Бориса Немцова невозможно ненавидеть. Он был едва ли не единственным политиком, на котором можно было тренировать христианскую способность отделять взгляды и поступки от человека как такового. Человека Бориса Немцова принимали даже его политические оппоненты. Политик Немцов не был фанатиком. Для фанатизма надо иметь стройматериал внутри.
Немцов — человек из тех, на кого будешь злиться, а зла не пожелаешь. И потому рана, нанесенная обществу, еще больнее, чем если бы жертвой убийц стал политик, посвятивший себя делу ненависти, которого искренне и с полным правом ненавидят в ответ.
На костях убиенного не топчутся. А это надо заслужить — чтобы по смерти о тебе не сказали: помер Ефим — да и ладно с ним. О Борисе Немцове скорбят. Даже те, чьи взгляды диаметрально противоположны.
Он был одним из первых героев, которые не побоялись шагнуть в неведомое политическое 90-х, думая, что это она, новая Россия, и есть. За ними шли. Потом они верили, что Новая Россия наступит в нулевых. Потом — что в десятых, но надо пережить.
Когда Борис Немцов лежал на фоне куполов собора Василия Блаженного в черном полиэтиленовом пакете, умерла мечта о том, что где-то в пространстве возможного существовала страна, в которую можно легко и просто прыгнуть, оттолкнувшись от разломившегося СССР. Никто толком не представлял 20 лет назад, каким должен быть этот проект политически, экономически и культурно, но идея страны-рая, где всего вдоволь, где текут молочные реки и кисельные берега и живут веселые свободные люди — она точно была.
Немцову удавалось разочарования настоящего держать в одной корзине, а иллюзии прошлого — в другой. Пережитый опыт не оставил на нем видимых шрамов цинизма. Он даже не утратил политического оптимизма. Он, похоже, готов был ходить еще лет двадцать по бульварам, ведя свой поредевший, поседевший народ к демократии — такой, какой она записана в поколенческий код постсоветских наивных людей, — победой всего хорошего над всем плохим. Но его время вдруг кончилось.
Ученый-физик, депутат первых постперестроечных лет, глава администрации Нижегородской области, губернатор, министр, вице-премьер, альтер эго Бориса Ельцина — его карьера была стремительной и логичной. Немцов олицетворял новую русскую мечту, десятилетиями вызревавшую в СССР — о порядочном человеке во власти, «мальчике из хорошей семьи», который становится большим начальником и работает на благо страны. Образованный, умеющий убеждать, не боящийся публичности, любящий прессу, уверенный в себе профессионал, человек многих талантов — таким был политический герой 90-х. Немцов был воплощением этого образа. Веселый парень и яркий политик, которого сама история сделала символом перемен. И еще — самым красивым из молодых российских лидеров, а это важно, потому что наступила эпоха медиа.
И еще, приехавшим в Москву из Большой России, с легендой о том, что не хотел переезжать, не хотел в правительство — уговорили. Гайдар и Чубайс были столичными штучками, а Немцов ворвался в Москву, заявляя о себе как о провинциале. Его одноименная книга читалась тогда как пресс-релиз о новом назначенце, ельцинском фаворите, но стоит открыть ее теперь, прощаясь.
Пиаровская книжка стала маленькой энциклопедией эпохи: дружба, независимость, животные, ирония, восхождение, страх, светская жизнь, русский язык, английский язык, дом, ростропович, рокфеллеры, евгений киселев, сорос, клинтон, мейджор, россель, лужков, лебедь, коржаков, чубайс, гайдар, жириновский, ельцин, горбачев, сахаров, гражданин, выборы, моя жена, моя дочь, деньги, справедливость...
Тогдашний успешный политик — парень из соседнего подъезда, один из обычных менеэсов, мгновенно делающий политическую карьеру. А при этом у него все, как у людей, — любимые книги, небольшая квартира, легкое диссидентство и Алла Пугачева — кумир. Ты можешь так же! Уже на момент выхода книги все было не так, член правительства всегда покидает соседний подъезд, но на один исторический миг Немцов оказывается в точке, где мечта совпала с реальностью: советский интеллигент постоял в одном шаге от назначения правителем России. Постоял — и упал в другую лузу.
Он не был баловнем судьбы, после четырех пуль уже ясно, что нет. Но он был баловнем мечты. А это совсем другое дело.
