За этой спасательной операцией следил весь мир. 24 мая 1928 года с триумфом возвращавшийся с Северного полюса исследовательский дирижабль «Италия» попал в бурю и разбился во льдах. Долгие недели участники экспедиции боролись за свою жизнь. Для их спасения в разных странах было организовано несколько экспедиций. Но они проваливались одна за другой. Даже прославленный покоритель полюсов Руаль Амундсен, помогавший вести поиски, вскоре сам бесследно пропал в ледяной пустыне. Шансы на спасение таяли с каждым днем. Из 16 участников полета на «Италии» в живых осталась только половина – выживших полярников спас советский ледокол «Красин». О тех драматических событиях рассказывает книга британского журналиста Марка Пайсинга «Крушение «Италии» История арктической экспедиции Умберто Нобиле». «Лента.ру» с разрешения издательства «Альпина нон-фикшн» публикует отрывок.
Северный Ледовитый океан, 25 мая 1928 года
«Мы отяжелели!» ― крикнул старший механик Натале Чечони. Огромное воздушное судно сквозь туман быстро шло вниз, к ледовому морю. Как будто сам Тор сшиб «Италию» с неба.
«А если Руаль Амундсен был прав, — подумал глава экспедиции генерал Умберто Нобиле, — и итальянцы действительно “полутропическая раса”, которой не место в Арктике?» Пятьдесят четыре часа назад Нобиле покинул залив Кингсбей на Шпицбергене, у Северного полярного круга, и направился к полюсу. Он не спал по меньшей мере семьдесят два часа. Двое суток экипаж Нобиле из шестнадцати человек (и его обожаемая Титина) сражался с ветром, туманом, снегом и льдом на дирижабле, который он спроектировал и построил для покорения «крыши мира».
Толстая шерстяная одежда почти не согревала. Дирижабль N-4 «Италия» достиг Северного полюса ранним утром 24 мая 1928 года, и приподнятое настроение, с которым они покинули шахтерский поселок в Кингсбее, ненадолго вернулось, когда раздался крик: «Есть! Мы на полюсе!»
Два часа, пока дирижабль кружил над полюсом, медленно снижаясь сквозь облака к паковому льду, нарастало напряжение. К сожалению, спустить людей на лед оказалось невозможно: ветер был слишком силен и не позволял «воздушному якорю» удерживать судно на месте. Тем не менее люди в «благоговейной тишине» приготовились совершить «такой простой и такой торжественный» обряд. На вершине мира путешественники сбросили с высоты 140 метров итальянский триколор, флаг города Милана и, наконец, крест, переданный папой римским Пием XI. «И как всякий крест, ― грустно пошутил понтифик во время последней аудиенции, ― это будет нелегкая ноша».
Когда с формальностями было покончено, воздухоплаватели завели граммофон. Громко заиграл марш «Джовинецца» ― гимн Национальной фашистской партии и неофициальный гимн Италии в то время. Экипаж, подняв руки в фашистском приветствии, с жаром пел. За ними внимательно следил репортер из газеты самого Муссолини.
Пение быстро сменилось криками «да здравствует Нобиле» и распитием эггнога. «Немногие в мире могут, как мы, сказать, что дважды побывали на Северном полюсе», ― сказал генералу метеоролог Финн Мальмгрен, один из двух неитальянцев в составе экипажа.
Лед как будто приближался, а в составе экспедиции был всего один человек — швед Мальмгрен — хоть с каким-нибудь опытом выживания в ледяной пустыне.
Нобиле не назначил себе заместителя, поскольку принимать решения в аварийной ситуации нужно молниеносно, а присутствие второго командира, по его мнению, замедлило бы процесс. И теперь, именно тогда, когда течение событий ускорилось, мозг измотанного Нобиле работал как в замедленной съемке. Он настолько устал, что ему пригрезилось, будто его дочь Мария на фотографии на стене кабины плачет. Нобиле пришлось убедить себя, что все дело в конденсате внутри рамки.
«Все двигатели ― полный вперед!» ― крикнул Нобиле, увидев опасность. Морской лед был совсем близко. «Набрать высоту! Набрать высоту! Набрать высоту!» Оставалось лишь надеяться, что увеличение мощности выведет дирижабль из пике. Но было уже слишком поздно. Из окна рубки он увидел, что хвостовая часть всего в нескольких метрах от льда.
От спасительной земли их отделяли 800 километров.
«Все кончено», ― прошептал Нобиле, почувствовав, как треснули его кости.
Первый удар гигантского дирижабля о лед пришелся на хвостовую часть.
<...>
Дирижабль с креном на корму падал со скоростью около полуметра в секунду. Стравливание водорода до этого могло привести к крушению судна.
Нобиле был ошарашен. Его мозг, страдающий от недосыпа, силился объяснить происходящее. Носовая часть была задрана ― и при этом дирижабль снижался. Это противоречило законам физики.
