Без него современная Россия могла быть совсем другим государством, но его имя известно очень немногим. Владимир Челомей внес колоссальный вклад в создание ядерного щита, до сих пор защищающего нашу страну, ракет-носителей, выводящих корабли в космос, крылатых ракет и орбитальных научных станций. Многие его разработки все еще скрываются под грифом «совершенно секретно». На протяжении десятилетий засекреченной была вся жизнь и работа великого конструктора. О том, что происходило с Челомеем за завесой тайны, рассказывает материал «Ленты.ру» из цикла «Жизнь замечательных людей».
«Товарищ Сталин считает вас фантазером». В конце 1940-х, когда репрессии вышли на очередной виток и обрушились на многих представителей советской науки и культуры, такая характеристика от вождя народов могла звучать почти смертным приговором. Владимир Челомей, услышав эти слова министра вооруженных сил Николая Булганина, ставить на себе крест отказался — напротив, продолжил обивать пороги кабинетов власть имущих, пока не получил наконец зеленый свет для работы над своей новой, звучавшей фантастически идеей.
Через несколько лет, когда идею ракеты с автоматически раскрывающимися в полете крыльями блестяще реализуют Челомей и его соратники, перед ним будут виновато извиняться. Но пока он остается фантазером. И это в глазах Сталина. На совещании в ЦК партии ему достаются слова куда более обидные. «Цирк, да и только!» — восклицает легендарный авиаконструктор Туполев. «Технический авантюрист», — бурчат чиновники. «Сам дятел!» — кричит еще один из участников совещания.
Но почему дятел? А это просто Челомей, которому всегда было тесно в рамках стандартного бюрократического отчета, ухитрился учудить. Отчаявшись изобразить крошившимся в нервных руках мелом на доске свою вполне четко проиллюстрированную на чертежах разработку, решил показать ее жестами: прыгал на одной ноге, вертел руками, словно крыльями, лицом пытался показать боеголовку. Да еще и катастрофически провалился со своим вариантом объяснения сложной вещи для чайников: «Вон дятел выпрыгивает из дупла, а крылья открывает потом. Я предлагаю работать над таким вариантом. Я его решу». Присутствовавшие на совещании конструкторы были возмущены, а партийные чиновники — ошарашены. Так в ЦК себя не вели.
Но ведь он и правда все решил — как бы над ним ни издевались и как бы интриги соперников и недоброжелателей ни лишали его ресурсов. А в основе всех крылатых ракет, которые сейчас создаются в России, по-прежнему лежат его фундаментальные идеи. Владимир Челомей опережал свое время не раз и не два, но ему пришлось до конца жизни дожидаться, чтобы эпоха, а вместе с ней и известность его в итоге нагнали.
Начиналась же жизнь Владимира Челомея в городе Седлец (в наше время — польский Седльце) за месяц до начала Первой мировой войны. Совсем скоро по этим местам прошла линия фронта, и в семье приняли решение эвакуироваться подальше от грохота пушек. Вот только во время переезда в Полтаву Евгения Фоминична, мама будущего ученого, впопыхах едва не потеряла сверток с младенцем. Впоследствии Челомей по-доброму будет над ней из-за этого подшучивать.
Интеллигентная семья как будто располагала к гуманитарному или творческому будущему. Отец Николай Михайлович отменно, почти профессионально рисовал, а сам Володя не только любил музыку — Баха, Гуно, Шуберта, Листа, но и неплохо играл на фортепиано. В старости он с усмешкой вспоминал, что в детстве у него были мысли стать микробиологом. В семье тем временем привечали как уже знаменитых людей, таких как писатель Владимир Короленко, так и тех, чья слава была еще впереди, как у отца советского образования Антона Макаренко. Бывали у Челомеев и потомки Гоголя и Пушкина.