Спекулятивные обычно «же сьюи», которые пишут теперь на траурных фото и аватарках в блогах, в варианте «же сьюи Немцов» абсолютно уместны. Все, кто вошел в 90-е с надеждой, — все были немножечко Немцов. А не Ельцин и не Гайдар. Надежда одних была расстреляна в 1993-м в Москве, других — в Чечне в 1994-м и 1999-м, третьих — в Беслане в 2004-м, а если не расстреляна, то оболгана, украдена, распилена, но такие, как Немцов, — они до последнего сохраняли ее. Я даже думаю — а что, если некритичность к себе, свойственная оппозиции, неспособность посмотреть в рану 1993-го, например, связаны с этим нежеланием терять детскую веру в то, что политика может быть веселой, легкой, карнавальной, щедрой на перемены и обещания, с девушками и вечеринками. Изнанка оказалась грязной, время перемен быстро закончилось, но политическая карнавальная форма сохранялась еще долго, такова была инерция объединившей людей 90-х мечты. Немцов сам был из секты свидетелей этой мечты. И ведь не врал — его русская мечта реализовалась.
В книге «Провинциал» есть смешная фраза, по которой я ее и запомнила: «Все известные люди знакомы друг с другом». Так мог написать только новенький приезжий, но не наследственный столичный сноб. Немцов идеально вписался в московский праздник, который всегда с тобой, потому что сам был человеком, празднующим жизнь каждый день. Веселый, любимый женщинами, спортивный, бойкий и неутомимый, как молодой щенок. Теннис и серфинг были его увлечениями — он знал, как нравиться людям. Таким мы когда-то хотели видеть политика, правда? Немного американским. Он и есть типаж американского президента, красавца и харизматика. Из-за этих своих уникальных качеств он оказался идеальной медийной мишенью, расположенной на пересечении стольких силовых линий, что его смерть задела всех.
Борис Немцов был талисманом эпохи первоначального накопления счастья. Глядя на него, удобно было самообманываться — что еще можно все прокрутить назад, что достаточно уничтожить коррупцию, посадить плохих и назначить хороших, дружить с добрыми людьми на Западе, верить в победу прав человека над политическим цинизмом и алчностью, что если сворачивать на каждой развилке в другую сторону, то можно выйти к началу — и оказаться в той стране с кисельными берегами. Сам статус Немцова — несостоявщегося, но возможного преемника — придавал его фигуре это значение действующего окна вариантов. В нем как будто жили возможности, которые так никогда и не реализовались.
Немцов был вечным дитя свободы, игравшим в политическую игру так, как будто все в ней обязано закончится хорошо, как обычно и заканчивается в хорошей игре.
Дерзкое, шокирующее убийство, казалось бы, вернуло нас в 90-е, но это последняя вспышка перед угасанием — как раз со смертью Немцова та эпоха окончательно ушла, мы просто донашивали какие-то ее ошметки, мысли, смыслы, обрывки фраз. И сам Немцов был только зеркалом ельцинской России, лица переменились, постарели, поседели, а зеркало все показывало одну и ту же картинку.
Его смерть дала отражение 90-х символически и ситуационно — девушка, прогулка, ночь, киллеры, рифма с первомартовским убийством Влада Листьева, самым шокирующим из той эпохи, там тоже симпатия к жертве, тоже популярность и легенда. Но никаких 90-х больше нет, нет больше надежд на русскую мечту, похожую на американскую, политика оказалась грязным и кровавым делом, мы давно живем в другой стране, мы совершенно не уверены, а была ли она хоть на минуту той, какой мы ее себе представляли.
Вопрос не в том, был ли шанс не расстреливать Белый дом в 1993-м, провести приватизацию так, чтобы слово демократия не стало синонимом ограбления и унижения, можно ли было не начинать войну в Чечне, могли бы остаться живыми дети в Беслане, можно ли было организовать выборы 1996 года иначе, могли бы мы вступить в НАТО и не уходить из Германии, мог бы Ельцин выбрать другого, мог бы другой все равно стать Путиным или он стал бы Немцовым, могли бы мы не воевать с Грузией, не присоединять Крым, существовал ли альтернативный вариант истории, при котором в ночь на 28 февраля 2015 года бывший вице-премьер, оппозиционный политик и любимец Москвы не лежал бы обнаженным до пояса на Большом Москворецком мосту?
Вопрос в другом: неужели весь этот путь пройден зря, никто ничего не забыл и ничему не научился, и на развилке — ненависть или компромисс — Россия опять свернет на ту же самую дорогу?