16+
«Страх у любого есть,
только его надо побеждать»

Весной на экраны выходит фильм Павла Лунгина «Братство». Режиссер попытался показать весь трагизм войны, которая обернулась для СССР множеством искалеченных жизней. Впрочем, лучше всех о той войне помнят ее очевидцы, многие из которых по своей воле шли воевать. Среди попавших в Афганистан добровольцев оказался и отец Валерий Ершов. Впрочем, тогда о службе Богу он еще не думал, а служил в армии офицером.

Отец Валерий Ершов

Отец Валерий Ершов служил в Афганистане заместителем командира роты в бригаде обеспечения в городе Пули-Хумри. Отслужил 10 месяцев вплоть до вывода войск из Афганистана.

«Решил, что надо себя испытать»

Шла уже вторая половина 80-х — и все мы знали, что это за место — Афганистан, общались с ребятами, которые там воевали. Однако никакой широкой огласки не было, на собраниях «афганцы» еще не выступали и ветеранами они еще не были.

Решил, что надо себя испытать. Человек ведь всегда проверяется в деле, хотя был и страх смерти, и страх попасть в плен, конечно. Страх у любого есть, только его надо побеждать.

Валерий Ершов в Афганистане
Валерий Ершов в Афганистане
Фото рассказчика

Я добровольцем отправился в Афганистан и о своем решении не жалею. Накануне сделал предложение будущей супруге Наташе: 5 февраля 1988 года мы расписались, а 17 апреля я уже был там.

Наташа согласилась меня ждать и вообще помогла мне морально выстоять.

«Ко мне в комнату влетела мина и не разорвалась. Упала рядом с койкой»

Рота у нас была большая и нестандартная — 150 человек. Называлась местной стрелковой. Я такого больше нигде не встречал. Подчинялась рота непосредственно начальнику штаба бригады, которого мы все звали «мамой». Люди туда отбирались и хорошо оснащались.

Были и такие, кто приезжал в Афган во второй и в третий раз. Офицеры и прапорщики. Спрашивал: «Зачем?» Они отвечали, что дома — не жизнь, все очень сложно, а в Афгане все проще.

На войне люди попадают в особую замкнутую среду — наподобие аквариума — и сразу видно, что ты за «рыбка».

Мы охраняли огромные склады 58-й армии. Оттуда уходили колонны в боевые подразделения Афганистана, порой приходилось участвовать в сопровождении этих колонн, поэтому мне довелось побывать и в Кабуле, и в Кундузе, и некоторых других местах.

Главный принцип жизни на войне известен: не высовывайся. Однако если предложили куда-то поехать, то соглашайся. Надо — значит надо. Такое смиренное отношение всегда помогает.

Был такой момент: если человек пересекал границу с Афганистаном, то он уже считался участником боевых действий. И это верно.

Валерий Ершов в Афганистане
Валерий Ершов в Афганистане (справа)
Фото рассказчика
«Тот день стал для меня поворотным»

Когда командир роты заболел — я три месяца исполнял его обязанности. Именно тогда у нас произошло вошедшее в историю афганской войны ЧП — взрывы на артиллерийских складах в августе 88-го.

Несколько часов мы провели под этой бомбежкой. Создалась мощная кумулятивная струя. Ветер, гарь от взрывов. Часть казарм сгорела подчистую. Запах был чудовищный. Ко мне в комнату влетела мина и не разорвалась. Упала рядом с койкой. Саперы потом ее вынесли.

Осколков было в воздухе столько, будто дождь шел. Я действовал «на автомате», как на тренировках.

Помню, на командном пункте подошел прапорщик и попросил отпустить его, чтобы забрать бойца с поста. Я разрешил. Он надел бронежилет, каску, взял автомат и вышел. Смотрю, вокруг него все рвется, а он идет как заговоренный. Нужно было далеко идти. Два километра. Часть дороги была видна. Обратно так же шел: не сгибаясь, спокойно. Я про себя думал: «Неужели так можно идти?» Но солдата прапорщик не нашел. Мы отправились с ним во второй раз, уже на БРДМ. Машина почти сразу просела. Колеса нашпиговало осколками, включилась самоподкачка шин. Так и доехали до места. Там пришлось выходить. Солдат нашелся, живой, прятался за камнем.

