Старая актерская поговорка гласит, что даже неисправные часы как минимум два раза в сутки показывают абсолютно точное время. То есть каждому судьба всегда дает шанс сыграть свою роль. А иногда такой шанс дается даже дважды.
У Минска сейчас как раз второй шанс. Прошлый, как известно, был в сентябре минувшего года, когда запустился «минский процесс» и белорусская столица стала центром мирных ожиданий.
Возможности, волшебным образом открывшиеся тогда перед Минском, без всякого преувеличения оказались фантастическими. Последняя диктатура Европы, на демонстрацию борьбы с которой Запад потратил более десяти лет, в одночасье вдруг преобразилась в обычную европейскую страну. Евросоюз, мудро решив в свете драматичного украинского развития забыть пока о принципах, заговорил с Минском без всяких условий. Причем пожать руку белорусскому президенту прилетела лично тогдашняя еврокомиссар по иностранным делам Кэтрин Эштон.
Не меньшие возможности открылись для Минска и на российском направлении. Казалось, вот-вот — и Минск станет столь востребованным в период западно-российской конфронтации центром коммуникации России и Европы. В ситуации, когда атлантические интересы и взгляды на украинский кризис начинают расходиться, такой канал мог бы быть настоящей палочкой-выручалочкой и для Брюсселя, и для Москвы. Так, Вашингтон вполне устраивает Украина как проблема России и ЕС. Более того, весь украинский кризис, по большому счету, воспринимается в Америке как один из эпизодов борьбы с Россией за Европу, где последняя и выступает главным призом. Для ЕС же такое развитие означало бы окончательное превращение в объект, и тогда говорить о европейской политике и субъектности Европы не приходилось бы в принципе. Казалось, именно Минску прямо адресовались вполне прозрачные намеки нового еврокомиссара по иностранным делам Федерики Могерини о том, что Россия и ЕС в новой ситуации больше не являются стратегическими партнерами, но при этом военного решения конфликта на Украине нет, и Россия с ЕС обречены жить вместе. В переводе на язык политической прагматики это в первую очередь означало, что с образовавшейся ценностной пропастью между Россией и ЕС надо что-то делать.
Однако ничего подобного не произошло. Минск ограничился ролью принимающей стороны, так и не решившись на инициативную игру. И ситуация тут же плавно начала выходить из-под контроля. Каждый раунд «минского процесса» приносил все меньше результатов и все меньше надежд, пока и вовсе не прервался. Международные бонусы, которые Минск мог получить, тоже столь же быстро растворились в воздухе: вроде бы прорывное для Минска рукопожатие Кэтрин Эштон исчезло вместе с ее отставкой, никак не повлияв на позицию ЕС в отношении Минска.
В итоге Минск остался не только при своих, но даже и в минусе. Из-за санкционной войны между ЕС и Россией белорусская экономика напоминала свечку, подожженную с двух сторон. Так, из-за падения цены на нефть упала цена белорусского экспорта в Европу, в основном состоящего из продуктов нефтепереработки. А из-за падения курса российского рубля обесценился ее экспорт в Россию, в основном состоящий из промышленной продукции и продуктов питания. Падение доходов в выборный год — Минску именно в этом году нужно пройти через президентские выборы — это всегда непростое испытание, изменение качества жизни с легкостью может конвертироваться в социальную волатильность. Если добавить факт соседства с Украиной, порождающий неизбежный раскол белорусского общественного мнения по украинскому вопросу — четыре пятых белорусов солидарны с российской позицией, а одна пятая — с Киевом, то мы получим вполне реальную угрозу дестабилизации.
Все эти факторы, конечно, не сработают в случае конструктивной позиции Запада. И Европа, разумеется, вовсе не заинтересована в расползании украинской дестабилизации по региону — это один из ее худших кошмаров.
Ситуацию осложняет фигура президента Александра Лукашенко. Проблема в том, что волею судеб он стал наиболее узнаваемым брендом страны за рубежом: люди могут не знать, как найти на карте Минск, но знают, что там — Лукашенко. Слишком долго он был символом, с которым боролся и которому противостоял Запад. Западному избирателю с помощью пиара «продать» нормализацию отношений с Лукашенко в качестве прорыва решительно невозможно. Это все равно будет восприниматься в качестве более или менее явного проигрыша Запада, которому в очередной раз пришлось поступиться принципами. Единственно очевидной — и понятной западному электорату — победой Запада на белорусском направлении была и остается только смена белорусского режима. И речь тут идет вовсе не о злом умысле, а о простом и понятном факте инерции общественного сознания.
Ситуация, когда Запад, забыв про символическое рукопожатие разных отставных еврокомиссаров, в какой-то момент не устоит перед искушением и сделает ставку на белорусскую дестабилизацию, вовсе не выглядит фантастикой. Тем более что на фоне украинского развития «белорусская демократическая революция», случись она в реальности, тут же «обнулит» и компенсирует все провалы Запада на Украине.
Но, к счастью, подвижек к худшему пока не произошло, а минские часы второй раз показали абсолютно точное время. Минск вновь становится потенциальной столицей мира, где высокие договаривающиеся стороны опять пытаются запустить сколь-нибудь устойчивый мирный процесс.
Как Минску зафиксировать геополитические качели в благоприятной для себя позиции? На самом деле, выход тут только один. Это попытка институализации своего нынешнего статуса, попытка закрепиться в более серьезной весовой категории. Минску нужно использовать то ограниченное «окно возможностей», когда Запад еще готов говорить с ним не на собственных, а на белорусских условиях. И, как ни странно, шансы на это у Минска есть.
Дело в том, что украинский кризис нанес практически смертельный удар проекту Восточного партнерства, претендовавшему на объединение стран Восточной Европы с целью консолидированной коммуникации ЕС с Россией. После провального саммита в Вильнюсе в 2013 году и дальнейшего кровавого развития событий на Украине этот проект безнадежно скомпрометирован. Хотя запрос на региональную восточноевропейскую интеграцию сохраняется. Тому способствует та же украинская проблема: соседи Украины насущным образом заинтересованы в предотвращении насилия на своей территории. И Минск может рассчитывать на качественное расширение «минского процесса» — в новый восточноевропейский интеграционный проект, который занял бы место почившего в бозе восточного партнерства. В таком формате естественным образом главным функционалом стала бы востребованная сегодня коммуникация России с Восточной Европой и ЕС.
Сегодня такую экспансию Минска, кажется, приветствовали бы все участники попыток урегулирования украинского кризиса.
Так, во-первых, расширенный подобным образом минский формат может послужить весьма функциональной точкой опоры для Брюсселя и для лидеров Европы, пытающихся нащупать путь для вывода ЕС из нынешней опасной роли «приза», разыгрываемого внешними игроками, и превращения его в полноценный субъект, способный самостоятельно принимать решения о собственной судьбе. Во-вторых, такой формат будет более чем востребован Россией: каналов содержательной коммуникации с Европой у нее сегодня явно не хватает. Разумеется, расширенный минский формат будет востребован и восточноевропейским регионом в целом, поскольку дает шанс создать и запустить и региональные механизмы поддержания мира и стабильности.
И, наконец, такой формат принципиально трансформирует бренд Беларуси — из последней диктатуры Европы та мотивированно превратится в незаменимого брокера мирного процесса на Украине. Что как минимум укрепляет внутреннюю стабильность в стране и снижает вероятность стихийной демократизации.