В Евразийской экономической комиссии (ЕЭК) наконец всерьез заговорили о необходимости легализации «параллельного импорта» — схемы, при которой на рынке смогут на законных основаниях присутствовать товары, завезенные производителями и поставщиками из других стран, где головная компания может проводить совсем иную ценовую политику. Для конечного потребителя это будет означать возможность приобретения некоторых товаров по более демократичным ценам — экономический смысл эта схема имеет только в том случае, если завозить товары из «дешевых» стран. Но кроме прагматики в таком решении есть и весомая политическая составляющая: страны ЕАЭС начинают процесс выхода из «информационной гарантии», поддерживаемой Соединенными Штатами.
Плата за исключительные права на бренд — одна из несущих компонент концепции «информационной экономики», интенсивно продвигавшейся США в период президентства Билла Клинтона. Сам замысел «информационной экономики» прост и имеет в своей основе идею присвоения информации статуса товара. Информация может быть размножена при практически нулевой стоимости копирования, и каждой копии присваивается стоимость оригинала. Для правообладателя, таким образом, информация становится идеальным товаром, позволяющим без дополнительных затрат извлекать тысячи процентов прибыли. Поскольку крупнейшим производителем информации являются США, они и стали главным выгодоприобретателем от юридического закрепления нового статуса информации.
Тем не менее столь тотальное перераспределение глобальных ресурсов в пользу производителей «идеального товара» оказалось невозможным, и с кризисом доткомов «информационную экономику» постиг коллапс. Но отдельные ее компоненты при этом сумели самосохраниться и продолжить свое существование.
Бренд, по сути, та же информационная гарантия. Не секрет, что практически все потребительские товары сегодня производятся в странах Азии при совершенно иной себестоимости, чем это обходилось бы в странах Запада. При этом производитель реализовывает товар на разных рынках по разным ценам — в зависимости от уровня благосостояния той или иной страны.
«Параллельный импорт», или «переход к региональному принципу исчерпания права на товарные знаки» эту ценовую стратегию разрушает. Ситуация, когда один и тот же товар может завозиться в страны ЕАЭС с рынков, где он стоит заведомо дешевле, выигрышна для потребителя и проигрышна для держателя бренда — последний будто бы уступает потребителю свою дополнительную премию за бренд.
Очевидно, что страны ЕАЭС осуществляют этот маневр не от хорошей жизни и даже не по политическим мотивам: вслед за девальвацией российского рубля упали и национальные валюты остальных членов Союза, пропорционально понизилась и покупательная способность населения. Главная цель — смикшировать эффект от санкций и девальвации, поскольку в идеале компенсация азиатским импортом той же самой брендированной продукции позволит гражданам практически не заметить уход с отечественных рынков крупных западных игроков.
Однако в политическом измерении такой шаг оборачивается весьма чувствительной ответной политической санкцией в отношении Запада. При этом удержать существующее положение дел не представляется возможным: западные корпорации и без введения практики «параллельного импорта» постепенно уходят с евразийского рынка. Так, снижение покупательной способности населения породило обвальное падение продаж у Opel и Chevrolet, что в итоге привело их к решению закрыть или заморозить производства в России.
В российском политическом истеблишменте пока нет единства по вопросу введения «параллельного импорта». Так, ФАС выступает за снижение цен и рост конкуренции, видя в «параллельном импорте» средство быстрой компенсации падения товарооборота между Россией и ЕС. Ведомства же, курирующие промышленность, напротив, делают ставку на импортозамещение и выращивание отечественного производителя. Госструктуры, ответственные за экономику и торговлю, выступают за сохранение статус-кво и декларируют опасения по поводу ухудшения инвестиционного климата.
Роль «соломинки, сломавшей верблюду хребет и сдвинувшей процесс с мертвой точки», по заявлению министра по экономике и финансовой политике Евразийской экономической комиссии Тимура Сулейменова, сыграл расследованный ФАС случай злоупотребления в Краснодарском крае, когда в ходе госзакупки медицинских изделий зафиксировали многократное завышение цены при недопоставках товара. Очевидно, что практика «параллельного импорта» подобные злоупотребления делает затруднительными. Сокращение же госрасходов за счет оптимизации трат на социальные нужды может быть для российской стороны серьезным стимулом на фоне снижения поступлений в бюджет (на 12 процентов с начала года). Для справки: препараты зарубежного производства в России составляют более 70 процентов общего объема лекарственных средств.
Позиция Казахстана по этому вопросу более монолитна: вне зависимости от введения «параллельного импорта» этой стране нужны изъятия в отношении критичных для нее групп товаров. В первую очередь это запчасти для автомобилей, доля которых в торговле Казахстана с другими странами довольно высока. До вступления Казахстана в Таможенный союз на территорию республики импортеры ввозили комплектующие к автомобилям без ограничений. А когда был установлен запрет на «параллельный импорт» в соответствии с договором о ЕАЭС, в стране существенно выросли цены на автозапчасти. Запретом тут же воспользовались владельцы товарного знака Toyota и Lexus и добились полного запрета на торговлю своими автозапчастями любыми альтернативными игроками авторынка, что, естественно, породило множество противников. При этом надо учитывать, что Казахстан традиционно занимался ввозом запчастей в Россию, поэтому введение параллельного импорта в отношении запчастей благотворно скажется и на его торговом балансе.
Беларусь в этом процессе пока заняла выжидательную позицию. Что касается Армении, там «параллельный импорт»был разрешен еще за три года до вступления в ЕАЭС.
Сегодня в ЕАЭС наиболее вероятен компромиссный вариант решения проблемы «параллельного импорта», когда заложенный в договоре региональный принцип исчерпания права на товарные знаки останется без изменения, после 2016 года для отдельных групп товаров появятся изъятия, а для компаний, разместивших производство в странах ЕАЭС, сделают исключения. По идее, эта мера должна стимулировать вложения в производство на территории стран Евразийского союза. Да и само нововведение не будет тотальным, — обкатывать его изначально предполагается в нескольких жизненно важных сферах: на рынках фармацевтической продукции, медоборудования и автозапчастей.
За действиями ЕАЭС должно последовать и их идеологическое оформление. Индия, оказавшись в 2009 году в ситуации, когда во время пандемии гриппа A/H1N1 фармакологические гиганты и ВОЗ не пускали на рынок дешевую продукцию ее фармакологических фирм, довольно быстро нашла выигрышную политическую формулу для отстаивания своих позиций: в широкий оборот тогда были введены концепты «аморального протекционизма» и «моральной экономики», сделавшие международную легитимацию претензий Дели вопросом времени.
Воспользуются ли сегодня страны ЕАЭС индийским опытом и сформулируют ли, наконец, свои принципы евразийства в экономике?
По идее, для этого сейчас самое время. После года «войны санкций» уже очевидно, что задумывавшаяся либеральная модель Евразийского союза нереализуема. Западные санкции не только сделали видимой и персонализированной «невидимую руку рынка», но и ограничили каждую из «четырех свобод» — свободу перемещения товаров, людей, капиталов и услуг, — на принципах нерушимости которых строился тот самый экономический либерализм.
Какой будет в условиях глобального коллапса альтернативная концепция евразийской экономики — вопрос куда более существенный, нежели кажется на первый взгляд. Фактически это ответ на вопрос о новых смыслах и целях существования Евразийского союза, от которого будет зависеть его жизнеспособность. В этом плане история становления индийской идеи «моральной экономики» кажется крайне полезной, если даже не поучительной.