200 лет назад, 14 декабря 1825 года, Российскую империю потрясло восстание декабристов. В официальной истории страны это событие в разные эпохи оценивалось по-разному: кто-то считал декабристов горсткой изменников, которые пытались установить чуждый России заграничный порядок, кто-то — искренне заблуждавшимися сторонниками монархии и даже родоначальниками революционного движения. Однако восстание декабристов имело одно не самое очевидное, но важное для страны последствие. Именно после выступления на Сенатской площади в работе правоохранительных органов произошел коренной перелом — во властных кругах больше не осталось неприкасаемых, как было прежде. Подробности того, как расследовалась самая громкая попытка государственного переворота Российской империи и какую роль в этой истории сыграл главный русский авантюрист, вдохновивший Гоголя на пьесу «Ревизор», выяснял корреспондент «Ленты.ру» Игорь Надеждин.
Сразу после событий на Сенатской площади в Санкт-Петербурге, куда декабристы вывели солдат, считалось, что горсть подлецов и изменников пыталась силой внедрить чуждый России заграничный порядок, испортив традиционное русское мироустройство.
Одновременно существовала вторая точка зрения — декабристы выступали за верность принесенной несостоявшемуся императору Константину Павловичу присяге против воцарения Николая Павловича. Иными словами, они добросовестно заблуждались.
После февральской и особенно октябрьской революций 1917 года восстание декабристов стали расценивать как первый этап прогрессивного революционного движения, однако совершенный «негодными людьми в интересах правящего класса» и негодными средствами: «Узок круг этих борцов, страшно далеки они от народа!»
После начала перестройки и гласности насчет декабристов появились новые мнения: от попытки промышленной революции в аграрной Руси до «жидомасонского заговора» и традиционного «иностранного влияния на корыстолюбцев, забывших о духовных скрепах и отравленных европейским подходом».
За 200 лет своего отношения к декабристам не поменяла лишь Русская православная церковь: для нее они — страшные грешники и цареубийцы, не достойные никакого упоминания.
Однако необходимо отметить и еще одно важное влияние восстания на Сенатской площади на российскую историю — коренной перелом в оперативной работе правоохранительных органов.
Теперь участие в тайном обществе для власть имущих само по себе становилось печатью в личном деле, а в новом государственном делении появились два понятия — «наши» и «не наши». Иначе говоря, сегодня исполняется 200 лет с того момента, когда в России не осталось неприкасаемых.
Современная трактовка явления декабристов такова: это антисамодержавное дворянское движение, цель которого —поддержать усилия правительства по совершенствованию государственного устройства.
В то время самодержавное правление находилось в достаточно хорошем состоянии и развивалось в целом без кризисов, говорит в беседе с «Лентой.ру» старший научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН Павел Ильин. Более того, в 1818 году в речи на открытии польского сейма император Александр I заявил о намерении ввести Конституцию на всей территории России — большая часть общества расценила эти планы как прогрессивные.
Нельзя сказать, чтобы экономика России в то время была в стагнации, но, по мнению многих дворян, одна за другой упускались возможности «значительно расширить и углубить рост возможностей». Именно это вызывало определенное недовольство в их среде.
Большое влияние на российских патриотов оказывали и зарубежные события.
Серия выступлений армейских и гвардейских элит против монархов привела к положительным экономическим и социальным сдвигам. В то время подобные идеи имели большое количество сторонников, а правительство Российской империи даже готовило программы реформ, в том числе проекты Конституции.
Против (как можно вспомнить из комедии «Горе от ума» Грибоедова) выступали представители старшего поколения, считавшие, что, пока все идет без экономических и общественных кризисов, менять ничего не надо.
По данным историков, в 1814 году, сразу после заграничного похода Русской армии, в стране начали активно возникать сообщества офицеров «на идейных платформах». Они существовали на полулегальных положениях, жандармы о них знали, но их практически не контролировали.
Судя по данным архивов, системную работу с военными карбонариями никто не вел, даже не анализировал их мотивы и методы работы. Отношение власти к этому было простым: «Пусть военные тешатся».
Достаточно сказать, что идеи физического устранения императора, периодически возникавшие в этих тайных обществах, никакой реакции у жандармов не находили, отмечает криминолог Игорь Трифонов. Ни Александра Якубовича, ни Ивана Якушкина, которых даже среди декабристов открыто и с иронией называли цареубийцами, на контроль не брали.
