Озвученный в пятницу приговор Pussy Riot не то чтобы создает новую ситуацию в стране. Он, скорее, помогает оформиться ситуации текущей. Ничего неожиданного не случилось: мы ведь читали и выкладки "экспертов", и писания прокуроров. Но текст, озвученный судьей Сыровой, - это уже документ, исторический, в чем-то даже литературный памятник.
Теперь неважно даже, что будет после кассации (вернее, важно - в том плане, что есть надежда на уменьшение сроков). Этот памятник государственного безумия все равно останется.
И он, во-первых, отменяет любую возможность споров по поводу инцидента в Храме Христа Спасителя. То есть, конечно, всякий волен считать, что это был невероятный шедевр акционизма, смелая политическая акция или просто глупая и некрасивая выходка. Я, к слову, склоняюсь к последнему варианту оценки, но теперь-то какая разница? После неправосудного, стыдного и абсурдного приговора девушки из панк-группы стали политзаключенными. А хороших и плохих политзаключенных не бывает. Они просто есть, и все.
И если после приговора - данного конкретного приговора, текста, который был прочитан в пятницу в Хамовническом суде, - вы еще можете рассуждать про то, что ваши чувства все-таки были чем-то там оскорблены, - значит, вы живете в особом каком-то времени. В особой геологической эпохе. Вам - в теплое болото, где динозавры и Максим Соколов, булькать про то, что, конечно, приговор и поразумнее можно было бы составить, но надо же все-таки уважать суд, а кочку раскачивать не надо. Всякие, в общем, пускать пузыри.
Это, то есть, фиксируем, удивительный, беспрецедентный, наверное, случай, когда приговор (не столько даже срок, сколько текст) уничтожает саму возможность обсуждения проступка, который он трактует. Совершенно неважно, было ли какое преступление совершено в Храме Христа Спасителя или нет: судили-то и осудили живых людей за феминизм с отягчающими и расстройство личности в форме активной гражданской позиции.
Теперь можно судить за вегетарианство или коллекционирование марок. Ни то, ни другое, конечно (если следовать за мыслью судьи Сыровой), не религиозные учения, но всякий собиратель марок наверняка думает, что люди, марки не собирающие, - они в чем-то не правы. А отсюда до религиозной и социальной розни меньше, чем полшага.
Но помимо этого, частного, касающегося только судьбы конкретных осужденных "во-первых", есть еще, к сожалению, общезначимое "во-вторых".
Процесс по делу Pussy Riot - наверное, самый громкий за последние годы. Не только вся российская пресса (буквально вся: на неделе я читал статью о группе - кстати, вполне сочувственную - в газете "Тайная власть", посвященной, в основном, превратностям охоты на инопланетян) пристально за ним следила. Это не имеет значения: ну, мы ведь здраво оцениваем степень влиятельности российской прессы на российскую же действительность и на хозяев этой действительности. Но за процессом следил и весь мир. Чужих у нас принято больше стесняться.
И тут появляется это фантастическое сочинение. Сыркина грамота. Приговор, текст которого отлично смотрелся бы в абсурдистской пьесе. Невообразимый, немыслимый, не могущий просто существовать в реальном, в нормальном мире. Но он существует, с ним можно ознакомиться, он на два года определяет судьбу трех живых людей.
Ведь если уж им так надо было посадить обвиняемых - ну, они могли бы как-то постараться. Отвлечемся сейчас от споров о том, имело ли вообще преступление место, повторюсь, теперь-то уж точно это неважно. Но задача на ровном месте состряпать хоть сколько-нибудь вменяемый текст - она решаемая, и решалась в российских судах неоднократно.
А здесь ее просто, похоже, не было, этой задачи. Прекрасно понимая, что разбирать текст будут по слову, под микроскопом, они городу и миру выдали это вот - про феминизм, активную гражданскую позицию и постановления средневековых соборов.
И появляется стойкое, переходящее в уверенность подозрение: задача была прямо обратной. Задача была показать наглядно или даже нагло, что при необходимости (особенно, если эта необходимость политическая) теперь посадить человека можно просто так. Вообще не утруждая себя поиском приемлемых каких-то причин, внятной маскировкой. Играми в демократию, натужным изображением наличия правосудия. Можно сэкономить на декорациях.
Это момент, достойный фиксации: не в том новость, что кого угодно можно, выражаясь вновь входящим в моду уголовным языком, закрыть, а в том, что об этом объявлено публично.
Это новые правила игры. Это надо теперь иметь в виду.
Весна кончилась, лето профукали, ведущая прогноза погоды что-то уже говорит про осенние процессы. Они будут, эти осенние процессы, и нам показали, какими они будут. Мы прочтем еще много сыркиных грамот. Или, правильнее, нам прочтут.