русской природы, но и повлияли на ее восприятие последующими поколениями. Яркие личности нередко слишком быстро сгорают. Так случилось и с Левитаном. Какой путь прошел знаменитый художник и сколько сердец он успел разбить, рассказывает «Лента.ру» в рамках проекта «Жизнь замечательных людей».
Ялта, 1900 год. Густое темно-зеленое море бьется о скалы, на которых видны два силуэта — мужской и женский. Мужчина опирается на палку и всем своим видом сообщает о борьбе с тяжелым недугом. Это художник Исаак Левитан, жить которому осталось считаные месяцы.
Он и сам знает, что дни его сочтены, но смириться с этим никак не может. Художник поворачивается к своей спутнице, молодой и прекрасной писательнице Марии Чеховой, и драматично провозглашает: «Мари! Как не хочется умирать! Как страшно умирать и как болит сердце!»
Сердце болит и у Мари, когда она смотрит на давнего друга, который когда-то настойчиво звал ее замуж. Всего за год он постарел лет на двадцать: ввалившиеся глаза, пожелтевшее лицо, искривленное тело... Нет, она запомнит его не таким. Он останется для нее жгучим брюнетом, нахальным красавцем с бледным и пылким лицом, большими и выразительными карими глазами. Она запомнит его шутки и его страсть.
Помогут ей в этом его полотна — в них память о нем запечатлена навечно. Одна из его картин — «Сумерки. Стога» — долгое время будет висеть в гостиной Чеховых над камином. Исаак Левитан прожил короткую, но чрезвычайно яркую жизнь. Он, в отличие от других художников, его современников, не успел создать семьи — да и не хотел этого. Зато оставил богатейшее наследие. Каким оно было?
Исаак Левитан родился в августе 1860 года в самой западной части России, в местечке Кибарты на границе с Германией, в бедной, но образованной еврейской семье. Отец его Эльяш Абрамович был мелким служащим на железнодорожных станциях, давал уроки немецкого и французского. Исаак, как и его старший брат и две сестры, получил образование от родственников.
Ряд исследователей предполагает, что Исаак был не родным ребенком Эльяша, основываясь на том, что архивные записи о его рождении в этой семье отсутствуют. Предполагается, что он мог быть усыновленным ими племянником, старшим сыном младшего брата Эльяша — Хацкеля Левитана.
Эльяш Левитан вскоре решил перевезти семью в Москву. Работы там для него не нашлось — приходилось перебиваться заработками от преподавания языков. Но семья осталась в большом городе ради будущего детей. Родители чутко относились к их склонностям и увлечениям, поэтому не возражали, когда оба сына пожелали связать свое будущее с искусством, никакой финансовой состоятельности не сулившим. Старший сын Левитанов Авель поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. В 1873-м по его стопам пошел и 13-летний Исаак.
Как Левитан увлекся живописью, доподлинно неизвестно: дневников художник не вел, мемуаров не оставил, о детстве вспоминать не любил. Но известно, что московское училище живописи, возглавляемое одним из учредителей Товарищества передвижных художественных выставок Василием Перовым, было в 1870-х годах местом свободных нравов — оно представлялось демократической альтернативой закостенелой петербургской Академии художеств, зацикленной на традициях и академизме. В училище вообще не принуждали писать на заданные темы.
Левитан стал учеником самого Перова, который увидел в мальчике огромный потенциал. В училище к молодому еврею относились так благосклонно, что даже когда плата за обучение стала для семьи Исаака неподъемной, ему всячески пытались помочь: выдавали пособия, покупали кисти и краски. И все же учеба в мастерской одного из самых видных художников России давалась нелегко. «Не надо очень розово представлять себе перспективу изучения живописи. Сколько горя, усилий, трудов и разочарований, пока выбился на дорогу», — вспоминал Левитан.
Перов готовил жанровых художников, а тут на талантливого студента положил глаз еще один мастер, прославленный на всю страну картиной «Грачи прилетели», — пейзажист Алексей Саврасов.
Ранняя весна. В мастерской Перова кипела работа. Вдруг дверь распахнулась, и в комнату вместе с порывом весеннего ветра ворвался бородатый, грузный и косматый мужик в мешковатой одежде. В руках у него была веточка вербы, которую он растер пальцами и сунул под нос Перову: «Вдохните!» Тот ничего не почувствовал. В ответ на равнодушие коллеги мужик буквально взорвался: «Можно ли художнику не чувствовать, как в стволах деревьев приходят в движение живые соки! Что, господа, никто здесь не чувствует аромата?»