«Опасность нам грозила смертельная, и в самый ближайший момент». Теперь Нобиле оставалось только одно. «Все двигатели. Аварийный вперед. Полный ход!» ― крикнул он. Но, по приборам, увеличение числа оборотов не дало никакого эффекта.
Нобиле, стремясь быстро набрать высоту, скомандовал: «Рули высоты вверх!» Но это лишь ухудшило ситуацию. Носовая часть поднялась так высоко, что если Нобиле не будет действовать с осторожностью, то дирижабль перейдет в режим срыва, и крушения будет не миновать.
«Дирижабль все еще отяжелевший и идет вниз, генерал!» Но это и так было очевидно всем, кто в тот момент бодрствовал. Некоторые авиаторы так устали, что до сих пор спали в хвостовой части.
Нобиле, вероятно, внезапно осознал, как можно объяснить их необъяснимое положение: один из клапанов, возможно, обледенел и закрылся не совсем плотно, выпуская водород. Он приказал одному из подчиненных: «Поднимитесь наверх и проверьте клапаны кормовой части». Но клапаны оказались в порядке — к тому же перед отлетом из Италии Нобиле их усовершенствовал, чтобы уберечь от льда.
Могла быть прорвана оболочка. Или при снижении судно могла покрыть ледяная корка. Но у них уже не было времени выяснять, так это или нет.
«Смотрите! Паковый лед!» ― крикнул стоявший у штурвала Мальмгрен. Его костяшки пальцев побелели от напряжения, пока он пытался предотвратить крушение.
Нобиле смотрел на вариометр. Судя по скорости снижения, катастрофы было не избежать. Двигатели работали на полную мощность. Нос дирижабля был задран под углом 21° ― и все-таки лед быстро приближался.
«Остановить моторы!» ― приказал Нобиле. Теперь все, что можно было сделать, это попытаться избежать воспламенения водорода в огромной оболочке от свечей зажигания в моторе. Опасность, что судно при ударе вспыхнет, как факел, угрожала всем дирижаблистам.
«Руль высоты не отвечает! Штурвал заело!» ― кричал Филиппо Цаппи, один из штурманов, имевший некоторый опыт полетов на дирижабле.
Чтобы смягчить приземление, Нобиле приказал сбросить воздушный якорь. Это сработало в Теллере и должно было сработать здесь. Но не сработало: теперь рубка находилась под таким углом, что дотянуться до люка, чтобы пустить его в ход, было невозможно.
До поверхности оставалось 30 метров, и лед внизу совсем не был гладким, каким казался с высоты. Отсутствовала даже снежная подушка, которая смягчила бы падение. Кроме того, было понятно, что дирижабль ударится сначала кормовой частью.
«Это конец», ― сказал себе Бегоунек.
«Да поможет нам Бог!» ― проговорил Нобиле. Последнее, что он услышал, ― хруст собственных костей. Он подумал: «Все кончено!»
Это случилось 25 мая в 10 часов 33 минуты.
«Мы умрем, когда будет угодно Господу»
Место падения «Италии» на паковый лед напоминало место крушения любого другого летательного аппарата, но с заметным отличием: дирижабль уцелел.
Погребенные под искореженным металлом и оболочечной парусиной гадали, живы они или мертвы. Сказать, кто еще оказался под обломками, было невозможно. Несмотря на сильное столкновение, очертания гондолы угадывались.
О снег и лед разбились только помещавшиеся снизу рулевая рубка и кормовая моторная гондола. В остальном дирижабль остался более или менее целым. Огромная оболочка заслоняла небо над местом крушения. На боку бросалась в глаза крупная черная надпись: ITALIA.
Освободившись от человеческого контроля, дирижабль медленно поднялся и, подобно воздушному шару, каковым теперь по сути и стал, уплыл в туман. Нос судна был поднят, будто оно снова отправляется в путешествие (в некотором смысле так оно и было). Два из трех двигателей остались на месте, хотя пользы от них уже не было.
Оказавшиеся на льду люди могли разглядеть оставшийся на судне экипаж, который смотрел на них в дыру, зиявшую на месте гондолы. Два человека в момент столкновения спали. Удивление на лицах сменилось ужасом: люди поняли, что их ждет.
Один из оставшихся на борту не растерялся. Этторе Ардуино, старший инженер, сбросил вниз канистры с топливом, провиант, палатку, револьвер и рацию ― и так спас жизнь оказавшимся на льду.
Шестерых на дирижабле никто и никогда больше не видел. Место крушения не нашли. Правительство, поглощенное желанием погубить Нобиле, руководителя экспедиции, даже не организовало их поиски. Единственным намеком на участь N-4 был столб черного дыма, поднимавшийся далеко к северу.
Нобиле вспоминал:
Только тогда я почувствовал свои травмы. Мои правые нога и рука были сломаны и пульсировали, у меня были ранены лицо и макушка головы, в груди от потрясения все будто перевернулось. Я подумал, что конец близко. Я был спокоен. Голова работала четко. Теперь я чувствовал, что ранения у меня тяжелые; особенно теснило грудь, было трудно дышать. «Видимо, получил серьезнейшие травмы внутренних органов, — подумал я. — Скоро умру».