Между тем в 1816 году в Санкт-Петербурге сформировался Союз истинных и верных сынов отечества, ныне больше известный как Союз спасения. Своей целью его сторонники (в первую очередь Сергей Трубецкой, Никита Муравьев, Иван Якушкин и Павел Пестель) называли ликвидацию в России крепостного права и создание конституционной монархии.
Союз просто переформатировал свою работу, избавившись от случайно примкнувших людей, в которых видели «агентов императорской фамилии».
В итоге на смену Союзу спасения пришел Союз благоденствия с практически тем же составом активных участников (Трубецкой, Муравьев, Павел Колошин). Своей задачей они открыто поставили формирование реформаторского общественного мнения.
Важная особенность подобных тайных обществ — их состав, как правило, постоянно ротировался. Дворяне, создававшие семьи и поднимавшиеся по карьерной лестнице, прекращали свое участие в них, а на их места приходили корнеты и подпоручики.
Такие изменения привели к самороспуску в 1821 году Союза благоденствия и возникновению двух тайных обществ — Северного в Санкт-Петербурге (Трубецкой, Муравьев, Кондратий Рылеев) и Южного в Малороссии, в Первой и Второй армиях (Пестель, Алексей Юшневский, Сергей Муравьев-Апостол).
Именно в Южное тайное общество осенью 1825 года вольется созданное братьями Андреем и Петром Борисовыми Общество соединенных славян, панславянская националистическая организация.
Истинным поводом к восстанию декабристов стала неразбериха, охватившая дом Романовых после смерти Александра I Благословенного. Дело в том, что еще в 1797 году, в день своей коронации, Павел I огласил «Акт о престолонаследии» и «Учреждение об императорской фамилии», тем самым отменив Указ Петра I и полностью поменяв порядок.
После смерти Павла от удара табакеркой заговорщиков ему наследовал Александр I, а вот следующим императором, по новому порядку, должен был стать Константин Павлович, его второй по старшинству брат.
Когда 19 ноября (1 декабря) 1825 года Александр I умер в Таганроге, возникла проблема. 27 ноября Николай Павлович (третий, младший брат императора) призвал председателя Госсовета и комитета министров, князя Петра Лопухина, а также министра юстиции, князя Дмитрия Лобанова-Ростовского, и открыл им тайну.
Но те ответили, что эти акты не введены в полное действие, так как не были своевременно оглашены, и «народ не поймет, общество не поймет, гвардия не поймет». Чтобы избежать кривотолков, решили, что на престол вступит Константин Павлович, но затем отречется — и на российском троне воцарится Николай I. Так и поступили: Николай присягнул Константину, а вслед за тем вся страна стала присягать новому самодержцу.
В результате в конце ноября — начале декабря 1825 года вся страна присягнула Константину Павловичу. Затем тот огласил давно принятое решение об отказе от трона, и 14 декабря жители Российской империи должны были присягать вновь, уже Николаю Павловичу.
Но последний не пользовался ни любовью, ни уважением в военно-дворянских кругах — его считали высокомерным выскочкой. 14 декабря, в день присяги, декабристы вывели три полка на Сенатскую площадь под предлогом защиты прав самодержца Константина Павловича и чтобы помешать войскам присягнуть Николаю Павловичу.
Чтобы преодолеть сомнения рядовых, заговорщики активно сообщали солдатам и матросам, что «Константин Павлович собирается уменьшить срок рекрутской службы до 15 лет (тогда служили 25 лет), а Николай Павлович против этого». По данным комиссии по расследованию, декабристы хотели захватить Зимний дворец и арестовать императорскую фамилию.
Затем планировалось объявить революционную директорию во главе с графом Михаилом Сперанским (отправленным в ссылку еще Александром I) и адмиралом Николаем Мордвиновым. Примечательно, что позже и Сперанский, и Мордвинов станут судьями над декабристами.
Не удивительно, что при таких вводных восстание провалилось. Полки, которые не успели «обработать» декабристы, в том числе гвардейские (они с утра были готовы к выходу и присяге) по первой же команде блокировали взбунтовавшиеся полки, а через несколько часов по команде просто расстреляли их.
Как отмечает в беседе с «Лентой.ру» историк Павел Ильин, восстание было обречено по целому ряду причин.
Однако главным, пожалуй, оказался совсем другой фактор: очень многие отказались принимать участие в восстании. В конфликте между товариществом и службой большинство выбрало службу. По словам Павла Ильина, в результате многие участники тайных обществ по итогам расследования вообще избежали наказания.
