Депрессия сопровождает человечество с древнейших времен, меняя лишь названия: у Гиппократа это была «черная желчь», у английских аристократов — «сплин», в другие эпохи — «белярофонтова болезнь» и «елизаветинская хандра». Специалисты отмечают, что депрессия — явление сезонное, и осень — один из периодов, когда ее симптомы могут обостряться.
Разобраться в современных медицинских и исторических представлениях о депрессии «Ленте.ру» помогли доктор медицинских наук, профессор, заведующий кафедрой психиатрии и медицинской психологии РНИМУ имени Пирогова Андрей Шмилович и культуролог, историк, редактор и автор просветительского проекта «Арзамас» Наталья Фаликова.
По данным международного исследования World Mental Health Survey, проведенного в 18 странах, сегодня от депрессии страдает около шести процентов населения Земли. В России же, согласно мониторингу Института психологии РАН за декабрь 2024 года, симптомы депрессии наблюдались примерно у 39 процентов населения. Наиболее уязвимые группы — молодежь от 18 до 24 лет, жители мегаполисов и люди с низкими доходами. Если текущие тенденции сохранятся, к 2030 году депрессия войдет в тройку самых распространенных заболеваний в мире.
«Лента.ру»: Почему в разные эпохи депрессию понимали так по-разному? Это связано с ценностями того или иного времени?
Культуролог Наталья Фаликова: Короткий ответ — да. Более развернутый я бы начала с того, что до сих пор можно встретить мнение, будто депрессия — «модная» болезнь, которую придумали современные люди, а раньше все справлялись без диагнозов. Это, конечно, не так. Упоминания состояний, которые мы сегодня назвали бы депрессией, встречаются в очень ранних источниках.
Яркий пример — древнеегипетский текст «Беседа разочарованного со своим духом», где герой рассуждает, есть ли смысл в жизни, если она мучительна. Он страдает от самоненависти, сравнивая себя с самыми мерзкими вещами в Древнем Египте — с уловом рыбы под палящим солнцем, с птичьим пометом. Этот текст создан примерно в XXI веке до нашей эры, то есть ему более четырех тысяч лет. Становится ясно: депрессия — проблема, с которой люди сталкиваются тысячелетиями.
Когда депрессию начали понимать именно как болезнь? Классический пример — Древняя Греция и Гиппократ с его определением «меланхолия» (от melaina chole — «черная желчь»). Тогда была популярна теория четырех жидкостей (гуморов), определяющих здоровье и темперамент: кровь (сангвиник), флегма (флегматик), черная желчь (меланхолик) и желтая желчь (холерик). Считалось, что преобладание черной желчи вызывает у человека грусть и страх.
Но это не единственная трактовка. В XVIII веке образ меланхолика меняется: он становится чувствительным человеком «тонкой душевной организации». Этому способствовали такие культурные явления, как «Новая Элоиза» Руссо. Люди плакали над книгой, и после этого те, кто испытывал реальные депрессивные симптомы, могли казаться едва ли не самыми модными.
Как раньше объясняли причины депрессии?
Наталья Фаликова: Чем древнее проблема, тем больше у нее объяснений. В древних культурах и традиционных обществах депрессию часто связывали с проклятием или немилостью богов. Яркий пример — ассирийский царь Асархаддон, у которого были классические симптомы депрессии. Исторические свидетельства указывают, что он не мог есть, пить, радоваться, сидел в темноте и не мог заниматься государственными делами, хотя прежде был успешным правителем. Это случилось после череды тяжелых личных потерь и на фоне соматического заболевания.
Представление о депрессии как о наследственной болезни, выросшее из генетики, возможно, унаследовало часть этой архаичной логики «семейного проклятия».
Были и другие объяснения. В Средневековье расцвела астрология: считалось, что меланхолию вызывает планета Сатурн. Если Сатурн был активен при рождении, человек становился «дитятей Сатурна» — угрюмым и склонным к унынию.
На рубеже XVIII века люди описывали симптомы своей болезни как ступор, болезненное напряжение, «расстройство каких-то нервных фибр», как они говорили. И депрессию начинают интерпретировать как результат нервного перенапряжения. Человек испытывал слишком много эмоций, слишком много думал, на чем-то зафиксировался, у него ступор, поэтому он такой заторможенный, и, соответственно, нужно его из этого ступора вывести.
К XX веку теория нервного перенапряжения отошла на второй план, уступив место пониманию депрессии как расстройства психики. Это положило начало современному взгляду на ментальное здоровье.
Как сегодня медицина оценивает эти ранние теории?
Психиатр Андрей Шмилович: Аналогии интересные, но меланхолия у Гиппократа — прежде всего описание темперамента, варианта нормы. А депрессия — болезнь.
