После освобождения Суджи, которая 7 месяцев находилась под оккупацией ВСУ, удалось спасти и вывезти в Курск сотни беженцев. Они выживали в городе под тяжелыми обстрелами, без еды и лекарств, пока по улицам ходили наемники и бегали стаи одичавших собак. Многим пережить вторжение не удалось — их хоронили прямо в огородах. Родственники получали информацию о суджанцах только из видеороликов украинских журналистов и волонтеров. Как они воссоединились с семьями, что пережили в Судже и что будет с ними дальше, узнала специальный корреспондент «Ленты.ру» Дарья Новичкова.
Юлия Гошко:
У меня в селе Замостье были бабушка с дедушкой по отцу. В Судже осталась двоюродная бабушка Валентина Васильевна Левченко, 1952 года рождения. Скорее всего, она погибла в первых числах августа, потому что ее дом 7 августа был разрушен. До сих пор не можем ее найти, военные сказали, что там просто месиво.
Бабушку вывезли 16 марта, а дедушка умер 2 марта. У него началось обострение аденомы простаты, помощь ему никто не оказал.
Бабуля говорила, что их никто не обижал, потому что там были украинцы, а не наемники. Она сказала, что у нее есть внучка в Полтаве. Выяснилось, что один из солдат ВСУ тоже оттуда. После этого он до октября привозил им необходимые лекарства, воду и хлеб. Кроме того, были запасы в погребе, которые помогли продержаться. Бабушка похудела на 70 килограммов.
Затем стало холодно, лекарства тоже перестали привозить, поэтому у дедушки произошло сильное обострение. Бабушка рассказывала, что он пожелтел и исхудал. У него начались проблемы с психикой из-за постоянных обстрелов.
У них был газовый котел и старая печка. Так и отапливались. Дом весь был холодный. Готовили еду на костре. Бабушка с дедушкой держали баранов, многих продали в мае, а двоих оставили себе, их мясо засолили. В подвале осталась прошлогодняя картошка, в огороде она тоже была. Бабушка готовила овощные супы.
Во время сильных обстрелов все пластиковые окна в доме вылетели. С ноября жили с пробитой крышей — на нее упал дрон. Пока дедушка лежал и готовился к смерти, бабуля приносила уголь, просушивала дрова. Окна затыкала матрасами, одеялами и книжками.
Бабуля постоянно видела взрывы, дроны. Она будет долго приходить в себя. До боевых действий у нее было плохое зрение и обостренный слух. Сейчас она очень плохо слышит. Очень часто заговаривается и плачет. Многие соседи умерли — кто-то от голода, холода, дедушка от болезни, у кого-то было осколочное ранение.
Сейчас бабушка находится в ПВР. У нее проблемы с документами, свидетельство о смерти [дедушки] мы сможем получить только через суд.
6 августа [в день начала вторжения ВСУ] я уговаривала сына уехать. А у него в городе небольшая музыкальная студия, туда приходили записываться ребята, поэтому он отказывался. Но если бы мы знали, что будет вторжение, если бы нас предупредили об эвакуации... Но ничего этого не было. Когда я уезжала 6 августа, помню, что по обочинам стояли автомобили с людьми. Они сказали, что ждут, пока прекратятся обстрелы в селах, чтобы ехать обратно.
Я думала, что вернусь на следующий день. Но там уже вовсю летали дроны, везде были военные. 8 августа я доехала до родника Волков Ключ. Думала, что наберу воды и поеду до Суджи, но там уже стояли военные, которые сказали, что город закрыт, туда попасть уже нельзя.
Однако оказалось, что я ошиблась. Как только в Курск приехали первые 46 эвакуированных из Суджи, я сразу же обратилась к одной из женщин оттуда. Она сказала, что моего сына в интернате не было.
Военные через волонтеров передали мне, что сын все время жил в подвале. Там была консервация, наверное, он ел ее все это время. Кто-то видел его в центре Суджи с рюкзаком.
17 марта мой сын появился в сети. У меня начался стресс от радости. Дело в том, что у сына 17 марта день рождения, но он ничего мне не написал. Я просила, умоляла хоть что-то сказать. Он был в сети, но молчал. Затем удалил меня вообще. На следующий день моя внучка дозвонилась до человека, у которого в руках оказался телефон сына. Он представился военным, который участвовал в операции по освобождению Суджи. Мол, якобы недалеко от трубы увидел тело сына, а в руке у него была граната. Я подала заявление в полицию на пропажу телефона сына, описала и рассказала всю ситуацию.
Я считаю, что это все неправда. Нас с дочкой он удалил, а внучке удается с ним иногда связываться. Много несовпадений. Сначала он [человек, завладевший телефоном] говорил, что видел его в подвале, потом — что возле газовой трубы во время операции «Труба», когда военные вылезали из нее.