Среди них был полковник финляндского полка Александр фон Моллер и полковник Александр Тулубьев. Декабристы обращались к ним за помощью, те обещали подумать, но так и не примкнули. К слову, полковник фон Моллер 14 декабря был дежурным офицером и командовал караулами Зимнего дворца.
Уже к вечеру 14 декабря восставшие полки расстреляли и рассеяли. Примечательно, что старшие офицеры — организаторы заговора — остались в живых. Принято считать, что в результате восстания на Сенатской площади погибли 1 271 человек, в том числе 9 женщин и 19 детей.
Но данные эти все же не точные: по приказу Николая I Сенатскую площадь должны были зачистить к утру, а потому всех, кто лежал на ней — и раненых, и убитых, — просто спустили под лед Невы. Жертв никто не считал.
Комиссия, которая начала работать на следующий день, за короткий срок написала огромную историю, вскрыв полтора десятка политизированных тайных обществ, существовавших с 1812 года, и выявила самое грандиозное брожение умов в высших слоях дворянства, причем почти все участники занимали ключевые посты или должности.
«Господь уберег Россию от грандиозного ада, в который ее могли втянуть эти полковники-идеалисты», — такую фразу приписывают графу Бенкендорфу. Однако произнести ее мог любой из членов комиссии, осознавший, что произошло.
Восстание декабристов, а точнее работа комиссии по ее расследованию, сильно поменяло и политическую полицию, и вообще оперативную работу в Российской империи. Власть вернулась к истокам — традициям, заложенным еще во времена Ивана Грозного.
Традиция эта держалась очень долго, но постепенно дифференцировалась: со времен императрицы Елизаветы Петровны оперативно-агентурная работа среди «чистых» классов практически сошла на нет.
Можно утверждать, что причиной тому стало скандальное и очень сомнительное дело царевича Алексея, сына Петра I от боярыни Евдокии Лопухиной. Обвиненный в измене во многом на основании доносов и пыток, он был приговорен к смертной казни и, по официальной версии, скончался в 1718 году от удара (инсульта) после раскаяния и соборования.
Впрочем, по неофициальной версии, уже после приговора цесаревича Алексея снова пытали, и он умер буквально на дыбе. После смерти Петра I в 1725 году, за 100 лет до восстания декабристов, его наследник и сын Петр II, правивший страной с 1727 года, полностью изъял из архивов все упоминания о смерти своего отца и провел кампанию по его обелению.
Как следствие, Петр II сильно ограничил оперативную работу среди высших классов и гвардии — мол, эти люди основа государства и не могут замышлять злое.
Правда, это стало косвенной причиной по меньшей мере двух дворцовых переворотов и пары смертей самодержцев. Как бы то ни было, оперативно-агентурная работа в высших классах велась из рук вон плохо, точнее, не велась никак. По словам Игоря Трифонова, это считалось постыдным, что особенно удивительно.
Все это тем более странно на фоне династийного кризиса, возникшего задолго до 1825 года и смерти императора-освободителя Александра I. Этот кризис, по общему мнению, мог привести к большим проблемам в самом Санкт-Петербурге и на окраинах Российской империи.
Между тем именно восстание декабристов породило одну из самых эффективных политических полиций в мировой истории: третье отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии и отдельный корпус жандармов, во главе которых встал один из умнейших людей XIX века — граф Александр Бенкендорф.
Причем осведомителей не только искали, уже тогда их начинали внедрять в подобные общества. Многие напрямую работали с Бенкендорфом, а иные, не будучи завербованными, сами добровольно писали челобитные, в которых детально описывали все подозрительное.
Естественно, что и декабристы, в том числе попавшие под следствие и суд, тоже были окружены информаторами, которые, впрочем, много лет ничего серьезного не сообщали. В корне ситуацию поменял донос отбывавшего бессрочную каторгу Романа Медокса — одного из самых удачливых авантюристов XIX века.
Именно Бенкендорф рассказал историю расследования по делу Соковнина (не назвав его настоящей фамилии) и тем самым подарил российской литературе повесть Николая Гоголя «Ревизор». И именно благодаря Бенкендорфу знаменитого афериста Медокса удалось разоблачить вторично.
Большинство российских школьников, читая «Ревизора», думают, что перед ними сатирическое произведение с многочисленными гиперболами. Однако изучение архивов показывает, что «Ревизор» — документальная работа, хотя сам Николай Гоголь не знакомился с делом, которое легло в основу повести.
В то же время высока вероятность, что дело читал Александр Пушкин или, во всяком случае, Бенкендорф подробно пересказал материалы поэту, взяв с него честное слово не выдавать «персональные данные».
