Нельзя приставить к каждому мальчишке полисмена,
который не давал бы ему лазать на дерево или падать в пруд;
современная мысль пала столь низко, что хочет предотвратить
опасность, запрещая деревья и пруды.
Г.К. Честертон, «Ужасные игрушки»
В последние дни — как будто смотришь ремейк фильма «Кабаре», переснятый «Монти Пайтонами»: протестующие школьники, вокруг которых взрослые дяди и тети разворачивают полотна дискурса. Либеральный лагерь поет осанну молодости, юности и свежести, которая, наконец, сказала свое слово — и не сегодня-завтра сметет проклятую консервативную заскорузлость в мусорное ведро.
В ответ на это наши условные консерваторы и «охранители» дружно грянули «Пороть!» и рассыпались в чеканных формулировках вроде «ювенильный фашизм и кликушеская педократия». Если идеология — это еще и стиль, то стилистикой так называемого «консервативного ответа» в нынешней ситуации оказывается агрессивная запретительная истерика. Здесь и скрывается проблема: язык и манеры сегодняшнего консервативного лагеря если к чему и подталкивают, то исключительно к протесту — ну и еще немного к брезгливости.
Очень хочется, чтобы консервативный лагерь заговорил на каком-то другом языке — не на языке окрика, презрения и ремня, а на языке перспективного будущего. Про ремень мы все прекрасно понимаем. Но что может предложить условный консервативно-охранительный «антимайдан» людям моложе 25 лет? Пропаганду изоляционизма? Очередную пачку запретов?
Восхитительную идею входа в интернет по паспорту и цензуры всего и вся? Идею «традиционной семьи», заключающуюся в конечном итоге в том, что какой-нибудь очередной политрук получит официальное право залезать в вашу жизнь и регулировать, что вы там делаете?
Собственно, против такого закручивания гаек на волне консервативного идиотизма молодежь и протестует. Предположу, что ее намного больше волнует охранительский кретинизм на местах: тупость, агрессия — а иногда и страх — взрослых, чем персонально Путин или Медведев. Кроссовки Медведева — просто случайный собирательный образ недовольства всем: от косности и ханжества до бедности.
Признаемся, сегодня понятный образ «консервативного будущего» или отсутствует, или выглядит, как карикатура на консерватизм, перерисованная из левацкого журнала. Если российские консерваторы так озабочены идеей сбережения страны и народа, национального достояния как наследства, и его передачи следующим поколениям, темой преемственности поколений — неплохо было бы выстроить между этими поколениями диалог, а для этого нужны еще какие-то слова, кроме «пороть!» и его синонимов.
Конечно, можно сказать, что никакой диалог не нужен и если кого-то достаточно долго лупить ремнем, просить заткнуться и повторять «ты тупой, ты просто тупой», то через некоторое время из человека воспитается настоящий консерватор и патриот. Вот только жаль, что при таком понимании от консерватизма — как от мировоззрения, идеологии и образа жизни — мало что остается, потому что агрессия, насилие, крик и истерика идеологической прописки не имеют.
Сам факт связывания консерватизма с идеей многочисленных государственных запретов, подталкиваемых благими намерениями, — серьезный имиджевый и идеологический проигрыш консервативного лагеря. Фактически мы имеем дело с подменой, когда авторитарно-левацкие, протосоциалистические идеи выдаются за что-то консервативное.
Мы часто слышим в последнее время о традиционных ценностях — настолько, что скоро от этого сочетания начнет подташнивать. Не знаю, что подразумевают под ними депутаты Милонов, Мизулина и примкнувшие к ним (легион — потому что их много), но консерватизм — настоящий, а не фейковый «консерватизм ремня» — дает понятный ответ: это семья, достоинство, собственность, неприкосновенность частной жизни (перечисляю в случайном порядке). Действия настоящих консерваторов должны быть направлены на поддержание перечисленных ценностей, а не на конструирование запретительной и принудительно опекающей государственной машины. Межпоколенный диалог, выдержанный в консервативном духе, — это диалог о путях сохранения этих ценностей.
Консерватор не хочет запретить всем что-то, потому что это опасно. Он не хочет, чтобы реальных отцов подменяли анонимные государственные «отцы». Консерватор полагает, что он и без чужой указки разберется, как воспитывать своего ребенка, от чего его защищать, что ему любить и какие ценности ему прививать. Как только в этом процессе появляется внешний, не принадлежащий семье, политрук или активист-общественник со своей повесткой (которая послезавтра изменится вместе с модой) — мы имеем дело с чем угодно, кроме консерватизма.
Например, консервативный политик не добивается введения повсеместных уроков православия, он создает возможности для работы частных воскресных школ и введения гибких форм образования для ребенка (включая поддержку системы домашнего обучения). Еще консервативный политик старается, чтобы у его избирателей была финансовая возможность такие школы оплачивать. Вот чем отличается настоящий консерватор от авторитарных фейк-консерваторов. И государство в подлинно консервативном понимании — не строгий воспитатель с палкой, вечно опекающий глуповатых детей, а защитник и помощник, сохраняющий право на неприкосновенность частной жизни, собственности, а значит — и достоинства.
Если уж мы используем для описания «работы с молодежью» метафору «отцы и дети», стоит вспомнить, что ремень — последнее средство, а первое средство — личный пример и убеждение. Поэтому хотелось бы, чтобы от окрика и ремня, от авторитарной опеки консервативный и «охранительский» лагерь перешел бы к проектам по защите настоящих консервативных ценностей и диалогу о них с поколением «детей». Хотя понятно, что кричать и навязывать удобнее и проще.