Жизнь, как известно, состоит из полезного и приятного.
Будильник в девять утра, нет, будильник в восемь утра, нет, будильник в семь утра, поликлиника, банк, совещание, съездить на Каширское шоссе и вернуться, и немедленно вспомнить, что забыл на Каширском шоссе сумку с документами — важную сумку, обязательно надо забрать, — поэтому еще разик съездить на Каширское шоссе и вернуться, успокоить жену, успокоить маму, позвонить трем очень неприятным людям, а ведь как хочется отложить эти звонки на неделю, на месяц, навсегда... и все-таки всем позвонить, долго и вежливо разговаривать с тремя очень неприятными людьми, выслушивая их претензии и вопросы, дозвониться в два офиса, пробиваясь сквозь роботов-автоответчиков и тупых секретарш, поехать встречаться с глупым и пошлым человеком, который, однако, может помочь, правда, только если захочет, но может, поэтому надо быть с ним любезным и долго слушать, что думает глупый и пошлый человек о войне в Сирии, о падении цен на нефть, а говорит глупый и пошлый человек долго, мыслей у него много, о, как вы точно заметили, конечно-конечно, я с вами согласен, и хочется жахнуть, но жахнуть нельзя, надо пить чай и терпеть, — и все это полезно.
Жахнуть сначала двести, потом жахнуть триста, потом пятьсот, потом пива, пиво холодное, а потом осмелеть и подойти во-он к той рыжей, простите, мне, может быть, показалось, но вы на меня так смотрели, о, мне так приятно, знаете, один поэт написал — и пока мне рот не забили глиной, из него раздаваться будет лишь благодарность, ну, неважно какой, хороший поэт, вот это я хочу вам повторить, но вместо глины во рту еще сто и еще сто, тошнота, тошноту получается отогнать, а потом не получается, потом такси, потерял шарф, потерял шапку, потерял сумку с документами — пес с ней, с сумкой, главное — благодарность, — интересно, почему рыжие девушки так устроены, что мимо них невозможно пройти, сон, пьяный недолгий сон, утром в аэропорт, наконец-то, мучительный час в очередях и накопителях, потом самолет, можно еще немножко жахнуть, но аккуратно, во рту словно глина, что ж, можно и глиной в случае чего закусить, на карте над креслом виден Атлантический океан, Господи, как я долго ждал, что вместо Каширского шоссе я увижу Атлантический океан, ну неужели, последний раз жахнуть — и океан, и плюс двадцать семь, так вот что такое, оказывается, благодарность, — и все это приятно.
И хочется, если честно, чтобы в жизни было поменьше полезного. Чтобы приятного было побольше.
Но есть ведь и что-то еще. То, что одновременно и неприятно, и бесполезно.
Лишнее — тоже есть в жизни.
И, может быть, она из лишнего-то по большей части и состоит.
Например, электричка. Большинство пассажиров — из тех, что предпочитают либо приятное, либо полезное, — как только сядут в электричку, так сразу берут телефон и наушники, и давай слушать Лану Дель Рэй, уилл ю стилл лав ми, уэн айм ноу лонгэр янг энд бьютифул, томно поет им Лана Дель Рэй из наушников, и они тихо поют вместе с ней, покачиваясь на деревянных скамьях, им приятно, но — что если снять наушники, что если выбрать лишнее вместо приятного?