Уже в подростковом возрасте у Челомея проявились те качества, из которых вырастет и его гений, и его противоречивая репутация эксцентрика, готового на многое ради достижения цели. Природный артистизм позволял ему легко сходиться с людьми и налаживать с ними связи. Прагматизм же направлял его устремления в те сферы, где он мог бы себя по максимуму проявить. В то же время подросток был сверхъестественно, по-мефистофелевски самоуверен.
После нескольких лет метаний между своими многочисленными интересами Челомей все же остановился на инженерном деле. Причем больше всего его завораживала стремительно развивавшаяся после Первой мировой войны авиация. Еще даже не достигнув совершеннолетия, Владимир успел поработать конструктором в НИИ гражданского воздушного транспорта и Институте промэнергетики. После чего без особенных проблем поступил на авиационное отделение Киевского политеха.
Проучившись два семестра, Челомей перевелся уже в специализированный Киевский авиационный институт, где перешел от практики к теории и по-настоящему сформировался как ученый — именно фундаментальная подкованность впоследствии будет выгодно отличать его от многих коллег, которые подгоняли науку под инженерные решения. Челомей будет поступать прямо противоположным образом. Научное воспитание молодого человека во многом определил преподававший в институте математик и механик Илья Штаерман, автор работы «Контактная задача теории упругости». Повезло студенту прослушать и курс итальянского ученого Туллио Леви-Чивиты, которого боготворил Эйнштейн и ненавидел Муссолини. Понятно почему: математически обосновавший теорию относительности Леви-Чивита был евреем.
Логарифмы, тетрации, итерации, суперкорни, суперлогарифмы и прочие операции высшей математики стали для Челомея идеальным языком для оформления собственных идей. Уже в 25 лет он издал свое первое научное пособие по приложениям векторного анализа. После окончания института сам стал профессором, преподавательская кафедра в будущем еще не раз станет спасительной гаванью в море политических интриг.
Накануне Великой Отечественной войны Челомей вошел в научную элиту страны — он стал сталинским стипендиатом. Это означало не только признание, но и рост уровня жизни: пособие составляло 1500 рублей, в то время как обычная профессорская ставка была лишь 1200 рублей.
К счастью для себя, находясь подальше от Москвы, от пострадавших в годы репрессий ЦАГИ и Реактивного института, а возможно, и в силу совсем молодого возраста Челомей избежал проблем с властью — в отличие от Королева, Поликарпова, Туполева и многих других, с кем ему предстояло работать меньше чем через десять лет.
Но совсем без контактов с органами ученому такого уровня обойтись бы не вышло. Вскоре после присуждения Челомею стипендии его вызвал сам Лаврентий Берия. Глава НКВД сделал ученому предложение одновременно заманчивое и рискованное: заняться в сущности научным шпионажем — стать резидентом советской внешней разведки в Германии. Отказать всесильному творцу репрессий в то время могли немногие, но Челомей и здесь проявил свое фирменное своеволие. К счастью для него, ни к каким последствиям этот отказ не привел.
Челомей через всю жизнь пронес свою независимость, особую осанку победителя. В конце 1930-х в СССР был тренд на милитари даже среди гражданских. Примеряли на себя гимнастерки не только инженеры и конструкторы, но и художники, писатели. Челомей разительно от них отличался, агиттекстилю предпочитал деловые костюмы модного кроя. Вместо сигарет любил сигары, а от любимого инженерами разбавленного спирта отказывался в пользу коньяка, виски или бренди.
С такими привычками он, конечно, должен был органично смотреться не только в Киеве, но и в Москве, куда в начале 1941-го Челомей поехал защищать докторскую диссертацию. В его академические планы вмешалась война: 22 июня Германия напала на Советский Союз. Украина быстро оказалась оккупирована, и возвращаться молодому ученому уже было некуда.
Сталинского стипендиата устроили в институт моторостроения ЦИАМ, где он очень быстро возглавил группу, работавшую над реактивными двигателями. Для советской авиации, поначалу уступавшей немецким боевым самолетам по многим техническим характеристикам, прогресс в этой области был делом жизненной необходимости.
