Летом, сидя в крошечной кофейне в центре Донецка, мы с главным редактором «Русского репортера» Виталием Лейбиным наблюдали за тем, как несколько мужиков готовили к открытию небольшую кондитерскую. В описываемый момент над входной дверью как раз крепили вывеску с названием — каким-то стремительным и звонким итальянским словом. Все бы ничего, но нежное заведение, готовившееся торговать сладостями, похоже, принадлежало ополченцам. Мужики — трое или четверо, хлопотавшие над последними деталями внешнего оформления магазина, все как один были облачены в камуфляж с полной выкладкой.
Картинка казалась тем милее, что она перекликалась в памяти с другими образами и ситуациями — образца лета 2014. Прошлогодние ополченцы были совсем не такими милыми мужиками, как эти зеленые кондитерские человечки, хотя гипотетически можно допустить, что это были одни и те же люди. Прошлым летом то здесь, то там можно было услышать, что кого-то избили, отняли мобильный телефон и бумажник. Самый распространенный сюжет — «отжали» автомобиль: остановили, высадили, уехали. Хорошо, если без мордобоя.
Город, вне всякого сомнения, принадлежал им — людям в разномастной военной форме и с оружием. И не только с автоматами и пистолетами — ручные пулеметы и гранатометы, несмотря на тяжесть, зачастую тоже бывали частью модного экстерьера. Город содрогался от разрывов, а они бороздили улицы — сотнями, казалось, тысячами. Они были везде, и гражданские явно проигрывали им по численности. Иногда даже возникало легкое недоумение: «А кто же остался на передовой?»
Рядом с ними, учитывая множившиеся ежедневно слухи о грабежах и насилии, было крайне неуютно, хотя я лично передвигался по городу главным образом на машине и не сталкивался с неприятными эксцессами. Мои знакомые — да, сколько хочешь, а мне вот повезло. Надо сказать, что люди в камуфляже и вели себя не слишком деликатно, демонстрируя всей манерой поведения, что именно они владеют городом и временем. Частенько нетрезвые, они шумели, ругались, перекрывая своим непричесанным матом улицы и площади фронтового города, при движении по тротуарам не выказывали никакой готовности уступить дорогу и все такое прочее.
Я понимаю, что право вести себя так у них отчасти было, поскольку они не фланировали по Донецку круглыми сутками, а воевали на его окраинах и погибали там же, в то время как большинство невыехавших горожан испуганно жались по своим квартирам, горестно вздыхая после каждого близкого разрыва.
Но жизнь состоит не из одной только войны, и где-то ближе к новому году атмосфера стала меняться. Знакомому знакомого вернули «отжатую» машину, а трое отобравших ее «защитников» крепко обосновались «на подвале». Был введен запрет на продажу алкоголя людям в военной форме, нарушителям грозил немаленький штраф. Вошел в обиход термин «дикие ополченцы», описывающий с высокой концентрацией негативного смысла те воинские подразделения, которые действовали автономно, не желая входить в подчинение уже формируемой военной вертикали двух народных республик.
С какого-то момента дисциплину стали наводить жестко, в некоторых случаях с перебором радикальных средств воздействия. Ополченцев десятками сотнями разоружали, забрасывали в СИЗО или «на подвал». С ними не церемонились — били иногда, забывали кормить, не давали встреч с родными, которые дежурили у мест содержания задержанных. Заканчивались эти истории, как правило, одинаково: бойцов расформированного подразделения или отряда, помурыжив, отпускали. Те, кто хотел воевать, легко находили себе новое место службы. Навоевавшиеся шли домой без каких-либо правовых последствий для гражданского статуса. Один доброволец из Башкирии описал ситуацию в Facebook примерно таким образом: «Сначала нас разоружали, а потом уже мы разоружали казаков, за что местные были очень благодарны».
Действительно, из всех «диких ополченцев» казаки, устраивавшие свои «располаги» в маленьких городах, были самыми дикими. Не все. Но большинство из них терроризировали население так, как будто именно оно являлось истинным врагом. Известно, что решительные меры по наведению дисциплины — заслуга не самого ополчения и не местных властей. Требование навести порядок выдвинули еще на самых ранних этапах боевых действий некие «советники» со стороны. Под их чутким руководством и велась эта работа.
Сегодняшний Донецк, да и Луганск тоже — города, полностью приспособленные для жизни именно гражданского населения. Людей с оружием фактически нет, люди в камуфляже ведут себя спокойно и дружелюбно. Они, собственно, сами уже вписаны в категорию «горожане». Никто не удивляется, увидев на улице человека в военной форме с детской коляской или с йоркширским терьером. Никто уже не носится по дорогам, игнорируя правила дорожного движения и светофоры только на основании того, что у машины работает «мигалка». «Отжатые» авто — это уже совсем другая эпоха.
Я не знаю, можно ли, пытаясь «построить» несколько тысяч мужиков с оружием, в большинстве своем не имевших представления о воинской дисциплине и уставе, обойтись без эксцессов: рукоприкладства, скотского отношения к разоружаемым и расформировываемым. Теоретически, наверное, можно. Но когда идет война, времени и терпения на соблюдение необходимым правовых и других процедур у военных бывает не очень много, тем более что они — военные, а не полиция, и навыков должного обращения с нарушителями спокойствия у них нет.
С другой стороны, имеются в наличии сотни тысяч человек, которые хотят жить в своих городах неограбленными и неубитыми. Как я понимаю, с их точки зрения даже тот короткий период в несколько месяцев, когда на территории двух республик реинкарнировалось Гуляй поле, — это слишком, и вспоминать это крайне неприятно. Всем было бы хорошо, если бы уже сегодня прекрасные и «вежливые люди» были бы вежливыми с самого начала.