Валерий Ершов в Афганистане
Валерий Ершов в Афганистане (в центре)
Фото рассказчика

Ни один человек у меня из подразделения в этом пекле не погиб. Как тут не поверить в то, что не все в жизни подчиняется законам физики и математики?

У меня у самого после прогулок под огнем — ни одного осколка на бронежилете, на каске, ни одной зацепки даже на форме не осталось. Тот день стал для меня в каком-то смысле поворотным.

Мои тетка и бабушка были людьми очень набожными. Они наставляли, что если тяжело будет в Афганистане, то молись Марии Египетской. В итоге получилось, что первая в моей жизни молитва была обращена не к Богу, а к этой святой. Молился я за себя и за своих подчиненных. Все время как куда-то выезд: «Мария Египетская, помоги».

«Я порой подтрунивал над солдатами»

В Бога я в ту пору еще не верил. Был таким человеком, который ищет справедливости во всем. С одной стороны, в этом есть своя чистота, а с другой — наивность. Как свести счет всему на свете? Есть суды Божьи — и нам в них порой не разобраться. Для этого нужно хотя бы знать Священное Писание, но и то бывает, что не помогает.

Среди подчиненных принципиально неверующих людей не было. По крайней мере, у всех, когда выходили на утренний осмотр, были либо вырезанные крестики, либо пояски с 90-м псалмом. Такова военная традиция.

Я порой подтрунивал над солдатами: «Что это такое? Ведь вы же коммунисты, комсомольцы, а верите какой-то ерунде?» Но снимать кресты не просил.

Как-то я лежал в госпитале в Афганистане со старшиной саперной роты. Он мне важную вещь сказал: «Если при разминировании ты что-то находишь и тихо кладешь это в карман, то ты первый кандидат или на подрыв, или на болезнь. Нельзя этого делать». Первый закон минера: ничего не бери. Надо тебе что-то — командир раздаст. Вот так закон человеческий пересекается с законом Божьим.

Солдаты Советской Армии на заставе во время заката. Афганистан, сентябрь 1984 года
Солдаты Советской Армии на заставе во время заката.
Афганистан, сентябрь 1984 года
Фото: Александр Земляниченко / AP

Новый фильм Павла Лунгина «Братство » рисует максимально правдивую картину событий в Афганистане. В основе фильма лежат реальные события, которые произошли в 1989 году, за несколько недель до вывода советских войск. Командование 108-й мотострелковой дивизии планирует отход через перевал Саланг, подконтрольный группировке моджахедов Инженера Хошема. Разведка пытается договориться о перемирии с душманами, но дело осложняется тем, что в плен к Хошему попадает советский военный пилот.

купить билет
БратствоБратство
«Я улыбаюсь в ответ, а сам держу гранату с выдернутой чекой»

Нам, конечно, подробно объясняли, зачем мы воюем: интернациональный долг и так далее, но цель моей службы в Афгане была одна — вернуть всех своих ребят домой живыми.

В течение года уже шли разговоры о скором выводе войск. В некоторой степени за это мы стали уважать тогдашнего лидера государства Михаила Горбачева.

О переменах, которые происходили дома, узнавали из писем. Сами старались родственникам ни о чем неприятном не рассказывать, чтобы не волновать лишний раз. Отец, говорят, за меня переживал: изучал карты боевых действий, собирал какие-то заметки газетные.

Война требует колоссального внутреннего напряжения, возможно, даже больше, чем внешнего. Здесь дело не в беготне, а наоборот, в умении сохранять спокойствие. К примеру, еду на машине с прапорщиком по опасной дороге, а навстречу какой-нибудь местный житель с гранатометом на изготовку: прицеливается, улыбается. И я улыбаюсь ему в ответ, а сам держу в руках гранату с выдернутой чекой.

С другой стороны, на границе между жизнью и смертью, да еще и в чужой стране, отношения между солдатами были пропитаны абсолютным доверием. В Афгане я мог подойти к любому водителю и попросить, чтобы меня подбросили куда-то. Без вопросов. То же самое — на вертолете. Ни о каких деньгах, как вы понимаете, речи быть не могло.

Последнее советское подразделение во время военного парада в аэропорту Кабула, перед окончательным выводом из Афганистана.
Последнее советское подразделение во время военного парада в аэропорту Кабула, перед окончательным выводом из Афганистана.
Фото: Laurent Rebours / AP

При этом никакого панибратства, понимаете? Вот в чем штука. Я подчиненных называл по имени-отчеству, но это не отменяло постоянных тренировок и других методов поддержания подразделения в форме, чтобы люди были готовы ко всему. Приказы не надо было повторять дважды, не надо было даже проверять их исполнение.

