Публика московских концертных залов свято верит в Моцарта и Бетховена. Ваши соседки по второму ряду амфитеатра и после третьего звонка обсуждают окончание дачного сезона, однако их вера непоколебима: урожай редиски и помидоров важен, но ноктюрны Шопена, безусловно, важнее. Сложно в это не верить.
Исполнителей ценят и помнят. Билеты на любое выступление Гергиева или Башмета распродаются за две недели до дня концерта. И многие из тех, кто приходит послушать скрипачку Акико Суванаи, помнят ее еще по 1990 году, когда она в 18 лет стала самой юной победительницей конкурса Чайковского. О Даниэле Баренбойме или Сейджи Озаве нечего и говорить: билеты на них начинают покупать за месяцы до гастролей.
Почтение к славе имен и дань уважения талантам наполняют условное пространство филармонических залов. Почтение и память, которые давно не имеют никакого отношения к музыке и увековечены в своей неподвижности, как портреты композиторов вдоль стен Большого зала Консерватории.
Не всякий знает, что в "Лунной" сонате больше одной части и что кукурузу "Бондюэль" рекламирует Россини, но каждый, оказавшись в зале, подмигивает Бородину и чувствует себя причастным к высокой духовности. Существуют ведь люди, которые не слышали ни одного струнного квартета Бетховена и не знают, сколько фортепианных концертов написал Рахманинов, но это не мешает им испытывать к этим композиторам портретное обожание. Последнего любят за до-диез-минорную прелюдию, первого за Девятую или, допустим, за Пятую симфонию. Та-да-да-дам! Успех, аплодисменты, цветы.
Люди забыли, что такое классическая музыка. Концерты стали уделом экспатов, превратились в легкий способ разнообразить культурный досуг, приобщиться к вечному на фоне моментальности прочих развлечений. Последним популяризатором и одновременно палачом классики остается кино: Малера знают по "Смерти в Венеции", Шопена - по "Пианисту", а на московском концерте Ицхака Перлмана даже после пятого биса публика все еще ждала тему из "Списка Шиндлера".
И вот Большой театр представляет в городе, который верит только именам, оперу "Воццек" Альбана Берга. Это, без преувеличения, главная премьера сезона и одна из важнейших опер XX века, которую в Москве, в отличие от Европы, увы, практически не знают. Классическая музыка – штука и так довольно элитарная, но опера Берга требует слушателя очень высокой музыкальной грамотности и живого воображения, способного сладить с микрополифонией.
И если Элгар – это концерт для виолончели с оркестром; Шопен – большой блестящий вальс; Брамс – венгерские танцы, то Берг – это... Берг? Простите? В лучшем случае венский квартет его имени, а в случае Большого театра - Дмитрий Черняков и Теодор Курентзис.
Москве очень нужна эта опера. В городе, который соперничает с Петербургом за звание музыкальной столицы России, Лигети играют эпизодически, практически забыли учителя Берга – Арнольда Шенберга и, прямо скажем, нечасто исполняют Шнитке, пусть хотя бы Берг представит тех, кто пришел на смену гигантам октав и тональностей.
Благодаря активному пиару руководства Большого билетов ни на один из пяти вечеров "Воццека" уже нет. Интересно, конечно, узнать, кто эти люди, которые скупили то, что не разошлось на пригласительные, - насколько дороги их пиджаки и насколько прекрасны их спутницы. Они-то, пожалуй, могут и не знать, что "Тоска" не имеет ничего общего с состоянием души, но наверняка предпочитают оперы, в которых есть арии и речитативы.