Впрочем, в середине войны — после достижений Туполева, Поликарпова и Микояна — паритет в боевой авиации был достигнут. Настоящая гонка технических гениев развернулась совсем в другой области. Страны — участницы Второй мировой спешили первыми запустить в производство крылатые ракеты с пульсирующим воздушно-реактивным двигателем (ПуВРД). Немцы, ради этого проекта остановившие свои работы над атомной бомбой, оказались первыми, в чем, к сожалению, смогли убедиться жители Лондона летом 1944-го, когда на их дома обрушился поток ракет «Фау-1» и «Фау-2».
Однако пульсирующий воздушно-реактивный двигатель был напрямую связан с главной сферой научных интересов Владимира Челомея. Даже темой его докторской диссертации была «динамическая устойчивость и прочность упругой цепи авиационного двигателя». В эпоху атома, теории относительности и квантовой физики ученый сумел рассмотреть новые горизонты в такой немодной области науки, как механика.
Кажется, в такие моменты — а эту фразу Челомей произнес на одной из своих лекций — он ощущал себя жрецом, передающим тайное знание адептам. Ученого завораживали колебания во всем их многообразии: от разрушительной силы до созидательного потенциала.
«На пороге войны в голову [Челомея] пришла идея, как с помощью колебаний поднять в воздух летательный аппарат. Комбинация из трубы и перекрывающих ее хитрым образом заслонок получила название пульсирующего воздушно-реактивного двигателя», — отмечал в своей книге «Рождение сверхдержавы» Сергей Хрущев, сын первого секретаря ЦК КПСС.
Вальтер Дорнбергер и его лучший ученик Вернер фон Браун в Пенемюнде занимались тем же самым накануне войны — искали альтернативу устаревающим поршневым и даже пока еще недоступным в полной мере реактивным двигателям. Челомей знал, что за ПуВРД будущее, и ставил опыты, зачастую опасные для него самого и его коллег. Двигатели громыхали и стрекотали в испытательных ангарах, как станковые пулеметы, пугая живших неподалеку москвичей. Не обходилось и без взрывов.
Когда Советская армия перешла из обороны в наступление, Челомей, доведя свою разработку до ума, оказался перед новой дилеммой — созданный им двигатель нужно было куда-то приспособить. Применение его в авиации казалось нецелесообразным, со своими задачами прекрасно справлялись МиГи и Илы. Ответ пришел летом 1944-го после атаки «Фау» на Лондон.
Две неразорвавшиеся ракеты Сталину прислал Черчилль. Специалисты тут же взялись за их изучение, и вскоре немецкие вундерваффе легли на стол Челомея. Его раздирали противоречивые чувства: с одной стороны — гордость в правильности курса работы над ПуВРД, с другой — досада, что немцы все-таки опередили. После победы над Германией у него появится еще больше материала для работы, солидная немецкая военно-техническая база станет достоянием ученых стран-союзников.
В 1944 году скончался глава ЦКБ-51 Поликарпов, и его место по окончании войны предложили Челомею, который стал главным конструктором и директором важнейшего для обороны страны предприятия. Первым большим заданием стало полностью скопировать «Фау-1». Аналогичную миссию возложили и на Сергея Королева, которому предписывалось в кратчайшие сроки создать реплику «Фау-2». Обоих конструкторов отправили в командировку в Пенемюнде, где они, наконец, познакомились лично. Побитый жизнью, гордый, но чуткий к чужому таланту и боли Королев и не лишенный внешнего лоска, эксцентричный Челомей выглядели противоположностями. Первый был практиком, блестяще интегрировавшим чужие идеи и умевшим организовать эффективную работу. Второй, с его фундаментальной научной подготовкой, идеи генерировал сам, а в управленческих решениях нередко демонстрировал сумасбродство, которое, впрочем, иногда было вполне оправданным.
