Если сравнивать настроения, с которыми уходит на традиционные августовские каникулы европейская политическая элита сейчас и уходила год назад, нетрудно заметить разницу. Летом 2016-го доминировало уныние и даже отчаяние по поводу способности Евросоюза ответить на внешние и внутренние вызовы. Результаты референдума о Brexit повергли друзей интеграции в ступор. Брюссель был неспособен повлиять на ситуацию и мрачно взирал на осыпание всего, что ему дорого. Драматизма добавляли участившиеся террористические вылазки, общего ответа на которые у лидеров ЕС не было.
А впереди их ждал новый неприятный сюрприз: победа Дональда Трампа на президентских выборах в США. В то, что этот кошмар может стать явью, европейцы не верили, потому триумф Трампа показался им вдвойне болезненным. Паника охватила столицы ЕС и в особенности Берлин. Отметим, что немецкие политики и эксперты в большинстве своем до сих пор не определились, как вести себя с новым американским лидером. Надеются, что проблема как-нибудь рассосется, Трампа сметет бушующий на Потомаке политический ураган, а с его сменщиком Берлину поладить будет проще. Имели же, в конце концов, дело с Джорджем Бушем-младшим. А наиболее вероятный кандидат на место Трампа — вице-президент Майкл Пенс — вряд ли будет проводить более консервативную и эгоистическую политику.
Первый лучик надежды для элит ЕС блеснул, когда правые популисты не смогли выиграть парламентские выборы в Нидерландах. Победа центристов была преподнесена как событие общеевропейского масштаба, притом что сама политическая система королевства устроена так, что одна партия никогда не может взять абсолютное большинство. А с партией Вильдерса никто даже теоретически не мог бы вступить в коалицию.
Но да Бог бы с ними, с Нидерландами. Страна, конечно, хорошая и состоятельная, но никак не гранд европейской политики. Победа там правых популистов — крайне, впрочем, маловероятная — не стала бы потрясением основ европейской политической жизни. А во Франции стала бы. И приход к власти Марин Ле Пен означал бы завершение европейской интеграции.
И вот тут случилось главное: в сердце европейской демократии незаметно произошла очередная буржуазная революция. Собравшая в кулак волю, политические и иные ресурсы французская меритократия смогла привести в Елисейский дворец своего кандидата. Сработала классическая формула: подобное излечивается подобным. Волна консервативного популизма была остановлена не растерявшими всякое уважение населения системными политиками, а ярким джентльменом 39 лет, говорившим каждому ровно то, что он хотел услышать. При этом все традиционные партии буквально обрушились и вряд ли теперь смогут восстановить свои позиции.
Победа Макрона подействовала на европейский политический класс подобно живой воде. Наиболее оптимистичные наблюдатели говорят о возрождении Европы, новом дыхании европейского проекта, хотя дебаты о внедрении модели «разных скоростей» и переговоры с британцами никто не отменял. Даже развод с Лондоном воспринимается теперь как благотворное отсечение больного органа от вставшего на путь оздоровления организма (хотя тезис этот, конечно, спорный). В общем, ставка делается на обретение Европой новой динамики.
Впрочем, вряд ли Макрон-президент означает возвращение европейской политики к той норме, о которой мечтают в Брюсселе и Берлине. И, как единодушно утверждают весьма информированные французские товарищи, новый глава Пятой республики прекрасно понимает, какое наследство ему досталось. В первую очередь это касается умонастроений почти половины избирателей, проголосовавших на президентских выборах за радикалов и евроскептиков — Жан-Люка Меланшона и Ле Пен. Если позицию этой части электората не учитывать, то через пять лет может произойти взрыв. Проблема беженцев нуждается в решении, как и проблема потери для Франции выгоды от участия в европейской интеграции. Не факт, что Макрон сумеет найти ответы на эти вызовы, но он точно попытается это сделать. И для этого ему необходимо консолидировать общество вокруг себя.
Кроме того, максимальная консолидация общества потребуется и для назревших экономических реформ. Складывается впечатление, что французы осознали, что их родина стоит у края пропасти, за которым маячит превращение в страну-середнячка вроде Испании и Италии, слава которых осталась в прошлом. В начале года в Германии оживились разговоры о якобы необходимой «европеизации» французского ядерного оружия. В таких обстоятельствах требуются решительные меры. Не исключены и мягкие формы авторитаризма, запрос на который, похоже, сформировался.
