Недавно с Железным Феликсом опять произошел конфуз. Два десятилетия после свержения с Лубянской площади в 1991-м он лежал на задворках парка скульптур «Музеон». В прошлом году статую реставрировали, причем департамент культурного наследия настоял, чтобы надписи на цоколе, оставленные революционным народом в знак победы над главным чекистом, были сохранены. В их числе имелись и матерные (для особо продвинутых почему-то на иврите), а также такие: «Феликсу конец! Фашист», «Хунта пала», «Долой палачей», «КГБ = ГКЧП». Реставрация обошлась в 10 миллионов рублей.
Вскоре какой-то бдительный гражданин, впервые увидавший скульптуру Вучетича, доложил о нехороших словах на памятнике куда следует. В «Музеон» прислали рабочих жилищно-коммунальной службы, и те начистили отреставрированного Железного Феликса шкуркой. Сумма ущерба по предварительным подсчетам составила миллион рублей, а свидетельства духоподъемного 1991-го навсегда уничтожены.
Дело не в утраченных культурных ценностях (невелика ценность) и не в дурно поставленной охране музейного парка, а в тотальном варварстве. Ни рабочие — какой с них спрос — ни все инстанции дирекции жилищно-коммунального хозяйства и благоустройства ЦАО, через которые проходила жалоба, не поняли, что совершили. Им неважно, что и зачем там было написано, неинтересно знать, кто такой Феликс и, самое главное, чем отличается памятник в парке от бетонного забора. Хозяйство должно быть в порядке и сверкать чистотой, остальное пофиг.
В те же дни, когда чистили Феликса, уборщица выкинула с моего рабочего стола газету все того же злосчастного 1991 года с материалом об акции Осмоловского на Красной площади — авангардисты выложили собственными телами на брусчатке слово из трех букв. Ее можно понять: газета старая, желтая, помятая, зачем она нужна, когда рядом целая куча новеньких. Буквы-то одинаковые!
Это варварство называется — культура Москвы.
В последние годы говорить о «культуре Москвы» стало модно. Декоративная перестройка столицы не может не радовать того, кто обращает внимание на «культуру» нечасто. По выходным, например, удобно выехать в центр. Прошвырнуться по пешеходной зоне. Кофе выпить. Заглянуть в открытый допоздна музей, где среди унылого «классического искусства» наверняка найдется что-нибудь глянцевито-современное. Раз в неделю — это круто. Еще лучше раз в месяц. А вот если каждый день в этом жить, поневоле задумаешься, для чего и для кого все эти декорации построены.
К сожалению, не для работников ЖКХ, хотя их руками все это делается. Для повышения культурного уровня остальных категорий населения? Хорошо бы было. Но: центр современного искусства «Винзавод» загибается от недостатка как искусства, так и посетителей. Старейший в Москве ЦСИ М'АРС только что отдан питерской команде, занимающейся питерскими же художниками. В Манеже едва ли не в пятый раз меняется команда, а функционирует он благодаря программам Минкульта и частной галереи «Триумф».
Большинство московских музеев в прошлом году оптимизировали и омолодили кадровый состав. Смена музейных поколений — штука тяжелая, но необходимая. Эффект от нее почувствуется через несколько лет, судить еще рано. Образцово-показательный Музей Москвы пока выступает площадкой-аттракционом, привлекающим граждан на досуговые шоу. Его самостоятельные выставки (те, что силами новой команды) не выше уровня клубной самодеятельности.
Зато все ярко, современно и дизайнерски. Это хорошая декорация, оказывающая воспитательный эффект даже на работников ЖКХ. Она привлекает к себе внимание, но за ней вовсе не культура, даже отдельно взятого города, а — зрелище.
Зрелище отличается от культуры тем, что не требует специальной подготовки и легкодоступно. Зрелище удобно тем, что измеряется количественно: лайками, числом посетителей, перечнем инноваций и логотипов. А культуру лайками не меряют и чекинами не поверяют. Музей не станет лучше, если продлить часы работы и заменить 10 старых сотрудников на 20 новых. Скорее всего, первое время он будет только хуже. Но количественные показатели повысит — по крайней мере, пока не закончится выставочный план старой команды. В Москве таких примеров достаточно.
Зато между музеями все хорошо. Прогулочные маршруты оборудованы сетью кофейно-бутербродного общепита, от музея к музею ведут чистые тротуары, но ярмарки по народным праздникам выстраиваются вдоль них с теми же сувенирами, что и десять лет назад. Московская культура зрелища рассчитана на фланера, который выбирается из дома не целенаправленно в музей, а погулять в выходной, и перед музеем заглянет в кафе, а после — в торговый центр.
Культура не ограничивается сферой досуга. Но московская культурная политика, заботясь больше об обертке, чем о содержании, уравнивает выставочный или концертный зал с очередной кофейней в стиле «хайтек по-купечески» с медлительной хамоватой обслугой. Похоже, что они занимают равноправное место на туристическом маршруте «по центру столицы» и у них равная задача: убить время. Культура Москвы десятых годов — это культура гостей столицы.