Я был этому рад: по крайней мере не увижу отчаяния и медленной агонии своих товарищей. Надеяться им было не на что: ни продовольствия, ни палатки, ни радио, ни саней — все исчезло вместе с дирижаблем. Вокруг валяются лишь бесполезные обломки. В этой страшной ледяной пустыне их ждет гибель, верная гибель.
Так думал не только он. Нашедшие его товарищи сначала решили, что Нобиле погиб.
Пошевелившись, он пробормотал:
Спутники не поняли ни слова и решили, что он молится.
Потом — это подтверждают все свидетели — Нобиле крикнул: «Да здравствует Италия! Да здравствует Италия!» И остальные вдруг поняли, что они кричат, почти против своей воли, то же самое.
Финн Мальмгрен молча сидел на льду, с хмурым, опухшим от удара лицом, пустыми глазами глядя прямо перед собой. Он не шевелился, только тер левую руку. Он винил себя в том, что убедил Нобиле вернуться в Кингсбей вместо того, чтобы попытаться достичь Канады, как тот уже наполовину решил. Мальмгрен понимал, что если бы Нобиле положился на собственное чутье, то дирижаблю, экипажу и репутации теперь ничто не грозило бы.
«Делать нечего, мой дорогой Мальмгрен! Надо смириться», — сказал Нобиле мягко. Отчаяние молодого человека привело Нобиле в чувство.
Швед взглянул на Нобиле: «Делать нечего, остается только умереть. У меня сломана рука». Он встал, повернулся к Нобиле, проговорил: «Генерал, я благодарен вам за наше путешествие. Я пойду (покончу с собой)», — и направился к полынье. Нобиле удержал его: «Нет, Мальмгрен. Вы не имеете права так поступить. Мы умрем, когда будет угодно Господу. Подождем. Прошу вас, останьтесь». Потрясенный Мальмгрен сел. Возможно, на мгновение он вспомнил, что после возвращения собирался жениться. Позднее в тот же день старший офицер корабля Мариано доложил Нобиле, что швед снова пытался незаметно уйти и покончить с собой. Его снова убедили этого не делать.
Вдруг Бьяджи крикнул: «Рация цела!» Деревянный футляр защитил аппарат, и у Нобиле забрезжила надежда, что его спутники спасутся, даже если он сам не обязательно останется в живых.
В момент прояснения Нобиле подозвал Мариано:
«Да, генерал, будьте спокойны, — шепнул Мариано. — Еще есть надежда». Нобиле снова потерял сознание.
Первоначально он планировал дать высаживающимся на полюсе людям по меньшей мере один набор для выживания — на тот случай, если дирижабль не сумеет немедленно снять их со льда. Сейчас этот план казался Нобиле и его спутникам настолько же далеким от реальности, как и все, что мы теперь видим в кинохронике. К счастью, один из этих мешков вывалился на лед, и оттуда извлекли палатку, спальный мешок, коробки с пеммиканом, шоколад, револьвер, ракетницу и спички.
Затем путешественники затолкали Нобиле в спальный мешок, хотя каждое движение причиняло ему сильнейшую боль. Нобиле, в отличие от спутников, отказался от толстой шерстяной одежды (она стесняла движения) и теперь об этом жалел.
Собака, к счастью, была в порядке.
«Кое-как устроившись в мешке, я вспомнил о Титине, ― писал Нобиле. ― Славная собачонка весело носилась по льду, предовольная тем, что наконец обрела свободу и твердую почву под ногами. Я был так счастлив, что она даже не удивилась такому необычному способу приземления. Я позвал ее к себе, но она сделала вид, что не слышит, и продолжала носиться, виляя хвостом и принюхиваясь. Я попросил кого-то из товарищей позаботиться о ней, залез с головой в мешок и, лежа неподвижно на спине, стал ждать смерти».
Оставалось соорудить антенну. Осматривая место крушения N-4 в поисках металлических обломков подходящих формы и размера, Бьяджи нашел сломанный винт и разбросанные части двигателя. Потом он наткнулся на моториста Винченцо Помеллу. Казалось, Помелла присел, чтобы завязать шнурок. Когда он не отозвался, радист слегка толкнул его. Помелла подался вперед и перевернулся на спину. Его лицо, разбитое ударом, почернело. Моторист был мертв.
В конце концов Бьяджи, в некоторой степени испытывая профессиональную гордость, собрал антенну из труб и тросовой проводки, а в качестве основания приспособил стойку для навигационных приборов. К верху высокой антенны он привязал итальянский флаг. Проверив и перепроверив, работает ли рация на частоте «Читта ди Милано», Бьяджи начал без пяти минут каждого нечетного часа передавать, покуда хватало сил, сигнал: SOS Italia... SOS Italia.
Ему оставалось лишь надеяться, что кто-нибудь слушает.