Очевидно, что Макрон будет делать ставку на реформы и мягкое закручивание гаек внутри страны, а также энергичную дипломатию. Сохраняющиеся возможности Франции как члена Совбеза ООН и международная конъюнктура ему пока благоволят. Тем более что испытывающие сложности в общении с отцентрованной на Берлин Европой Россия и США явно заинтересованы в таком посреднике, как Париж. Именно поэтому Макрон стал первым французским президентом, в гости к которому первыми приехали главы двух военных сверхдержав. Это он тоже сможет продать своим визави в Берлине по достаточно высокой цене.
Но еще более любопытными последствия прихода к власти во Франции популиста Макрона могут стать для дипломатической жизни Европы. Создается впечатление, что Европа получила шанс вернуться к своему нормальному состоянию «интриг всех против всех». Пошлое однообразие, наступившее после торжества европейской интеграции в 1990-е, более двух десятилетий выхолащивало творческий дух Европы. Символом этого морока стала пресловутая брюссельская бюрократия, которую после 2008-го все больше направляла железная рука ведомства федерального канцлера.
В этой связи большое значение будут иметь результаты сентябрьских парламентских выборов в Германии. Итог их ясен уже сейчас: победа останется за Ангелой Меркель. Между тем ее уход с поста канцлера пошел бы на пользу Европе. Меркель явно засиделась в этом кресле и рискует окончательно утратить гибкость, которая и так не была ее сильной стороной. А ригидная внешняя политика сильнейшего в плане экономики игрока вряд ли способствует укреплению внутриевропейской солидарности. За теми нелицеприятными оценками, которые давал своей протеже Гельмут Коль, стоит не только личная обида на предавшего ученика. Коль создал единую Европу, погрузив в нее растущую германскую мощь. При Меркель ФРГ пожертвовала развитием Европы в пользу собственного процветания и серьезно поссорилась с Россией. Линейное продолжение этой политики — путь в никуда, поэтому внутренние дела Германии — это уже не немецкая, а общеевропейская проблема.
Польша также добавит разнообразия европейскому политическому ландшафту. Крепко стоящие там у власти правые религиозные популисты не намерены подчиняться Берлину и Брюсселю. Покойный президент Лех Качиньский буквально жизнь положил на то, чтобы Польша из унылого экономического придатка Западной Европы стала важным участником европейской дипломатии. При нынешних правительстве и президенте Варшава не намерена вступать в зону евро. Политическая поддержка со стороны США полякам обеспечена хоть с Трампом, хоть без него. Вражда с Россией — надолго, а стало быть, польский темперамент будет востребован в европейской политике.
Для Москвы возвращение в Европу дипломатической живости — это скорее хорошо, чем плохо. В ближайшие годы европейская дипломатическая вода будет изрядно взбаламучена энергией Макрона, а также разборками с британцами и поляками. Это значит, что здесь можно половить рыбу национальных интересов России. Нужно, однако, понимать, что нашим важным партнером становится не просчитываемая на десятки ходов вперед Германия. Мы будем иметь дело с политиком ярким, подвижным и склонным к вождистским стандартам поведения. Нужно снять с полок учебники истории дипломатических отношений в Европе XVIII-XIX веков и именно там искать алгоритмы, определяющие действия наших визави. Тем более что сам Макрон дал исключительно прямой намек на это. Версальский дворец, где новый французский президент любит проводить мероприятия, — это прямая отсылка к временам, которые Макрон попытается хотя бы отчасти возродить. Но даже если у него не получится, и через пять лет Франция рухнет в пучину новых бедствий, на ближайшие годы динамика нам обеспечена. И придется этому соответствовать. Каждая новая встреча или интрига — только очередной пируэт дипломатического танца, но не его финал.
Помимо динамичности российская политика в Европе должна будет в возникающих обстоятельствах прибавить и по части географии. Необходимо в первую очередь попытаться координировать позиции Москвы и Пекина в отношении европейских дел. КНР хоть и выходит все активнее на международную арену, но пока предпочитает делать это под консервативным знаменем сохранения «ценностей глобализации». Здесь Китай может все больше смыкаться с ФРГ. Это помогло бы сбалансировать и российско-германские отношения, тем более что Россия всегда будет оставаться ключевым элементом реализации амбициозных планов Китая в области развития транспорта и логистики в Евразии. Конечной точкой для которых с такой же неизбежностью будет именно Германия — наиболее сложный партнер как для России, так и для получившей шанс на возрождение Франции.