У меня недавно была пациентка, которая долго жаловалась на тревогу, работу, проблемы с кошкой. И лишь после паузы на простой вопрос «душа болит?» она разрыдалась и спросила: «Почему я не могу вам об этом рассказать?»...
Когда молчит язык, говорит тело. Депрессия проявляется соматическими симптомами: тахикардией, повышением давления, бледностью кожи (из-за спазма сосудов), нарушениями менструального цикла, снижением либидо, проблемами с кишечником. Весь организм как бы замирает. Это не уныние задумчивого юноши, который нравится девушкам. Поэтому мы никогда не говорим о депрессии как о простой хандре. Она часто маскируется. Бывает и «улыбающаяся» депрессия», когда человек на приеме кажется вполне благополучным.
Современная наука остро нуждается в биомаркерах депрессии, как у онкологов — для выявления рака или у терапевтов — для других состояний. Сегодня исследования ведутся в генетике, иммунологии, нейроиммунологии и в рамках омиксных технологий (протеомика, липидомика). На это мы возлагаем большие надежды.
Почему люди до сих пор стыдятся депрессии и с опаской относятся к лечению?
Наталья Фаликова: Я не социолог, но как историк могу предположить. Сегодня часто можно услышать: «соберись, тряпка», «ты просто ленишься», «возьми себя в руки». Человеку навязывается идея, что он сам виноват в своей депрессии.
Корни этого — в средневековой христианской традиции, где уныние (депрессия) считалось смертным грехом, проявлением недостаточной веры. Монахи, страдавшие от депрессивных симптомов, получали рекомендации ужесточить аскезу — спать на голом полу, меньше есть и пить, больше молиться и каяться. Подтекст: «Ты сам виноват, сам и справляйся». Эта установка — не просить помощи, справляться трудом и верой — глубоко укоренилась в нашей культуре.
Но в истории были и более здоровые подходы. Античные ученые рекомендовали при меланхолии улучшить среду: гулять на свежем воздухе, заниматься спортом, наслаждаться искусством, общаться с друзьями. Правда, если это не помогало, пускали кровь и вызывали рвоту.
Мне нравится пример из Древней Месопотамии. Для лечения депрессии ассирийского царя Ашшурбанапала жрецы использовали заклинания-амулеты. Одно из них звучало так: «Я расхаживаю, сияя и излучая радость. По воле Мардука, царя богов, я расхаживаю, сияя и излучая радость... Пусть светлый день заставит меня сиять...» Это древняя попытка когнитивно-поведенческой терапии, попытка силой слова создать иной настрой.
Андрей Шмилович: Нельзя не вспомнить мрачные страницы истории. Важнейшей фигурой был психиатр Филипп Пинель, снявший цепи с душевнобольных в парижской больнице Сальпетриер. Это символизировало приход «века психики» — понимания, что эти люди не одержимы и не прокляты, а больны. В Средневековье же их считали грешниками, лечили шоковыми методами, обливая ледяной водой или сбрасывая в реку, пытаясь «изгнать злого духа» или «наказать» болезнь.
Ко мне также регулярно обращаются женщины с вопросом: «А мне можно рожать? У меня же депрессия, она передастся ребенку». На это я отвечаю: если рассуждать подобным образом, то рожать нельзя вообще никому, ведь у каждого есть какая-либо наследственная предрасположенность: к гипертонии, к диабету и в том числе к депрессии.
Как сегодня наука объясняет природу депрессии и какой подход к лечению считается основным?
Андрей Шмилович: Современная наука рассматривает депрессию в рамках биопсихосоциальной модели. Это означает, что у расстройства всегда три группы причин, которые переплетаются между собой. Во-первых, это биологическая основа, включая генетическую предрасположенность. Во-вторых, психологический склад личности и наличие неразрешенных внутренних конфликтов. И в-третьих, социальное окружение и обстоятельства жизни. Депрессия «выстреливает» именно в тот момент, когда эти три фактора сходятся в одной точке. Мы не в силах изменить генетику, но мы можем активно работать с психологическим состоянием и социальной средой — через психотерапию и грамотное взаимодействие с окружением пациента.
Интересно, что некоторые исторические «методы лечения», выработанные эмпирическим путем, оказались эффективными, хоть и по иным причинам.
Аскеза и голодание — сегодня есть научные данные об антидепрессивном эффекте гипогликемии. На этом базировалась инсулинокоматозная терапия — при правильном применении безопасная и очень эффективная.