«Я чувствую!» — застенчиво донеслось из-за мольберта, за которым стоял юный Левитан. Если бы он не прятался за картиной, то Саврасов увидел бы, как юный художник густо покраснел.
Перов не стал цепляться за ученика. Когда коллега надоел ему просьбами перевести Левитана в его класс, Василий Григорьевич изложил эту идею своему студенту. Исаак был вне себя от радости.
Мастерская Саврасова не была похожа на другие мастерские в училище. Обычно преподаватели наставляли студентов создавать картины, достойные медали, но Саврасов подобный карьеризм презирал. Думать нужно было только об искусстве, любить — природу. При верности этим принципам слава обязательно придет, считал Саврасов.
С Левитаном Саврасова сближала любовь к поэзии. Исаак был обладателем феноменальной памяти и мог запоминать стихотворения, прочитав их всего раз. Когда ученик и учитель вместе работали на пленэре, глубоко любивший поэзию Саврасов часто просил Левитана что-нибудь почитать. Тот наизусть декламировал стихи. И перенимал взгляды мастера.
Ученик настолько хорошо чувствовал своего учителя, что мог предсказать, когда Саврасов уйдет в очередной запой. Мастер давно пристрастился к бутылке — вспыльчивый, эмоциональный, вечно неудовлетворенный, он в определенный момент попросту перестал бороться со своей зависимостью, которая облегчала муки его нереализованных амбиций.
После триумфа его «Грачей» в начале 1870-х Саврасову так и не удалось повторить свой успех, а алкоголь давал художнику желанное забвение. Иногда он попросту переставал появляться в мастерской, но выгонять из училища его не спешили — так велика была слава Саврасова, так тепло относились к нему остальные преподаватели, да и ученики в отсутствие мастера прекрасно самоорганизовывались, поддерживали друг друга.
В училище завязалась и самая большая в жизни Левитана дружба — с Чеховыми. Сперва он сдружился с Николаем, старшим братом будущего писателя Антона Павловича, учившимся живописи на старшем курсе. Антон переехал в Москву позже брата, когда ему исполнилось 19 лет.
Два провинциала, ничем еще не прославившиеся, но интеллигентные, красивые и пользовавшиеся бешеной популярностью у противоположного пола, они быстро сдружились — в том числе на почве страсти к дурачествам.
Биографы Чехова, например, описывали случай, когда братья Чеховы и Левитан скупили у лавочника все апельсины и принялись распродавать их на улице сами — так дешево, что продавец вызвал полицию, в результате чего студенты оказались в участке. Исаак своих друзей (и вообще всех вокруг) называл крокодилами, а Чеховы в отместку прозвали его Левиафаном. Друзья то и дело устраивали друг другу безобидные розыгрыши.
Страсть к шутовству в Левитане тесно соседствовала с волнами мрачной меланхолии. Быстро уставая от дурачества Чеховых, он старался уединиться, неожиданно замыкался в себе, обижался даже, думая, что друзья насмехаются над ним уже не в шутку, а зло.
Летом Чеховы, как и большинство представителей состоятельной московской молодежи, уезжали за город, где арендовали усадьбу. Зазывали туда и Левитана. Исаак, стесненный в средствах, снял себе угол в деревне неподалеку от дачи Чеховых, в доме у сильно пьющего горшечника.
Однажды Левитан пропал на несколько дней. Чеховы бросились на поиски друга. Найдя его дом к позднему вечеру, они ввалились в его комнату, обнаружив художника одетым на неприбранной постели с револьвером в руке, нацеленным на незваных гостей: «Черт знает что такое! Какие дураки! Таких дураков еще свет не производил!»
Тем временем беременная жена горшечника тянула Антона в сени. «Ты, что ли, доктором будешь?» — «Тебе не доктор нужен, а повитуха», — отвечал молодой Чехов. А та зашептала, указывая на Исаака: «Твой Тесак два дня пролежал на постели ничком, а потом стреляться из ружья вздумал. Тоскует».
Суицидальные настроения преследовали Левитана всю его жизнь. Известно как минимум два случая, когда он действительно пытался покончить с собой.
Время учебы стало самым тяжелым и полным испытаний периодом в жизни Исаака. В 1875 году умерла его мать, и отец серьезно заболел. Через два года ушел из жизни и он. 17-летний Левитан остался без родителей, без средств к существованию и даже без крова над головой. Он голодал, перебивался заработком от уроков рисования. Ему не раз приходилось ночевать на подоконнике в училище, прячась от сторожа. В этот беспроглядный период он впервые пытался свести счеты с жизнью — к счастью, неудачно.
