Каждая цивилизация, каждое общество — своеобразны. Это банально и объяснимо — история делает их неповторимыми. Как автомобили приобретают индивидуальные черты после того, как сходят с конвейера. Намного сложнее понять, что общего у различных цивилизаций. Такая общность — на деле, а не на словах — лучше всего обнаруживается во время конфликта. Когда внешние различия отходят на второй план, и цивилизации солидаризируются в противостоянии чему-либо.
Безусловно, подлинную ценностную структуру нашей цивилизации показывает противостояние религиозному экстремизму. Прежде всего — наше участие в войне с «Исламским государством».
В чем сущность этого воинствующего проекта? Дело вовсе не в каком-то внутреннем изъяне ислама. Сущность этого проекта — в попытке предложить реальную альтернативу цивилизации модерна. Сказать модерну «нет».
Под модерном понимается специфика той цивилизации, которая зародилась в Европе. Восходя своими истоками к Древней Греции, она давно уже перешагнула границы своей колыбели. И одна из важнейших ее особенностей — историческое сознание, или, кратко, историзм. Это выражается и в наличии историко-культурных научных дисциплин в наших университетах, и в сложной системе защиты и охраны исторических памятников.
Политические враги модерна очень хорошо понимают, что историзм — одна из фундаментальных особенностей европейской цивилизации. Поэтому взрываются исторические памятники и музеи.
Россия не просто посодействовала освобождению Пальмиры — города, давно перекликающегося и с нашей историей, достаточно вспомнить второе название Петербурга. Мы собираемся принять участие в восстановлении разрушенного террористами наследия. И тем самым весьма недвусмысленно декларируем нашу приверженность историзму как неотъемлемому элементу цивилизации модерна.
Конечно, современные варвары, действуя по известным рецептам террористической медиавойны, разрушают памятники в явном расчете на то, чтобы шокировать обывателей постгероических обществ. То есть действуют вполне современно, а не традиционно. Но поступают они так, как всегда поступали с сооружениями прошлого все до-модерновые, до-современные общества, превращая их, в лучшем случае, в строительный материал для своих собственных сооружений. «Когда боги умерли и вера, вдохновляющая их почитание, исчезла, тогда храмы, которые им принадлежали, утратили свою достопримечательную красоту и превратились просто в камни и стены. Другой исторический мир мог использовать их лишь как вещь, в которой не обитает больше никакой дух», — писал Иоахим Риттер, один из тонких исследователей модерна.
Памятники Пальмиры разрушались не впервые. Отсутствие под рукой у прежних разрушителей взрывчатки не особо им мешало. Я не знаю, что теперь случилось с остатками древнейшего храма на территории Сирии — Айн-Дара (XIII — XVIII в. до н.э.), посвященного, предположительно, богине Иштар. Но и по сохранившимся фотографиям видно, что кто-то старательно стремился уничтожить его, казалось бы, незыблемые базальтовые барельефы. Один из колоссальных базальтовых львов, установленных на пути к храму, уцелел, судя по всему, только потому, что был опрокинут и каким-то чудом засыпан землей.
Традиционное общество либо безразлично, либо откровенно агрессивно по отношению к историческому прошлому. Тот облик Пальмиры, который был известен любому советскому школьнику по фотографии на обложке учебника истории Древнего мира для 5-го класса, возник в период французской колонизации Сирии, когда остатки прежних руин заезжие европейцы извлекали из песка и водружали на свои места. Печальный парадокс — находясь под землей, археологические реликвии были лучше защищены от рисков нашего неспокойного мира, чем в краеведческом музее Пальмиры.
Но, как отмечал Герман Люббе, чем более динамично современное общество, тем более востребована в нем историческая память. Цивилизация модерна ощущает переменчивость мира и нуждается в сохранении знания о своих истоках — не мифических «вечных», а основанных на подлинных свидетельствах. Сложные и изменчивые — а это также значит состоятельные и технически оснащенные — общества чувствительнее к вопросам защиты памятников культуры, изощреннее в документировании собственной истории, чем традиционные. Это легко заметить по географии активности защитников российских памятников архитектуры, затухающей по мере продвижения от крупных городов в замершую в своем историческом времени глубинку.
Вся современная цивилизация заинтересована в реставрации Пальмиры даже в качестве символического жеста. И очень показательно, что воссоздание того, «как это было», не является здесь главной задачей. Так, археолог Виктор Солкин напоминает, что реставраторам, которые займутся восстановлением Пальмиры, нужно прежде всего избегать «профессионального» вандализма, способного предать забвению сам факт исторической судьбы пальмирских памятников — их варварского разрушения в XXI веке. Наоборот, память об этом эпизоде должна быть сохранена: «Такой музей возвращал бы человечество… к воспоминанию о том, сколь страшен вандализм и как легко может возникнуть даже в XXI веке фанатический вандализм, когда всем уже казалось, что это пережитки позднего Средневековья».
И этот сюжет побуждает нас внимательнее взглянуть на нашу собственную историческую память. К сожалению, на внешней арене мы часто выглядим и поступаем лучше, чем при решении аналогичных задач внутри страны. Уже четверть века мы переживаем бурный процесс воссоздания и реставрации церковной архитектуры, ставшей жертвой особого — советского — вандализма. Но многие ли из этих сооружений — в процессе своей реставрации и воссоздания — сохранили для будущих поколений память о том, как с ними обошлась трагическая история России XX века? Я опросил участников профессиональной группы специалистов по музейному делу в Facebook. Примеры нашлись, но весьма немногочисленные и больше связанные с памятью о войне. Речь, повторюсь, идет не о лакированном воссоздании копии «того, как это было», а о бережном отношении к историческому памятнику как свидетелю всех основных моментов пережитой им истории.
Хочется надеяться, что наше участие в воссоздании исторических памятников на территории Сирии не пройдет без следа и для развития нашего собственного исторического чувства и подходов к сохранению памяти о прошлом.