Я работаю онлайн учителем в школе. Если бы не работа, то я не знаю, что со мной было бы все эти месяцы. Ночью лезут дурацкие мысли, стараюсь отгонять.
Перед публикацией материала Татьяне сообщили, что ее сын погиб. Один из военных рассказал, что его нашли 28 марта с простреленной головой в соседнем доме. Собеседница «Ленты.ру» сдала биоматериал для опознания по ДНК. Результаты будут после 20 апреля.
Историю своих родителей Любовь рассказала «Ленте.ру» в январе 2025 года. C августа по март Любовь ничего не знала об их судьбе — ее родителей не было ни на одном из видео, опубликованных ВСУ во время оккупации Суджи.
Любовь Антипина:
Эвакуация еще проходит, много людей вывозят военные, у которых есть пропуска. К моим родителям тоже приехали военные, они сначала не соглашались выезжать. Мы записали для них видеоролик, на котором просили их уехать, и они решились.
Когда мы встретились, эмоций было очень много. Долгое время очень сильно за них переживали, потому что не знали, что с ними. К нашему счастью, их дом оказался цел, родители в порядке и относительно здоровы. Но это скорее исключение.
Мои родители всю жизнь прожили в сельской части [Суджи], поэтому смогли приспособиться лучше других. Папа сложил печку, ею отапливались, на ней готовили. Нашли, где достать воду, и зима в этом году была не слишком холодная, что тоже помогло пережить оккупацию. Какие-то припасы были дома, поэтому им было легче, чем тем, кто остался в городской части Суджи. Но, конечно, тяжело, когда вокруг стреляют.
Пока непонятно, как будет складываться жизнь дальше. Конечно, очень многие хотят вернуться домой, и мои родители — не исключение. Оформим документы, выплаты, все, что полагается, а дальше уже посмотрим.
Анна Палаткина:
У меня в Судже были родители — мама и папа. Маму эвакуировали 12 марта, папу — 21 марта. Он лежал в госпитале, на днях забрали домой. Он инвалид, у него нет ног, появились язвочки, его немного полечили. Родители жили по отдельности, в разных районах города.
С родителями я еще не виделась, потому что живу в Саранске. Их встречали племянница с сестрой. Их отвезли сначала в поселок Тим, затем в Курск.
Нам с мамой удалось немного поговорить по видео. Мы обе плакали. Я сказала маме, что очень ждала ее, молилась за нее и папу. Я зову ее к себе жить, потому что там жить негде, дома сгорели и у отца, и у мамы. Она хочет остаться у сестры в Курске до лета, потом, может быть, переберется ко мне.
Самый тяжелый для меня период был, когда все только началось. 6 августа у меня был первый день отпуска, и тут произошло вторжение. Я не знаю, как передать словами, что я чувствовала в тот момент.
Потом я узнала, что моя мама и соседи сутки просидели в подвале. Это мне рассказала соседка, которая была с ней в тот день, а потом смогла выехать из Суджи.
Когда они вышли [из подвала], то немного побыли в своих домах, а когда начало громыхать вновь, то хотели опять бежать в тот подвал. Неожиданно они увидели соседа, который приехал за своим сыном на машине. Соседка попросила, чтобы они взяли ее с собой. Ее муж остался в Судже, 12 марта его тоже эвакуировали.
Я искала родителей на видео ВСУ, но их сначала не было. Потом я написала комментарий под одним из видео, чтобы журналист, который это все снимал, помог узнать что-то о моих родных.
У мамы 10 ноября день рождения, а 9 ноября появилось видео, где показали моего отца на Гончаровке. Журналист зашел к нему и сказал, что его ищут. Папа рассказал, что у мамы сгорел дом и что они оба живут у чужих людей в разных концах города, что выживают, как могут.
На видео из интерната попал сосед моей мамы. Он перечислил тех, кто живет с ним рядом, назвал имя и фамилию мамы. Сказал, что все живы-здоровы, друг другу помогают.
Антон (просил не называть его фамилию) рассказал историю своих родных в январе 2025 года. Его семья переехала в Суджу из Донецка. Таким образом, боевые действия настигли их дважды.
Антон:
У меня в Судже оставались дядя и бабушка. Когда началось освобождение города, мы с матерью сразу стали искать информацию об эвакуации. Где-то 13 или 14 марта канал «ИСА "Ахмат"» опубликовал видео сначала с нашими соседями, а потом с дядей и бабушкой. Конечно, мы очень радовались. Единственное, что я расстроился, когда они вдруг сказали, что никуда не поедут. Правда, потом увидел подпись в Telegram-канале, что они все же выехали.
Я начал обзванивать сразу все экстренные службы. День, два — информации вообще никакой. На третий день мы связались с соседями, которые уже выехали, и они сказали, что бабушка с дядей давно покинули Суджу. Позвонили в МЧС — там в списках не оказалось ни моих родных, ни даже эвакуировавшихся соседей. Правда, в МЧС отметили, что у них информация запаздывает.