И тогда пропадет музыка, и будет слышен грохот и лязг каких-то невидимых, но очень старых частей электрички, которые, кажется, вот-вот развалятся, но нет, не развалятся, она едет, и будут заметны мучительно медленные подъезды к станциям, и голос, глухой противный голос, сообщающий — осторожно, двери закрываются, следующая остановка платформа Нижние Котлы! - а тут уже пошли вереницами продавцы, дорогие пассажиры, хочу предложить вашему вниманию новогодние фонарики, хочу предложить вашему вниманию массажеры для головы, хочу предложить вашему вниманию носочки шерстяные, хочу предложить вашему вниманию клей универсальный, хочу предложить вашему вниманию уникальный набор для резки, чистки, варки и жарки, продавцов много, а товаров у них — еще больше, и те, кто выбрали в жизни приятное, вместе с Ланой Дель Рэй, могут их и не слушать, но раз мы выбрали лишнее, то слушать надо, склонить устало голову и смотреть, как работает массажер для головы, это неинтересно, но что поделать, а потом музыкант, - ушастый такой мальчик, немного похожий на сумасшедшего, - говорит: дорогие пассажиры, я желаю вам удачной дороги и хотел бы предложить вашему вниманию игру на барабане, ой, да у него нет гитары, у него барабан, и он встает между скамьями и начинает бить в барабан, этого никто не слышит, у всех телефоны, у всех наушники, у всех что-то приятное, и только тот, кто выбрал лишнее вместо приятного, слышит лязг, и жужжание массажера для головы, и барабан, бам, бам, бам, дорогие пассажиры, предлагаю вашему вниманию бам, бам, бам, но разве Лана Дель Рэй, лав ми уэн айм ноу лонгер янг энд бьютифул, — лучше, чем платформа Нижние Котлы?
Но только Нижние Котлы — это лишнее.
Или взять новогодние праздники. Что делает на новогодние праздники человек, который выбрал в жизни приятное? Конечно же, он летит в направлении океана, и смотрит на карту над креслом, и твердо знает, что совсем скоро для него в мире останутся только плюс двадцать семь и благодарность. Но не таков тот, кто выбрал лишнее.
Он — остается сидеть там, где был, и особенно лишним для него будет остаться где-нибудь на окраине большого города, там, где в полях среди тридцатиэтажных домов свистит ледяной ветер, и когда он свистит, числа этак второго или третьего января, лучше всего выйти из квартиры, спуститься вниз на лифте, стены которого густо покрыты вырезанными ножом надписями НАША ЧЕСТЬ ЗОВЕТСЯ ВЕРНОСТЬ ТОЛЬКО РОССИЯ ТОЛЬКО СПАРТАК, и выйти в похмельную ночь — хотя еще только пять вечера, но все равно ночь, темнота, лед, на льду грязь, — и нерешительно топтаться в грязи, выбирая, куда бы пойти в пустоте, слушая, как пьяные подростки взрывают петарды и орут — СААНЯ! САААААНЯ! — а потом и они не орут, потом только холод и пустота, и надо идти к остановке маршрутки, идти надо долго, минут десять, два раза чуть не упасть, еле удержавшись и взмахнув руками, и ехать в гости, нет, не в ресторан, не в какой-нибудь, извините за выражение, лофт, а просто в гости, пить плохое вино и закусывать мандаринами и остатками салата оливье, но сначала еще туда нужно добраться, сначала маршрутка, потом метро, потом автобус, и надо не пропустить нужную остановку, хотя как их отличить — темнота и редкие огни в окнах тридцатиэтажных домов, — и все-таки получается выйти где надо, но дальше ведь надо еще найти корпус восемь, а как понять в темноте и пустоте, где корпус восемь, и подростки опять орут, на этот раз неразборчиво — ВАВАВАВАВАВАВА! — главное не падать, и постараться дойти до того дома, он похож на корпус восемь, почему — непонятно, но чем-то похож, ох, нет, это корпус шесть, придется позвонить, лезть во внутренний карман кофты под курткой, замерзшими пальцами тыкать в телефон, але, але, это я, слушай, я че-то не знаю, где я стою, тут корпус шесть рядом, а корпуса восемь нету, идти куда, а, туда, хорошо, ты там встретишь, и снова брести в темноту, спотыкаясь, навстречу салату, но разве Атлантический океан — лучше, чем корпус восемь?
Но только корпус восемь — это лишнее.
Или осень. Нежная, теплая осень — без ветра и без дождя — постаревшее лето такое, когда, вопреки своему отчаянному желанию гулять круглые сутки в усадебных парках, по берегам рек, ну или где-нибудь в Суздале или Угличе (это приятно), люди все-таки выбирает полезное, и заставляют себя работать, не глядя в окно. Падение цен на нефть, совещание, Каширское шоссе и обратно, и еще разик Каширское шоссе и обратно — на бис. Или все-таки Углич, и Волга, и парк? Что же выбрать?