По-настоящему звезда Челомея взойдет при Хрущеве. Но перед этим ему еще предстояло пережить позднесталинское время. Именно в первые послевоенные годы СССР стал подлинной сверхдержавой. Ценой невероятного напряжения сил ученых и инженеров в стране появились атомная бомба и первые средства ее доставки, а вскоре и концепция ее применения, и необходимая инфраструктура. США и СССР вместе со своими сателлитами стремительно превращались в двух гигантских ощетинившихся дикобразов, у которых вместо иголок было стратегическое летальное оружие.
Уже в 1945-м начался первый конфликт Челомея с маститыми коллегами. Авиаконструктор Туполев получил от Сталина указание создать собственный вариант американского бомбардировщика B-29. Все остальные проекты его бюро были приостановлены, Туполев начал буквально отодвигать в сторону всех, кто мог его работе помешать. Так, он приказал забрать у ЦКБ-51 ангар, где проходили испытания разработок бюро, чтобы поставить туда B-29, — якобы других подходящих помещений для исследования начинки американского самолета не было. Когда Челомей об этом узнал, то приказал охране пинком вышвырнуть чужака за пределы полигона и произнес сакраментальное: «Что-то не устраивает — обращайтесь к товарищу Сталину». Туполев уступил, но иначе как «наглым выскочкой» 31-летнего конкурента больше не называл.
Тем более что под конец жизни Сталина Челомею нешуточно от генсека досталось: тот прилюдно назвал его техническим авантюристом и отдал указ о расформировании ЦКБ-51. Челомей в тот момент и правда взял на себя слишком многое: именно его бюро приняло обязательства по созданию крылатых ракет 10X, 10ХН, 16X и 14X, но так и не решило вопросы надежности, скорости и точности их попадания. ОКБ Микояна получило заказ на ракеты «Комета», зеленый свет дали «Беркуту», Королев занялся своей Р-7, конструктивную сердцевину которой он будет эксплуатировать всю оставшуюся карьеру. А Челомей остался не у дел и попал в опалу.
Пятнадцатью годами ранее провинившегося конструктора отправили бы в Дальлаг или в лучшем случае в шарашку. Но совсем о достижениях Челомея Сталин все же не забыл. По свидетельству очевидцев, на XIX съезде КПСС, где недруги ученого выступали с его критикой, генсек лично одернул зарвавшихся сторонников репрессивных мер. А когда в марте того же года Сталин умер, судьба чудом оставшегося на свободе конструктора сделала очередной крутой вираж.
Во времена гонений тихой гаванью для Челомея стала профессорская деятельность. Он читал лекции по теории колебания студентам Бауманки и одну за другой писал научные работы. Не брезговали ходить на его занятия даже преподаватели университета.
И все-таки ученый тосковал по практической работе. В 1953-м многое поменялось: Берию расстреляли, председатель Совета министров СССР Маленков стал на время негласным главой государства, а Хрущев потихоньку формировал плацдарм для собственного возвышения. Победа над антипартийной группой, которую возглавили вчерашние соратники Сталина, в 1957 году приведет к его единоличной власти.
Пробивного таланта Челомея хватило бы и на десятерых. Еще при Маленкове он выбил себе место под новое бюро в Тушино. Так родилось ОКБ-52, первоначальный штат которого составлял 20 человек, но уже через несколько месяцев вырос до 50. Этот ресурс позволял развернуть вполне бурную деятельность. Несмотря на жесткость Челомея как управленца, текучки на предприятии не было, для молодых инженеров и конструкторов работа с ним и его революционными техническими идеями была не повинностью, а наградой. Тем более что знаниями и опытом глава бюро делился с ними щедро.
