Первая личная встреча президентов России и США состоялась. Обе стороны в целом вполне удовлетворены тем, как она прошла, и ее результатами. Лидеры двух самых могущественных военных держав мира приглядывались друг к другу. Не более того. Но очевидно, что эти переговоры — только начало нового длинного раунда отношений с важнейшим партнером Москвы в вопросах международной безопасности. И проходить этот раунд будет в условиях нарастающего хаоса в мировых делах и окончательной деградации большинства международных институтов. Примером чему становится судьба и «Большой двадцатки», и даже «Большой семерки».
Как нетрудно было заметить, сам по себе саммит «двадцатки» уже привлекает мало внимания. В момент ее создания, а реально это произошло в разгар финансового кризиса конца 2000-х, «двадцатка» виделась универсальным форумом, объединяющим большинство имеющих значение для мировой экономики стран. Но сейчас формат, который был создан почти 10 лет назад, себя, похоже, уже окончательно изжил. По мере того, как перепугавшая всех экономическая встряска уходит в историю, «двадцатка» все больше теряет востребованность. Тем более,что реально ответы на проблемы, которые принесла глобализация, все больше находят на уровне стран и регионов. Мягко, хотя и последовательно, отгораживаясь от остальных. В результате к сегодняшнему дню встречи «двадцатки» превратились в совокупность двусторонних форматов. Или трехсторонних. Средства массовой информации, аналитики и лидеры общественного мнения обращают внимание именно на то, как прошли двусторонние встречи лидеров участвующих в «двадцатке» государств. Тем важнее для каждой страны способность использовать такие встречи для продвижения именно своего национального интереса. Это многократно повышает запрос на качество и последовательность национальной дипломатии. С регулярной дипломатией у России, как показали последние годы, все в порядке. Она крайне эффективна как на высоком, так и на исполнительском уровне. Под вопросом остаются целеполагание и базовые установки.
Много лет назад американский теолог немецкого происхождения Райнхольд Нибур писал, что «невозможно провести четкую разграничительную линию между желанием жить и желанием властвовать». Эта цитата как никакая другая подходит для определения философии внешней политики наших партнеров в США и на Западе в целом. И, к сожалению, не всегда обязательно подходит для характеристики российской внешней политики. Проблема в том, что Россия, а ранее СССР, воспринимается как держава, которая стремится к удержанию некоего статус-кво в отношениях со своими важнейшими партнерами. В результате мы идем на встречу с намерением договориться, тогда как наши партнеры на Западе готовятся к драке. Советскими руководителями — что в начале 1970-х, что в середине 1980-х — двигало желание замириться со Штатами. Найти некий компромисс, позволяющий обеим сторонам выживать в более-менее комфортной для них ситуации.
Вечного мира хотел дряхлеющий Брежнев, когда ехал на переговоры с Никсоном. К тому же стремился и Горбачев, наивно веривший, что некое окончательное решение возможно. А наши партнеры так, вообще-то, не думали. Самый важный внешнеполитический лозунг Рональда Рейгана — «моя стратегия для холодной войны такова — мы выигрываем, они проигрывают». Вряд ли можно думать, что философия любых новых руководителей в США — Трампа или кого-то еще — может отличаться. Особенно Трампа, если он уцелеет в начавшихся после его избрания разборках. Вопрос в том, насколько современная Россия готова играть по таким правилам? Звучавшие сравнения прошедшей встречи Путина и Трампа с аналогичными саммитами Никсона и Брежнева, а также встречей Горбачева и Рейгана в Рейкьявике наводили на самые печальные мысли. Именно Рейгана, за вычетом, конечно, абсолютного цинизма и отсутствия всяких ценностных установок, больше всего напоминает сам Дональд Трамп.
Во многом это потому, что исторически для нас международно-политическая договоренность — это в первую очередь средство избавиться от важной части забот. С тем, чтобы погрузиться в блаженную расслабленность. Или, по меткому выражению главы российского государства, спокойно гулять по своей тайге и никого не трогать. За редкими исключениями так было в течение большей части истории отношений России и Запада после их вступления в прямое соприкосновение во второй половине XVI века. Даже разгромив Наполеона и располагая самой могущественной военной силой в Европе, Александр Первый приехал в Вену исполненным устремлений построить справедливый «божий» мир. Совсем не об этом, как свидетельствует история, думали его венценосные и прочие визави.
Происходили, бесспорно, и отдельные случаи, когда очередное соглашение с партнером было для России только этапом борьбы за полную победу. Это определяло судьбу Польши и Турции в XVI — XIX веках. В первом случае такая победа была достигнута разделом Польши в конце XVIII века. Во втором — дело не получилось довести до конца. Россия бесславно вылетела из Великой войны, и о планах на проливы пришлось забыть. Однако оба примера иллюстрируют взаимодействие России скорее со странами своей периферии, которых она готовилась поглотить. Несколько смогли отступить от такой стратегии большевики. Но только до провозглашения концепции «мирного сосуществования».
В абсолютном же большинстве случаев прямого взаимодействия с силами Запада Россия, как правило, стремилась именно к фиксации либо справедливого, либо удобного для нее порядка на неопределенную перспективу. И страшно обижалась, когда ее обманывали в ожиданиях. Даже когда условные «гарантии» были если не плодом нашего собственного воображения, то по меньшей мере сильно искажали смысл заявления партнеров. Как это было, например, с вопросом о расширении или нерасширении НАТО на Восток. Многие уважаемые люди в России верили и верят по сию пору, что Запад якобы обещал этого не делать, а потом изменил своему слову. Да хоть бы и обещал? Если такие обещания в неформальной обстановке и произносились, то выражали целесообразность конкретной ситуации. Макиавелли, извините, родился не в Костроме.
Впрочем, пару раз США и их союзники также попробовали ощутить себя в роли держав статус-кво. Впервые при малой еще роли Штатов это произошло после завершения Первой мировой войны. Тогда Великобритания и Франция обобрали Германию как липку и надеялись свободно наслаждаться плодами победы. Это не получилось. События Второй мировой войны стали для ведущих держав Запада хорошим уроком. Выработали понимание того, что в оборонительной манере думать о выживании, не говоря о победе, не приходится. Либо вы уделяете внимание своему потенциальному оппоненту, либо он идет к вам. Третьего в международных делах, как показала история, не бывает. Поэтому после завершения холодной войны,победившие, по их мнению, державы совсем недолго возлежали на лаврах. Окончательно холодная война в Европе завершилась в 1999-м с военным разгромом и подчинением последнего, кроме России, независимого игрока — федеративной Югославии. А уже в 2003-м США и группа их союзников двинулись доказывать всему миру свое исключительное право карать и миловать в иракской пустыне. В случае с Россией превентивный удар был нанесен в 2014-м, когда переворот на Украине втянул ее в конфликт на собственной границе. То, каким будет ответ на знаменитую мюнхенскую речь 2007 года, сомневаться, в общем, не приходилось.
Обороной войн не выигрывают — эта нехитрая истина должна, видимо, стать девизом политики в отношениях с США и Европой на ближайшие годы. В сложившейся за последние годы стратегической ситуации России, видимо, придется по меньшей мере не препятствовать возникновению ситуаций, беспокоящих наших партнеров на Западе. Хотя и внимательно учитывать при этом вероятность опасной эскалации. Но не допускать эскалации и пытаться договориться — это две совершенно разные вещи. Каждая частная договоренность или мини-сделка может стать только шагом или эпизодом более продолжительной и сложной истории. Но никак не окончательным решением. Судя по содержанию первой встречи Путина и Трампа, именно в таком жанре мы и будем взаимодействовать в ближайшие годы.