А выбрать — лишнее. И тогда вы найдете себя, например, в маленьком русском городе, но не совсем таком городе, как Суздаль и Углич, о нет, в другом городе, где-то в Воронежской области, или в Орловской, или в Тамбовской, и нет в этом городе никаких парков, кроме обычного, городского, где стоит памятник героям ВОВ, и, уж конечно, нет Волги, то есть какая-то река есть, но все подходы к ней перекрыты огородами, а где нет огородов — там сплошной бурьян, грязные заросли, не подойти, вы и не пытаетесь, вы просто идете по этому городу, той его части, где пятиэтажки и трехэтажки постепенно сменяются так называемым частным сектором, и на вас лают собаки, и на вас смотрят пацанчики с мотиков, и суровые тетки на вас тоже смотрят — куда это вы идете? А вы сами не знаете. Вы приехали в этот город, потому что хотели остановиться и пообедать, но единственное на ближайшие сто километров кафе «закрыто на спецобслуживание», какое таинственное слово — это спецобслуживание, но вы почему-то решили, что в этом городе может быть еще одно кафе, хотя это явно ложная, даже дурацкая мысль, и вот вы идете куда-то вдаль по пыльной улице, мимо гаражей, мимо сгоревших и сгнивших домов, мимо заброшенного производства и склада, окруженного колючей проволокой, мимо кладбища — ПОМНИМ ЛЮБИМ СКОРБИМ — наконец, мимо развалин, которые вообще не имеют внятного происхождения, эти развалины так развалены, что уже ничего не поймешь, да и вы сами уже не понимаете, куда вы идете, еще немного — и город кончится, улица превратится в дорогу районного значения, но пока вы упрямо идете, игнорируя теток, и пацанов, и собак, и вам дела нет до безветренной, нежной осени, вы так сроднились с этим серым, с этим невзрачным, заросшим развалинами и колючей проволокой городом, что вам можно прямо сейчас вместо осени включить второе января, пять часов вечера, холод и мрак, а вы все равно будете идти неизвестно куда, бессмысленно глядя на гаражи, — но разве листья в усадебном парке в теплый осенний день лучше гниющих сараев, на всякий случай окруженных колючей проволокой?
Но только гниющие сараи — это лишнее.
А люди не хотят лишнего. Люди хотят приятного, ну и еще иногда полезного, раз уж деваться им некуда, раз уж надо им еще раз съездить за сумкой с документами на Каширское шоссе.
Люди хотят жахнуть сто, потом двести, потом потерять сумку с документами, включить Лану Дель Рэй — и гулять, гулять по берегу Волги, впадающей в Атлантический океан.
А покупать носочки шерстяные и массажеры для головы, и под барабанный бой идти в темноте на морозе искать корпус восемь, когда вокруг все закрыто на спецобслуживание, кроме гниющих сараев, — они не хотят, да и все.
Они хотят, чтобы благодарность была, а глины — не было.
Что ж, дай им Бог.
И все-таки каждый из них однажды выберет что-то другое. То, что нельзя назвать ни полезным, ни уж точно приятным.
Выберет лишнее.
Или это лишнее — выберет его само.
И тогда человек, которому пришлось выбрать лишнее, ляжет в нелепый и узкий ящик, крышка от которого сначала будет лежать отдельно, а потом ее, крышку, опустят прямо над головой у этого человека, и закроют ее наглухо, и поднимут лежащего в ящике человека, и отнесут его к вырытой заранее глубокой яме — скажите, ну много ли смысла рыть для человека глубокую яму? разве это полезно? разве это приятно? — и осторожно спустят человека, лежащего в ящике, вниз, на дно ямы, и начнут закидывать его землей — но зачем? делать им, что ли, нечего? — а потом станут забрасывать его землей целыми лопатами, пока его ящик не пропадет под землей, и, закончив работу, уйдут, а он останется в ящике — и тогда что, объясните, он сможет сделать, находясь там, полезного или приятного? Разве он сможет увидеть оттуда — Атлантический океан? Разве он сможет услышать оттуда — Лану Дель Рэй? Разве он сможет понять, чем безветренная, нежная осень — отличается от зимы?
Для него теперь что благодарность, что глина во рту, — все одинаково лишнее.
Для него, кроме лишнего, — в жизни уже ничего не осталось.