Последний приходился сыном создателю Московского театра и одному из первых российских театральных продюсеров (антрепренеров) Майклу Медоксу, деятельность которого до сих пор изучают в театральных вузах России. У него было шесть детей, в том числе трое сыновей. Самым младшим, родившимся в 1793 году в Москве, как раз и стал Роман.
В 1812 году 17-летнего Романа Медокса выгнали из дома за распутство, и тот поступил писарем в одну из полицейских частей Москвы (по некоторым данным, в Тверскую).
Из армии Медокс быстро сбежал — «утек со службы», как было написано в официальной бумаге. С началом Отечественной войны 1812 года Роман записался в Дмитровский полк народного ополчения, собираемый на собственные средства князем Одоевским.
Правда, и там Медокс умудрился зарекомендовать себя с самой худшей стороны, а затем, похитив у командира, полковника Касаткина-Рыбинского две тысячи казенных рублей, он сбежал из Москвы и отправился на Кавказ.
Причем это были знатные гастроли: на украденные деньги Медокс приобрел полный комплект формы офицера конной гвардии. В городах он являлся к градоначальниками и представлялся адъютантом министра полиции — генерала Балашева.
А затем «офицер» сообщал: по высочайшему повелению на волне народного подъема против Наполеона Бонопарта ему предписано собрать добровольцев — лейб-казачью сотню, лейб-пластунов (разведчиков) или лейб-горский полк.
Лучше всего сохранилось описание посещения Романом Медоксом Георгиевска — центра императорской власти на Кавказе. Туда он прибыл 12 декабря 1812 года, сразу пришел к вице-губернатору Врангелю (гражданский губернатор Яков Брискорн тяжело болел и вскоре умер) и сообщил, что ему надо собрать «горский полк на войну с Бонапартом».
Генерал Врангель безусловно поверил адъютанту министра полиции Соковнину (так представился Медокс) и вопреки строжайшим инструкциям предписал казенной палате выдать посланцу из Петербурга 10 тысяч рублей наличными. Правда, казенная палата усомнилась в полномочиях Соковнина и в подлинности подписи министра финансов на денежном требовании.
Однако Врангель выдал собственное предписание и написал гневное разгромное письмо о неподчинении местных чиновников предписаниям их министра, которое отправил в петербургский Минфин. Более того, командовавший войсками на Кавказе генерал Портнягин, который слегка соперничал славой с генералом Врангелем, тоже снабдил деньгами Соковнина. Заодно Портнягин устроил Медоксу протекцию во всех знатных домах, организовал пышные прогулки и даже закатил в честь афериста праздник. А когда казенная палата составила подробный отчет о выданных «Соковнину» деньгах, генерал Врангель показал ему это письмо, тем самым демонстрируя лояльность и одновременно высмеивая этих канцелярских крыс.
Но и сам Медокс предпринял свои меры: он пошел к местному почтмейстеру и предъявил ему предписание кабинета министров выдавать для ознакомления всю переписку губернатора, в том числе секретную. Почтмейстер, не замечая бредовости такого предписания, предъявил «адъютанту» всю переписку не только Врангеля, но и Портнягина.
Все действия «адъютанта Соковнина» вызывали горячее одобрение местных чиновников — они были уверены, что способствуют собственной карьере, прикасаясь к делам государственной важности. Архивы умалчивают о том, сколько молодых жен и дочерей побывало в постели некогда изгнанного из родительского дома за разврат мошенника.
Как ни странно, подвели Медокса не аферы в Георгиевске, а мелкие мошенничества по дороге туда. Точнее, приближение конца года: по дороге на Кавказ «адъютант Соковнин» получал по подложным требованиям за подписью министра финансов сотни рублей в губернских городах — Тамбове, Воронеже и Ярославле.
6 февраля 1813 года Медокса задержали и под усиленным конвоем отправили в столицу. Причем при задержании он заявил, что его настоящая фамилия Всеволжский, а на допросе в Петропавловской крепости представился князем Голицыным.
Причиной своих действий, как следует из служебных докладов, аферист называл то, что он из честолюбия якобы «сделался мечтателем и стремился послужить государю».
При этом Роман шикарно жил, гулял и предавался праздникам на добровольные пожертвования местных чиновников, каждый из которых надеялся вернуть не деньги, а благословение «адъютанта» всесильного министра полиции. Легенды о «деле Соковникова» долго ходили по Кавказу, а после публикации «Ревизора» повесть популярностью там не пользовалась.