В 1955 году ОКБ-52 перевезли в Кучино, колыбель русской, да и мировой аэродинамики. А в штате Челомея появился человек с беспрецедентными возможностями — инженер Сергей Хрущев, родной сын лидера страны. В кулуарах хватало слухов, что такое назначение конструктор пробил, чтобы получить механизмы влияния на распределение ресурсов и задач. Но сам Сергей Никитович вспоминал, что это он мечтал работать с Челомеем и в его подчинение по большому счету напросился. Так или иначе, уже в начале 1960-х ОКБ-52 позволили поглотить обладавшее большими производственными мощностями ОКБ Мясищева, и Челомей получил недоступные прежде возможности.
В ракетостроении наступила эпоха Королева, Янгеля и Челомея. В 1957 году СССР запустил в космос первый спутник, в 1961-м совершил свой легендарный полет Гагарин. Оба достижения стали возможны благодаря находкам всех троих конструкторов, но именно Королев был провозглашен творцом этих успехов. Челомей же, как и на протяжении большей части своей жизни, остался в тени.
К началу космической эпохи о циркачестве и авантюризме Челомея уже никто не говорил. Механизм раскрытия крыла и оперения ракеты в полете, возмутивший коллег когда-то, стал из фантазии реальностью. До Челомея существовали понятия «самолета-снаряда» и «ракеты-самолета», а после того как он осуществил свое изобретение, в широкий обиход вошел до сих пор остающийся актуальным термин «крылатые ракеты». Строго говоря, конструктор мог бы и вовсе стать первым в мире, кто не только придумал их, но и реализовал. Однако из-за недоверия государства к самой концепции американцы свои «Томагавки» начали производить на несколько лет раньше.
Это не значит, впрочем, что у Челомея перестали появляться неприятели. Его пожизненным врагом в годы оттепели стал министр оборонной промышленности, а впоследствии министр обороны и маршал СССР Дмитрий Устинов. Для него, прошедшего Великую Отечественную военного еще сталинской закалки, одаренный конструктор был человеком слишком вертлявым и не к месту артистичным. Устройство советской системы по своей природе также провоцировало конфликты и межведомственные разборки, сломавшие карьеру многим ученым и чиновникам.
Корни неприязни между Челомеем и Устиновым уходили еще в 1946 год, когда последний стал инициатором основания ракетного института Нордхаузен в ГДР на базе бывшей нацистской инфраструктуры. Устинов был одним из первых в мире военных начальников, всерьез поверивших в будущее ракет, так что успехи на этом поприще дерзкого и пронырливого конструктора, не бывавшего на фронте и не знавшего шарашек и лишений, вызывали у министра сильную ревность. Уже при Брежневе, когда Устинов станет еще влиятельнее, она превратится в настоящую ненависть и станет причиной гибели нескольких важных проектов Челомея.
Но даже при Хрущеве, который Челомею почти ни в чем не отказывал, интригам Устинова иногда удавалось реализоваться. Так, из-за его вмешательства из лунной программы СССР была вычеркнута разработанная ОКБ-52 баллистическая ракета УР-100. Приоритет получила разработка Королева Н-1. Среди историков ходит предположение, что именно этот выбор сказался на отставании Советского Союза и стал причиной того, что первыми на Луну высадились американцы. В 1970-х та же судьба ожидает орбитальную станцию «Алмаз», разработка которой будет прекращена в пользу проекта «Салют» бюро Королева. Причем в его основу лягут находки, сделанные инженерами Челомея.
Того влияния, что при Хрущеве, Челомею уже не достанется. С 1961 по 1964 год именно он возглавлял Совет главных конструкторов — неформальный и очень влиятельный орган по развитию ракетной отрасли, который после отставки Хрущева будет распущен. Именно Челомей в официальных документах значился генеральным конструктором, тогда как Королев с Янгелем довольствовались подчиненным статусом. Как раз в эти годы СССР был безоговорочным лидером космической и ядерной гонки. Если бы та же благосклонность власти сопровождала Челомея и в следующие десятилетия, кто знает, какие достижения стали бы доступны стране?