Трудностей добавляло и еврейское происхождение художника: в 1879-м, после очередного покушения народовольцев на Александра II, был издан царский указ, запрещающий евреям жить в «исконно русской столице». Пытавшийся убить царя Александр Соловьев никак с евреями связан не был, но семитский народ в Российской империи испокон веков становился козлом отпущения в смутные времена.
18-летний Левитан поселился в Салтыковке у сестры. Подходил конец его обучения, нужно было писать картину, претендующую на медаль. Исаак гулял и работал в Сокольническом парке, готовя дебютное полотно. Ему был нужен Саврасов, чтобы с ним посоветоваться, но учитель пропадал в очередном загуле.
На помощь ему пришел старший из братьев Чеховых: взглянув на левитановский «Осенний день. Сокольники», он посоветовал добавить на пейзаж женскую фигуру. Вечно сомневавшийся в себе Исаак не нашел повода возражать и предложил Чехову нарисовать поверх пейзажа даму. На выставке Левитан умирал от волнения, но его ждал успех — московский промышленник Павел Третьяков купил картину за 100 рублей. Правда, потом заявился похмельный Саврасов, который, увидев «Осенний день», возмутился: на кой черт ненужную фигуру влепил в пейзаж!
Саврасова из училища в конечном в итоге уволили. Левитан хотел было последовать за учителем, но на смену ему пришел Василий Поленов, талантливейший пейзажист и колорист. Исаак понял, что у нового мастера есть чему поучиться, и вскоре стал одним из самых любимых учеников Поленова.
География пейзажей Левитана долгое время оставалась весьма скудной: до 25 лет художник писал лишь Москву и Подмосковье — по той простой причине, что не мог себе позволить дальних поездок. Он долгое время мечтал увидеть Волгу, а в возрасте 21 года ему представился этот шанс — в училище его решили премировать.
Но тут внезапно заболела его сестра Тереза. Подозревали туберкулез. У Исаака тогда были с ней напряженные отношения — они поссорились из-за того, что хлопотливая родственница слишком увлекалась, продавая его этюды. Однажды Тереза явилась к Третьякову и буквально потребовала, чтобы известный меценат купил картину ее гениального брата. Девушку выпроводили, а Левитан готов был умереть от стыда. Но когда сестра слегла, он без промедления отдал на ее лечение деньги, предназначенные для поездки на Волгу.
Сестра в итоге поправилась, да и до Волги Левитан в конце концов добрался — через несколько лет. Правда, первое впечатление от большой реки было отвратительным.
А вот поездка в Крым, которую он предпринял в 25-летнем возрасте, принесла ему куда больше приятных эмоций. В путешествие удалось отправиться ранней весной 1886 года благодаря меценату Савве Мамонтову — Левитан получил первые серьезные деньги за декорации для спектакля его Частной оперы.
В Крым он отправился один, дневников не вел, поэтому подробности его пребывания на юге утеряны, возможно, навсегда. Но обилие крымских этюдов, которые он привез оттуда и которые тут же раскупили ценители, заставило говорить о Левитане как о художнике, заново открывшем Крым русской публике. Впрочем, самому Исааку юг наскучил очень быстро.
В конце 1889-го Левитан впервые посетил Западную Европу, побывал во Франции и Италии. Он познакомился с современной живописью импрессионистов на Всемирной выставке в Париже и пришел к выводу, что на Западе «искусство действительно свободно».
«Впечатлений чертова куча! Чудесного масса в искусстве здесь, но также и масса крайне психопатического, что несомненно должно было появиться от этой крайней пресыщенности, что чувствуется во всем. Отсюда и происходит, что французы восхищаются тем, что для здорового человека с здоровой головой и ясным мышлением представляется безумием», — писал он домой. Путешествия увлекали его, но к новым местам он быстро охладевал, сокрушаясь об этом в письмах: «Черт знает, что я за человек, — все неизведанное влечет, изведав же, остается несказанная грусть и желание возврата прошедшего».
Такое же непостоянство, как к природе разных краев, у Левитана проявлялось и в отношении к женщинам. Левитан влюблялся быстро, влюблялся часто, чувств своих не скрывал, ухаживал за объектом любви громко и у всех на виду. Женщин такое внимание поражало моментально — еще и от записного красавца.