Причина была проста: очень много намеков, непонятных простым обывателям, указывали именно на реальные события в административном центре всего Кавказа. Любопытно, что в момент начала разоблачения Медокса газета «Русский инвалид» выпустила большой репортаж о его службе на благо Отечества по формированию добровольческих лейб-батальонов.
Между тем в феврале 1813 года начальник тайной полиции империи Яков де Санглен доложил результаты допросов Соковнина-Всеволжского-Голицына Александру I, и самодержец повелел вечно держать жулика в крепости.
Любопытно, что настоящая личность Медокса случайно вскрылась лишь в 1824 году — спустя два года после смерти его отца.
Медокс, волей монарха отправленный на пожизненное заключение в крепости «дабы воздержался от подобных поступков», многократно просил помилования, оправдываясь тем, что ни копейки себе не присвоил — правда, все время забывая о полученных в губернских городах крупных суммах.
Аферист утверждал, что все убытки от его деятельности были восполнены кавказскими чиновниками и предводителям дворянства и что действовал он во благо государства, надеясь собрать лейб-гвардейский горский батальон, чтобы приумножить славу «русскаго оружия».
Но Александр не отступил: аферист содержался вначале в Петропавловской, а затем в Шлиссельбургской крепостях до самой смерти самодержца.
Именно в крепости он познакомился с попавшими туда декабристами, в том числе с Иваном Пущиным и Никитой Муравьевым. По собственным показаниям Медокса, именно декабристы обучили его перестукиванию — бастионной азбуке, благодаря которой они могли вести беседы.
Документально тот факт, что они содержались одновременно в одной крепости, подтверждается письмами других декабристов, где есть упоминания о «русском авантюристе». Правда, факт их тесного общения никто не подтверждал. Как бы то ни было, в ноябре 1827 года Медокс обратился с прошением о помиловании к императору Николаю Павловичу.
Одновременно он направил письмо к графу Бенкендорфу, которого просил ходатайствовать перед императором о его помиловании как раскаявшегося, а не «того негодяя, каким он был в 1812 году». А еще Медокс просил о длительном свидании с братом — и это неожиданно сработало.
Бенкендорф, который в том числе контролировал крепости, решил испытать искренность раскаяния мошенника и предложил ему три города для длительного свидания, в том числе Вятку. Медокс выбрал ее и отправился туда в начале марта 1827 года. А потом, в ноябре того же года, сбежал из Вятки по поддельным документам на имя мещанина Мотанцева.
После побега из Вятки Медокса объявили во всеимперский розыск, причем Бенкендорф по личному распоряжению Николая Павловича взял дело, как сейчас сказали бы, под свой личный контроль. Уже в марте 1828 года беглеца по приметам задержали в городе Екатеринодар (ныне Краснодар).
Императору доложили о задержании «русского авантюриста», а самого Медокса под усиленным конвоем отправили в Санкт-Петербург, в Третье отделение.
Разгневанный Николай заявил, что его жандармы не могут нормально служить, отдал приказ всем военным империи искать беглеца, а тот 30 мая 1828 года написал личное письмо самодержцу с просьбой о помиловании. Бегал Медокс почти три года — за все это время о его судьбе есть только отрывочные и далеко не полные сведения.
Известно лишь, что 19 марта 1831 года он вновь написал самодержцу уже из Иркутска, где служил учителем дочери иркутского городничего Александра Муравьева — одного из помилованных, но оставшихся под надзором лидеров Союза спасения.
При этом из текста письма следовало, что Медокс официально был приставлен к городничему как соглядатай, отчитывавшийся лично перед Бенкендорфом.
В то время очень многие представители высшего света добровольно сотрудничали с Третьем отделением: значительная их часть постоянно ездила в Иркутск, Петровский Завод и Читу (места ссылок декабристов) специально для контроля за ними.
Таким, например, был барон Шиллинг фон Канштадт — изобретатель электрического телеграфа и пионер отечественной литографии.
Как говорит в беседе с «Лентой.ру» Игорь Трифонов, соглядатаи сообщали о каждом шаге декабристов, об их разговорах и даже личной жизни. Все эти доклады говорили об изоляции осужденных и о том, что они смирились со своей судьбой — во всяком случае, никаких активных действий не предпринимали.
И вдруг 12 мая 1832 года Роман Медокс сообщил о масштабном заговоре с целью вернуть декабристам свободу, в который якобы вовлечены десятки людей, в том числе князья и генералы.