Депривация сна — лишение сна, использовавшееся как наказание, сегодня изучается как метод, повышающий судорожную готовность мозга. Это перекликается с электросудорожной терапией (ЭСТ) — я большой ее сторонник. При резистентных депрессиях ЭСТ остается высокоэффективным и безопасным методом.
Также есть серотониновая, норадреналиновая, глутаматная гипотезы.
Препараты (антидепрессанты, нейролептики, нормотимики) влияют на синхронизацию нейромодулирующих систем. Например, есть нейросеть вознаграждения, которая блокируется при депрессии, вызывая ангедонию — то есть неспособность получать удовольствие.
Ключевой прорыв — антипсихотики третьего поколения. Они мягко повышают уровень дофамина в префронтальной коре головного мозга, возвращая человеку способность чувствовать радость. Это критически важно, потому что основной эффект антидепрессантов наступает через три-четыре недели. А как жить все это время в состоянии ангедонии? Если же на второй-третий день терапии возвращается вкус любимой еды, у пациента появляется стимул продолжать лечение.
Мы также смотрим с надеждой на иммуномодуляторы, которые смогут целенаправленно тушить нейровоспаление.
Может ли депрессия пройти сама?
Андрей Шмилович: У депрессии, как у волны, есть начало, пик и спад. Она может пройти и сама, без лечения, — подобно вирусу герпеса, который исчезает за неделю. Однако ключевая проблема в том, что нелеченая депрессия — и это научно доказано — повышает риск когнитивных нарушений в будущем и коррелирует с симптомами деменции в позднем возрасте. Это связано с тем самым нейровоспалительным «пожаром», о котором я говорил и который мы не тушим. Это прямой ответ тем, кто считает, что лекарства лишь вредят: наука доказывает обратное.
Есть ли у депрессии сезонность? Влияет ли отсутствие света?
Андрей Шмилович: Конечно. Но дело не только в свете. Если бы все сводилось к циркадным ритмам и мелатонину, самым депрессивным сезоном была бы зима. Однако пики приходятся на начало осени и весны — сентябрь и март. Эти месяцы — самые «горячие» для психиатров. Тема до конца не изучена, но сезонная ритмика однозначно существует.
Влияет ли советское прошлое на восприятие депрессии сегодня?
Наталья Фаликова: Безусловно. Мы живем в государстве — наследнике СССР, и игнорировать это невозможно.
И сегодня это может негативно влиять на восприятие людей с депрессией: в них видят тех, кто выпадает из общего строя, недостаточно выполняет свои социальные функции. Это создает дополнительное давление и усугубляет стигму.
Что делать родственникам и друзьям человека в депрессии?
Андрей Шмилович: Важно понять: человек, который не может встать с постели или не хочет разговаривать, — не подлец и не бездельник. Он страдает. Родственники, не получая отдачи на свои усилия (вкусный борщ не ест, на учебу не ходит), часто устают и злятся.
Поэтому огромное значение имеет психообразование. В нашей клинике, например, есть группы для родственников. После цикла лекций они кардинально меняют свое представление о болезни. Часто и самим родственникам нужна психотерапевтическая, а иногда и медикаментозная помощь.
Сегодня мы наблюдаем совершенно иной уровень стигмы в области психического здоровья. Безусловно, стигма была, есть и будет, но она уже не та, что в 1980-е или 1990-е годы. В молодежной среде теперь абсолютно нормально разговаривать о визитах к психиатру, о том, какие препараты ты принимаешь и какой опыт терапии имеешь. Это естественно, не стыдно и даже в какой-то степени модно.
Конечно, у этого явления есть и обратная сторона. На моей кафедре пишут диссертацию по «моральной ипохондрии». Речь о молодых людях 18-25 лет, которые знают о психиатрии все: чем большое депрессивное расстройство отличается от биполярной депрессии, как действуют препараты... Они могут прочитать лекцию вместо меня — и будут в этом успешны! У них свои чаты, форумы, они пишут книги. Тем не менее даже такая осведомленность — лучше, чем отрицание, стыд и страх.
Депрессия была, есть и будет в определенном проценте случаев, но сегодня это чаще всего амбулаторное явление, с которым можно справиться, не уходя с работы.
Более того, в некоторых случаях, особенно в творческих профессиях — у дизайнеров, художников, актеров, — депрессия не только не снижает работоспособность, но и может ее повышать. Мы знаем много творцов, чьи взлеты случались именно в периоды депрессивных состояний: Есенин, Пушкин, Гоголь, Ван Гог.
Поэтому к депрессии нужно относиться как к болезни, но не ужасной и кошмарной. Это состояние проходящее и, что самое главное, излечимое. Абсолютно излечимое. В медицине, к сожалению, много по-настоящему неизлечимых болезней, но депрессия к ним не относится.