Ее большое достижение — коворкинги и антикафе. Граждане, кому неуютно в съемной квартире, несут ноутбук или монопольку в общий цех, «потому что так в Москве принято». Ау, ребята! Это вы сами из головы выдумали. Пока они, как примерные дети, двигают фишки — рубль минута, дешевле солярия — москвич ищет пивную на углу, куда ходил еще его дедушка, и не может найти, потому что легендарные заведения, пережившие нулевые, закрылись в десятые. На их месте — коворкинги, кофейни и прочие паразиты времени. Такая внезапная «культура».
Москва — самый западный азиатский город. Здесь перемешались колхозный рынок, многоэтажная пролетарская слобода и администрация страны размером с два Китая. Город всегда прирастал приезжими, которые через поколение становились москвичами. Но не бывало еще никогда, чтобы город перекраивали под взгляд гостя столицы. А теперь — есть. В «культурной политике Москвы» прямо написано: «За исключением центра, почти все районы Москвы сегодня похожи один на другой». Скажи такую чушь коренному жителю Тушина, Шелепихи, Чертанова — тот посмотрит мимо транзитного пассажира и дальше пойдет по своим делам. Пока есть куда идти.
Транзитному пассажиру в шумном непонятном городе неуютно. Для него расчищаются парки, потому что в дикие заросли тайными тропами он не пойдет, и приводятся в унифицированный «цивилизованный» вид старинные рекреационные зоны (евроремонт Нескучного сада граничит, на мой взгляд, с преступлением). Для него в классические музеи инсталлируются дизайнерские аттракционы, потому что восприятие «модного» не требует усилий и воспитания. Для него же выдумываются «культурные лица» районов, мало общего имеющие с окружающей действительностью.
У каждого города есть тайна, на которой он стоит и стоять будет до последнего жителя. Вокруг тайн двух столиц веками кормятся литераторы. И если тайна Петербурга — чахотка и умопомешательство от болотных миазмов, то тайна Москвы — неистребимая, ароматная азиатчина. И здесь единственная, но тотальная ошибка Капкова: он не понял Москвы. Москва — цветущая сложность, а не бюргерское умиление. Ею движет бесконечное кружение вокруг Кремля, суета, а не покой. Главный город государства вобрал в себя все 16 союзных республик и все 49 имперских губерний с Сибирью и Финляндией с Польшей в придачу. Здесь живы до сих пор Ордынский порядок и новгородская вольница, киевские идолы и царьградская ученость, Дума Родзянко и Белый Дом Ельцина. Все смешалось в дикой каше, и этот 850-летний базар, прирастающий годовыми кольцами стен и автодорог вокруг Боровицкого холма, никогда и никому не привести к общему знаменателю чистеньких фасадов и прогулочных зон с аккуратными скамейками. Климат не позволит и жители не хотят. Даже большевики не смогли переломить Москву — а были у них не Асс с Фостером, а Иофан и Ле Корбюзье.
Как-то раз в Москву приезжал Никсон. К его визиту в порядке благоустройства повязали диссидентов и городских сумасшедших и снесли Лопухинские палаты XVIII века. На их месте, на развилке Метростроевской и Кропоткинской, разбили сквер. Диссидентов потом выпустили, а на месте палат так и осталась площадь. Сейчас здесь, между Остоженкой и Пречистенкой, высится памятник Энгельсу, под которым все теплое время года назначают встречи горожане. Энгельса только чудом не своротили буйные толпы в 1991-м. Но что ни делается, то к лучшему.
Москва — город древний, переживет все. Татарские пожары, фашистские бомбежки, византийские храмы, итальянский Кремль, церетелевские истуканы, капковские коворкинги. И москвичи, воспитанные лучшим городом на Земле, все стерпят. Им не привыкать: знания москвич получает в курилке Ленинской библиотеки, читает не черным по белому, а между строк, ходит проходными дворами (проспекты — приезжим), порталом госуслуг не пользуется, покуда можно без этого обойтись. В присутствиях-то, где живые люди справки выдают, стало поприличней, нанятый свежеприехавший молодняк от души улыбается, хотя дела не знает и только запутает горожанина. Но москвич недоверчив. Смесь европейского с нижегородским, поверху облепившая Москву в десятые годы, —блестящий фантик. Сладко пахнет, а конфету положить забыли.
Ничего страшного. Это только в смешной сказке пионеры с ноутбуками ищут культурные ценности в коворкинге на кофейной гуще. Сказка обязательно заканчивается, потому что настоящая жизнь гораздо интереснее. Например, буквально на днях Эрмитаж подпишет протокол о намерениях создать в Москве свой музейный центр. Например, «Крокин-галерея» готовит в Планетарии шикарные выставки к Дню космонавтики. Например, только что открылся отличный выставочный зал в музее Островского над Елисеевским гастрономом. И все это совершенно независимо от Департамента культуры города Москвы.
Просто это немножко другая культура. Не индустрия зрелищ для жителя спального района. Не для туриста, которому радость раз в год пошататься по ивентам Музейной ночи и раз в месяц сходить на каток или в парке на газоне поваляться. Настоящая культура Москвы — не только дома быта на районе и чистые тротуары. Это точка отсчета культуры России, а не дорогостоящий популизм. От которого, как известно, Первый Рим рухнул.