Тема власти и знания в последнее время вышла едва ли не на первый план. Пресса и соцсети запестрели ссылками на публикации или высказывания новоиспеченных высокопоставленных чиновников, представляющих их в качестве мыслителей и даже изобретателей. Некоторые из высказанных идей оказались по меньшей мере спорными. Что не могло не посеять смятение в умах многих граждан, опасающихся, что решения и шаги в крайне чувствительных сферах будут основаны на этих довольно сомнительных идеях.
Но для понимания, насколько реальны эти угрозы, стоит рассмотреть два сюжета, которые я бы назвал «общество зомби» и «политик-ученый».
Нетрудно заметить, что в нашем обществе власть и знание находятся в какой-то не вполне естественной связи. Активно обсуждается плагиат в научных работах, прежде всего диссертациях. И главным образом — в чиновничьих и депутатских. Хотя размер этого явления, безусловно, намного шире.
Нельзя сказать, что в Европе или США время от времени не возникают скандалы по этому поводу. Но неизмеримо реже и с весьма жесткой реакцией научного сообщества на такие эксцессы, с отставками и прочим. У нас же политики и руководители всех мастей массовым образом стремятся правдами и неправдами заполучить ученую степень.
Зачем это нужно? Дело в том, что ученая степень в нашей культуре свидетельствует не только о достаточной квалификации ее обладателя в области научных исследований. Она также отождествляется с определенным социальным статусом. Общество, очевидно, одержимо тягой к формированию квазисословности. А ученая степень оказывается в одном ряду с мигалкой, «вертушкой», госдачей и т.п.
И вопрос о плагиате — это только часть проблемы, и даже не самая критичная. Воровство, конечно, — это всегда плохо. И все же на плагиате ловят только тех, кому, похоже, попались плохие исполнители. Но в качестве такового может выступить добросовестный ученый. В итоге чиновничья диссертация даже может внести и некий вклад в науку, и «Антиплагиат» или «Диссернет» его не смогут отловить.
И может показаться, что в этом случае все не так уж и плохо. Ведь одна из хрестоматийных черт научного этоса — это так называемый коммунизм в плане использования результатов: они в идеале принадлежат всем, а не какому-то конкретному ученому.
Но мы живем в цивилизации модерна. В нашем мире ходят поезда, летают самолеты, ездят автомобили, работают компьютеры и мобильные телефоны. Все это стало возможным благодаря знанию определенного типа. Цивилизация модерна базируется не на традиции, авторитете, не на каких-то там исконных ценностях, а именно на научном знании. В его основе известный декартовский принцип: «Никогда не принимать за истинное ничего, что я не признал бы таковым с очевидностью, т.е. тщательно избегать поспешности и предубеждения и включать в свои суждения только то, что представляется моему уму столь ясно и отчетливо, что никоим образом не сможет дать повод к сомнению».
Это альфа и омега современного научного знания. Но это еще и основа формирования современного индивида. Того, который может осознать нечто «ясно и отчетливо» и исходя из этого свободно и ответственно принимать решения, касающиеся его самого и других.
Вся модель современного образования построена на том, чтобы формировать в человеке такой подход, начиная с младых ногтей. Развитие новых членов общества определяется не розгами или зубрежкой авторитетных текстов, а картезианским скептицизмом. И тем более ученая степень должна быть самым наглядным и бесспорным свидетельством того, что имярек профессионально развил в себе способность к самостоятельному суждению.
А если человек не сам писал диссертацию, то даже при отсутствии формальных признаков плагиата мы имеем дело лишь с видимостью субъекта — то есть с зомби.
Но следует ли отсюда, что политикой должны во что бы то ни стало заниматься подлинные ученые?
Это далеко не новая проблема, занимавшая еще умы великих греческих мыслителей. Например, Платон считал, что государством должны управлять «философы» — люди, обладающие точным знанием о том, как обустроить общественную жизнь наилучшим образом. В свою очередь Аристотель был убежден в невозможности теории, которая послужила бы руководством для принятия политических решений. Отсюда его вывод: «рассудительность — вот единственная отличительная черта правителя».
И надо сказать, именно позиция Аристотеля возобладала в большинстве современных обществ. На то были и веские исторические причины. Прежде всего — трагический опыт XX века, когда самые страшные политические эксперименты основывались на формально вполне научных изысканиях, вроде марксистской политэкономии или расовой теории.
Именно поэтому в современных обществах вдобавок к классическому разделению трех ветвей власти прибавляется еще одно — между властью и знанием. Ученые и эксперты предлагают различные варианты каких-то мер и решений, а политик, руководствуясь не теорией, а здравым смыслом, принимает решения и ограничивает притязания и замыслы теоретиков.
А мы, хотя и почувствовали на себе все «прелести» построения общества, основанного на передовой научной теории, до сих пор не осознали необходимость такого разграничения. Характерно, как мы любим потешаться над тем, что какой-то из политических лидеров демонстрирует, например, незнание географии. Но дело в том, что простаки на вершине управленческой пирамиды — не недостаток, а достоинство политической системы. Это признак ее нормальности. Когда без рисков для устойчивости государством может управлять не мудрец и кандидат наук, а обычный человек, наделенный всего лишь здравым смыслом. Приверженность научной истине политику не просто не нужна, но прямо противопоказана. Настоящую опасность для общества представляют не политики с неверными научными взглядами, а политики с взглядами, которые они считают бесспорной истиной и несомненным руководством к действию.