Медокс якобы раскрыл заговор вокруг декабристов и в благодарность просил помилование. Он думал, что напуганный император поверит безоговорочно, поэтому среди активных участников заговора называл людей, обидевших лично его, в частности, несколько женщин, отказавших ему в любезности.
А еще Медокс записал в заговорщики, например, полковника Дмитровского полка народного ополчения князя Касаткина-Рыбинского. Желая отомстить за донос о краже, аферист именно этого офицера назвал главарем заговора освобождения декабристов.
Казалось, Медокс добился своего: сразу после получения его доноса Николай Павлович собрал «ближний круг» и повелел ужесточить контроль за декабристами, попутно разобравшись в этом заговоре. Что и было сделано: в 1832-1833 годах декабристов держали «в черном теле».
Самого же Медокса помиловали и, выдав 26 августа 1833 года прогонные в размере 600 рублей, отправили без сопровождения в Санкт-Петербург для расследования заговора.
Медокс остановился в лучшей гостинице «Лейпциг» на Кузнецком мосту, заказал самый модный гардероб на сумму 603 рубля (то есть больше, чем у него было денег), и вновь стал наносить визиты, словно Хлестаков. А московский высший свет, узнав о том, что Медокс играет большую роль в раскрытии заговора против Государя, стал давать ему взаймы.
Более того, накануне Рождества Медокс написал письмо московскому генерал-губернатору, князю Дмитрию Голицыну, в котором указал, что выполнял личное поручение императора и ему очень нужны 800 рублей. В итоге он получил еще 100 рублей прогонных.
Впрочем, Бенкендорф, неплохо разбиравшийся в людях, с первой минуты не доверял Медоксу, особенно встретив в доносе фамилию Касаткина-Рыбинского — он-то прекрасно помнил, откуда у «русского авантюриста» появился «стартовый капитал». Специально для тайного расследования в Сибирь отправили ротмистра жандармского корпуса Вохина.
Тот, проверив все досконально, не нашел ни единого подтверждения сведениям Медокса. Аналогичная кропотливая работа в Санкт-Петербурге и Москве дала такой же результат.
По итогам следствия стало очевидно: заговор вокруг декабристов выдуман от начала до конца, чтобы Роман Медокс смог выйти на свободу. Сам же он всего за полгода не только набрал многотысячные долги, но и без разрешения императора или Бенкендорфа женился на дочери секретаря Московской управы, взяв в приданное дом и более 10 тысяч рублей.
К марту 1834 года ложь Медокса полностью разоблачили, и московские жандармы получили приказ установить за ним секретное наблюдение. Что и было сделано: о каждом его выезде и шаге составлялись подробные доклады.
3 апреля 1834 года Роман Медокс с женой поехали к ее крестнице, откуда он один отъехал якобы к своей сестре и исчез. Последний раз его видели на Большой Лубянке. Медокса вновь искали по всей империи, но везде опаздывали. Любопытно, что целый месяц он прожил в имении одного из первых декабристов Владимира Раевского, у его дочери Марии.
При этом ранее Медокс оклеветал девушку, назвав ее курьером заговорщиков. А в июле того же 1834 года он вернулся в Москву и тайно передал супруге записку, в которой просил прислать ему документы, оставшиеся в их доме. Именно семья и выдала главного русского авантюриста.
10 июля 1834 года Романа Медокса задержали на Воробьевых горах, где тот ждал посыльного от жены. 30 июля в кандалах его доставили в Санкт-Петербург. Там с него взяли письменные объяснения всем его поступкам, к которым Бенкендорф приложил результаты собственного расследования. Они ясно показали: Медокс придумал заговор вокруг декабристов.
По указанию Николая Павловича афериста поместили в Шлиссельбургскую крепость — в отдельный каземат без права сношения с внешним миром.
В этом каземате Медокс провел 22 года — Николай Павлович его не простил. В июне 1856 года арестанта уже глубоким стариком освободили по личному распоряжению Александра II, но отправили под гласный надзор полиции в каширский уезд Московской губернии, где его не стало 22 декабря 1859 года.
В истории отечественных спецслужб Роман Медокс стоит особняком — он показал жандармам, к чему они должны быть готовы, и фактически помог выстроить эффективную работу. А еще Медокс, как и легендарный вор Ванька-Каин за сотню лет до него, приучил правоохранительные органы не только не верить своему контингенту, но и постоянно контролировать его.
У отдельного корпуса жандармов за всю историю его существования (до 1888 года) других проколов не было. Да и позже тайная политическая полиция Российской империи считалась одной из сильнейших в мире — вплоть до царствования Николая II.