Как-то сразу, один за другим ушли из жизни ведущие политобозреватели советского времени Валентин Зорин и Игорь Фесуненко. В этом мрачном совпадении невольно видится символ прощания с целой эпохой. В международной журналистике это была эпоха людей, многие из которых свято верили в ту картину мира, которую присягнули разъяснять, популяризировать и защищать от нападок недругов. С реальным миром их картина имела не много общего. Полный красок, оттенков, неожиданных сочетаний реальный мир в их видении уныло и жестко делился на черное и белое, без полутонов и нюансов. «Империалисты, акулы капитализма, поджигатели войны, угнетенный рабочий класс, разлагающееся общество» — это там, и страна, пусть и с отдельными недостатками, но уверенно шагающая в прекрасное будущее, — это у нас.
И Валентин Зорин, и Игорь Фесуненко принадлежали к узкому кругу избранных, вознесенных обстоятельствами на журналистский Олимп. К тому же Олимп телевизионный, откуда их лики регулярно открывались целой стране. В условиях абсолютного информационного голода, когда людям были доступны программы только одного канала (второй учебный не в счет), наших международных политобозревателей знали в лицо, наверное, все 300 миллионов жителей Советского Союза, включая грудничков.
Давало ли это им ощущение собственной значимости? Наверное, давало. К сумасшедшей известности прилагалась «вертушка» (телефон правительственной связи) в кабинете, секретари и референты, персональная машина с шофером, допуск в спецмагазины с особым ассортиментом и ценами — все это были атрибуты высшей советской номенклатуры.
Чувствовали ли себя при этом наши «олимпийцы» четвертой властью? Едва ли. Скорее — солдатами информационного фронта. Первая, она же и единственная власть в СССР была представлена ленинским Центральным Комитетом Коммунистической партии во главе с Политбюро. Именно там вырабатывались директивы по освещению жизни и внутри страны, и за рубежом. Политобозреватели с разной степенью мастерства и одаренности лишь проводили эти директивы в жизнь, имея важное партийное поручение формировать общественное мнение заданным образом.
Сквозь этот тяжелый асфальт пропаганды — остается только удивляться, как?! — изредка прорывались неожиданные и очень робкие ростки настоящей международной журналистики — Каверзнев, Цветов, Дунаев. Эти имена наверняка запомнились людям старшего поколения.
Эпоха политобозревателей завершилась четверть века назад. За эти годы наша журналистика, в том числе и международная, расцвела тысячью огней, которые, впрочем, нетрудно разложить по трем основным категориям. Две из них, как ни странно может показаться, несут неисправимо совковые черты.
Категория первая.
Эту наиболее обширную часть журналистики можно назвать государственнической, охранительной. Она жестко контролируется и направляется властью, особенно ее телевизионный сегмент, и, собственно, является ее инструментом по формированию общественного мнения. Здесь, конечно, возникает вопрос: журналистика ли это? Не точнее ли назвать это ремесло пропагандой? Возьмите любое политическое ток-шоу на наших федеральных каналах — там нет даже попытки разобраться в заявленной теме, понять, что реально происходит в мире. Все эти программы «заточены» на продвижение пропагандистских клише.
От пропагандистов советского типа нынешние мастера слова отличаются большей искусностью, в технике пропаганды они пошли гораздо дальше своих предшественников. И еще отличаются откровенным цинизмом. Аксакалы советских времен, многие, во всяком случае, хотя бы верили в то, что говорили. Нынешние, не имея никаких принципов, руководствуются исключительно конъюнктурой. Иногда мне кажется, что примерно так же какой-нибудь работяга заготавливает болванки — только б смену отстоять и зарплату в срок получить.
Категория вторая.
Журналисты-оппозиционеры. Возможности для трудоустройства у этой группы гораздо меньше, чем у первой. А рисков в их деятельности, наоборот, намного больше. Нередко дело доходит до уголовного преследования, а то и до физической расправы. Этих людей можно уважать за их позицию и принципиальность. Но, мне кажется, то, чем они занимаются — тоже не совсем журналистика, в их работе слишком много политического активизма.
Между первой и второй категорией журналистов, как я это вижу, есть нечто общее, те самые совковые черты, о которых я упомянул выше. И те и другие, как бы ни разнились их мотивации, идеологически «перезаряжены». Для них существуют только два полюса — мы и они, кто не с нами — тот против нас. Любые события они склонны рассматривать исключительно через призму своих убеждений (оппозиционеры) или полученных установок (пропагандисты). Для них все только белое или черное.
Впрочем, возможно, дело здесь не столько в родимых пятнах совка, а в особенностях русской натуры, в вечном русском поиске абсолютной истины (к пропагандистам, понятно, это не относится), в неистовой категоричности русской души — если любить, так всем сердцем, если рубить, так насмерть.
Категория третья.
Эта категория и вовсе микроскопична, можно сказать, исчисляется единицами. Я имею в виду журналистов, отягощенных не идеологией, а стремлением понять, разобраться в объективной картине мира. Они не ставят перед собой никаких политических задач, только журналистские цели: узнать, осмыслить, предать гласности. Такого рода журналисты, понятно, нежелательны в стане пропагандистов. Чужие они и в среде оппозиционеров. Но именно такая журналистика представляется мне наиболее полезной для общества.
Соглашусь с возражением, что абсолютной объективности в природе не существует. Суждения даже самого объективного человека всегда окрашены его жизненным опытом, не могут совсем уж не испытывать давления среды, в которой он существует. Все так, но к объективности надо хотя бы стремиться.