Высокий, статный, с бледным выразительным лицом, щегольски одетый Левитан ни одну не оставлял равнодушной. Даже те дамы, которые тушевались от напора Исаака и опасались быть им скомпрометированы, питали к нему тайную симпатию.
Никто не был защищен от любви Левитана. Летом 1886 года он неожиданно влюбился в Марию Чехову, единственную сестру пятерых братьев. И даже сделал ей предложение. Маша была в нерешительности и спросила совета у брата. Антон Павлович предупредил сестру, что вообще-то Исааку «нужны женщины бальзаковского возраста».
Впрочем, если кто и приблизился к роли супруги в жизни Левитана, так это Софья Кувшинникова. «Это была женщина лет за сорок, некрасивая, со смуглым лицом мулатки, с вьющимися темными волосами и с великолепной фигурой. Она была очень известна в Москве, да и была выдающейся личностью», — так описывала Кувшинникову поэтесса и подруга Чехова Татьяна Щепкина-Куперник.
Кувшинникова была замужем за очень «добрым и великодушным» полицейским врачом (читатель наверняка знает его в лицо — именно с него Василий Перов писал сидящего слева персонажа картины «Охотники на привале»). Супруг знал о романе Софьи. Адюльтер продлился целых восемь лет — рекордный срок для Левитана. Биографы сходятся во мнении, что так долго Кувшинниковой удавалось оставаться близ Исаака лишь потому, что она сама закрывала глаза на других его женщин.
Кувшинникова стала верной подругой художника. Благодаря совместным с ней поездкам Левитан написал самые известные свои картины, в том числе «Владимирку», «Ветхий дворик» и «Над вечным покоем».
Отношения с Кувшинниковой в итоге стали причиной разрыва Левитана с Чеховым. Тот описал любовный треугольник художника, его пассии и полицейского врача в «Попрыгунье», и прообразы этих персонажей весь московский бомонд узнал моментально. Прочитав «Попрыгунью», вспыльчивый Левитан был оскорблен до глубины души и прервал любые контакты со старым другом на целых три года.
Впоследствии разрыв произошел у него и с Кувшинниковой. Летом 1894 года пара, вновь путешествуя в поисках натуры, познакомилась в усадьбе недалеко от Вышнего Волочка с женой крупного петербургского чиновника Турчанинова Анной Николаевной и ее тремя дочерьми.
Левитан стал пропадать на охоте, откуда возвращался с пустыми руками, а со своей возлюбленной стал холоден и неразговорчив. Она поняла, что потеряла его, и уехала в Москву к мужу, который принял ее с распростертыми объятиями.
А Исаак переселился в принадлежавшее Анне Николаевне имение Горка. Вскоре в семье вспыхнет скандал: в художника влюбится 18-летняя дочь Анны Варвара, и между женщинами возникнет острая и жестокая конкуренция, которая подтолкнет Левитана к очередной попытке самоубийства.
Несмотря на все попытки суицида, скончался Левитан скоропостижно. В 1896-м у художника после вторично перенесенного тифа усилились симптомы аневризмы сердца. Он болел тяжело и — сходились на этом все врачи, включая консультировавшего друга Антона Чехова, — неизлечимо.
Даже во время прогрессирующей болезни с накладывавшимися на нее приступами предсмертной меланхолии Левитан не оставлял бурную творческую деятельность. Он продолжал много работать, вновь посетил Италию, съездил в Финляндию, провел выставку своих картин в Москве и вскоре получил звание академика пейзажной живописи. Начал преподавать в училище, которое когда-то окончил. Он мечтал построить «Дом пейзажей» — большую мастерскую, которая объединила бы всех русских мастеров изображения природы. Но этой мечте не суждено было сбыться.
Левитан умер в 1900 году после простуды, не дожив совсем немного до своего сорокалетия. В мастерской осталось более 40 недописанных полотен и несколько сотен этюдов.
Исаак Левитан был олицетворением начинавшегося в годы его взрослой жизни Серебряного века — чувственный, драматичный, эмоциональный, меланхоличный, любвеобильный. Он жил ярко и быстро сгорел, его смерть стала огромной потерей для русского искусства. Символично, что ушел из жизни он аккурат к концу столетия, буквально на пороге фундаментальных перемен.
Но даже то наследие, которое художник успел создать за свою короткую жизнь, бесценно. В его пейзажах запечатлено все богатство природы огромной страны, в которой он жил и которую искренне любил. Родина не всегда относилась к еврейскому сироте как родная мать, тем не менее Левитан вошел в историю живописи как один из самых известных русских художников.