Тяжело было в такой неизвестности. Мы подавали официальное заявление на розыск, по нему не предоставили никакой информации. Но на днях я был на работе и мне позвонили с незнакомого номера. Подумал, что МЧС, но на звонок не смог ответить — телефон завис. Через полчаса мне пришло сообщение от матери о том, что она разговаривала с бабушкой и с ней все хорошо. Сказать, что я тогда был счастлив, — это не сказать ничего, ведь я готовился к худшему.
Вживую мы пока не встретились, потому что я живу в Санкт-Петербурге, а бабушка сейчас находится у своей сестры.
Мне не понравилось, что «Красный Крест» привез родных — и все. Говорили, что их сначала должны были отвезти в МФЦ, но когда узнали, что у них есть родственники, просто сразу привезли [к родственникам] домой.
Я покупаю продукты бабушке, она приехала из Суджи очень голодная, очень похудела. Бабушка молодец, в свои 86 лет она борец! Сначала боялась уезжать, я спросил, почему в итоге решилась, и она ответила: «Голод». Сказала, что относились там нормально, оказывали медицинскую помощь, но однажды она видела, как выстрелили в пьяного человека.
Воды и отопления не было. Разводили костер, готовили еду, кому-то воду привозили ВСУ, у кого-то была своя колонка. Несмотря на лишения, все домашние животные остались живы. Помогло еще то, что у людей в погребах было что-то свое.
В дальнейшем хотим забрать бабушку к себе, но сначала надо решить вопросы правового характера, получить выплаты и обеспечить бабушке достойную старость.
Историю своего отца Алексей (собеседник «Ленты.ру» просил не публиковать его фамилию) рассказал в январе 2025 года. Он не захотел покидать родные места. О судьбе отца Алексей, как и многие, узнал из украинских источников.
Алексей:
Папа жил на Гончаровке — на западе Суджи, туда ВСУ заходили в самом начале, а уходили в самом конце. Отец попал в первый раз на видео в Telegram-канале «ИСА "Ахмат"». Промелькнул очень быстро. Сразу военные его не вывезли, потому что эвакуацию было сложно проводить — все мосты через речку разрушены.
Папу вывезли принудительно: пришли, сказали, что есть полчаса на сборы, и все. Он отвязал собаку, взял документы и уехал. 11 человек посадили в УАЗ «Патриот». Их вывезли в Железногорск и разместили в детском санатории. Чуть позже стали частями вывозить оттуда. Мама с братом забрали папу на такси. В целом он в порядке, у него были проблемы с давлением, но он принимал таблетки, какие смог найти.
Пока с папой мы созванивались только по телефону, так как я живу и работаю в Москве. Отец и родные занимаются сейчас организационными вещами — оформляют документы, подают на сертификаты, с ним общалась полиция, так как сотрудники органов закрывали заявку о пропаже человека.
С одной стороны, я рад, что папа в безопасности, но с другой — сильно радоваться не могу, потому что очень жалко город и пса. Ты понимаешь, что раньше была определенная жизнь, а сейчас наступила пустота, и нужно с этим как-то примириться.
Папа рассказывал, что с собаками там была большая проблема — они сбивались в стаи, и это было большой угрозой, людям иногда даже было страшно ходить по улице. У нас было четыре кота, их всех загрызли. Военные периодически расстреливали агрессивных животных.
Папа пережил страшные вещи. У него железная психика, но она порой не выдерживает. До этого я ни разу не видел, чтобы он плакал даже на похоронах родственников. А тут он периодически плачет.
Какое-то время папа жил один. В нашем хозяйстве были 20 уток. После Нового года к отцу пришел мужчина, который разводил уток на той же улице, — его дом разбомбило, и он пришел к нам. Вместе они перегнали его птиц к нашим, периодически их резали и готовили. Люди помогали друг другу копать картошку, были какие-то помидоры. Однажды папа услышал, как собака загавкала на заднем дворе. Увидел, что украинские солдаты не могут открыть калитку: выяснилось, что хотели набрать помидоров.
У папы были закрутки со старых времен, ВСУ иногда давали еду, но не организованно. Он сам к ним подходил и просил поесть. Они дали ему консервы, однажды привезли полмешка хлеба. Но еды все равно не хватало — папа похудел на 20 килограммов. Сказал, что больше всего хотелось рыбы. У него выпало три зуба.
Воду брал из болота неподалеку, носил и кипятил. Ближе к Новому году возникла еще одна проблема. Снял кастрюлю с кипятком, собирался помыться (мылся один раз в неделю), опрокинул на себя и обварил ноги до сильных волдырей. Местный волонтер делал ему перевязки, срезал волдыри. Остались шрамы на ногах.
Думаю, что в Суджу папа не вернется. Там все разрушено. Я теперь смотрю квартиры в других городах, возможно, поближе ко мне.