Впрочем, даже в условиях сопротивления конструктор сумел сделать очень и очень многое. То, что сейчас называют ядерным щитом, выковано во многом благодаря Челомею. После Карибского кризиса остро встал вопрос не только дальнейшего наращивания атомного оружия, но и создания защиты от него. Таким ответом на американскую угрозу стали МБР шахтного базирования УР-200. Работа над ними была начата еще Янгелем с его ракетами Р-14, но по-настоящему довело ее до ума бюро Челомея. Конструктор был убежден в том, что советские межконтинентальные баллистические ракеты должны быть так же просты и эффективны, как винтовка Мосина. И он это сделал.
Более того, ракетные комплексы и МБР, разработанные в 1960-х Челомеем, не устарели до сих пор, они все еще стоят на вооружении в современной России. К концу того десятилетия, благодаря его детищам, Советский Союз достиг ядерного паритета с США. Челомей же тем временем уже заглядывал в будущее и придумывал системы ПРО, которые можно было бы размещать в космосе. И это за пятнадцать лет до рейгановских «звездных войн»! Но проект так и остался нереализованным.
С конца 1950-х Челомей вплотную занимался космосом, но в отличие от Королева, который считал, что за пределами Земли лежит сфера исключительно научного познания, он искал там идеи для развития военных технологий. На этом поприще детищами Челомея были спутники «Полет-1» и «Полет-2», корабль-спутник «Космос-1267», ракетно-космическая система «Алмаз», из-за козней Устинова закрытая как проект, но ставшая основой орбитальных станций «Салют» и предтечей станции «Мир». Создатель последней Константин Феоктистов потом признавался в мемуарах, что его ведомство по-пиратски отхватило начинку челомеевского «Алмаза».
«Нас нередко позиционируют как милитаристов. В каком-то смысле это так. Но мы обязаны помнить, что наша страна большая и чрезвычайно богатая природными ресурсами. В современном мире и особенно в будущем они являются соблазном, побуждают к агрессии по отношению к нам. Поэтому мы должны иметь оружие, сдерживающее горячие головы, позволяющее, если потребуется, надежно защитить себя. Наша сила — самый мощный аргумент в пользу мира с нами. Так было, есть и, уверен, будет», — говорил Челомей.
Составные части его ядерного щита со временем заменяются более современными, но структура остается той же, которую придумал Челомей: стартовые шахты, построенные при Хрущеве, системы командных пунктов и орбитальная группировка спутников, позволяющая отслеживать действия противника.
***
В сущности, Челомей всю жизнь искал и находил ответы на те вызовы, которые перед его страной ставило непростое время. Он сумел повлиять на ход холодной войны сразу тремя проектами глобальной важности: создал противокорабельное оружие против американских авианосцев, разработал и усовершенствовал межконтинентальные баллистические ракеты шахтного базирования и нашел способ увеличить количество боеголовок, которыми те могли быть оснащены.
«В СССР академик Челомей был первым, кто выдвинул и пытался реализовать идею разделяющихся боеголовок, в том числе управляемых, ставшую главной в развитии ракетного ядерного оружия ближе к концу 1960-х годов», — отмечал биограф конструктора Николай Бодрихин.
Наконец, именно Челомей создал военную спутниковую инфраструктуру, тем самым открыв эпоху космических «звездных войн». Есть горькая ирония в том, что в 1984 году, когда Рональд Рейган как раз и объявил начало СОИ-3, сделав военный космос достоянием общественности, Челомей скончался в советской больнице от внезапно оторвавшегося тромба.
Его последними словами было сказанное по телефону жене: «Я такое придумал, такое придумал! Я все понял!» Через пару недель ушел из жизни его заклятый враг Устинов. А совсем скоро СССР стало не до ракет и не до космоса. Но без разработок Челомея многого лишилась бы восстанавливающая свою мощь современная Россия.