Единственное, насколько было можно, мы делали бойцам щадящие условия: три часа на сон вместо двух, потом — час бодрствования и еще два — в наряде.

Еще, помню, солдатам приходилось ежедневно застирывать одежду. Ведь на улице было пекло в 50 градусов по Цельсию. И никаких кондиционеров. От этих постоянных стирок гимнастерки приобретали известный по фильмам об Афгане белый цвет. По ним можно было судить, является солдат старослужащим или нет.

«Мы вас туда не посылали»

Одна из главных проблем афганцев — это обида, что здесь, в Союзе, все не так, как было в Афгане. В первую очередь, не хватало таких же теплых отношений между людьми.

Порой нас встречали даже с некоторой враждебностью. Так, по возвращении из Афгана, мы с другим офицером хотели новые фуражки получить. Объяснили, что вот в командировке вся форма поистерлась и так далее, а нам ответили: «Мы вас туда не посылали». Я понимаю, что это расхожая фраза, но так действительно говорили и, разумеется, что не все ветераны, а особенно те, что сражались на передовой, могли молча такое проглотить.

По-другому складывались и отношения с подчиненными. Я сперва тоже пытался по имени-отчеству, но ребята начали хитрить, подводить. Тогда я сказал себе: стоп. С ними так поступать и разговаривать нельзя.

Получается, что самый ценный для военного опыт действий в боевой обстановке неприменим в условиях мирной жизни.

Ветераны войны в Афганистане
Ветераны войны в Афганистане
Фото: Александр Земляниченко / AP
«Не стало той страны, за которую мы воевали»

Сперва афганцы держались вместе. Помню, в первые годы ветераны создавали много патриотических обществ, а потом эти общества стали лопаться как мыльные пузыри.

Не стало той страны, за которую мы воевали. У людей, да и у нас тоже уже были другие цели, задачи. Многим хотелось стать богаче. Льготы появились. С одной стороны — это хорошо, но с другой — начались какие-то трения: кто кому чего дал или не дал.

Я встречал таких агфанцев, которые озлоблялись на весь мир и друг на друга. Вот взрывы на Котляковском кладбище — это же были разборки между ними.

Мне повезло, вернее, Господь меня увел от таких проблем. Я нашел отношения, схожие с теми, какие были в Афгане, в среде верующих людей. Сыграло свою роль и распределение в Московский военный округ. Нам, афганцам, дали возможность выбрать любой округ, в котором хочешь продолжать службу. Я попал в штаб округа, потом в академию бронетанковых войск. Публика здесь была более интеллигентная.

Потом зарплату стали платить раз в три месяца, а у нас с женой — четверо детей. Денег не было. Духовник — отец Александр Лаврин — посоветовал искать работу.

Валерий Ершов в наши дни (слева)
Валерий Ершов в наши дни (слева)
Фото рассказчика

Предложили в милицию пойти, и духовник сказал: «Иди». А я только что написал и успешно защитил научную работу: «Боевые и нравственные традиции российского офицерства».

Так вот если русский военный офицер в царские времена переходил в жандармерию, то с ним переставали здороваться. Я был в шоке какое-то время, но затем согласился. Теперь я понимаю, что тот случай был наиболее благоприятным. По-другому я бы просто из армии не ушел и, возможно, не стал бы священником в результате.

В милиции у меня было прозвище Шарапов, потому что я не понимал, как, будучи стражем порядка, можно пройти по рынку и взять два арбуза себе просто так. Проработал я недолго. Когда вкупе с армейской моя выслуга составила 20 лет — ушел на пенсию.

Съездил в паломничество на Валаам, после чего мне предложили в алтарь приходить, помогать. Я согласился, а со временем сам стал священником. У меня не было церковного образования, но я зачитывался духовной литературой, это помогало, а потом и семинарию окончил.

Принципы жизни с Богом и принципы службы в армии, как нас учили в училище, не всегда соответствуют друг другу. Разные устремления. Солдат мечтает стать генералом, а у христиан «блажен нищий духом». Это два полюса: на одном — «я хочу», а на другом — «если даст Бог».

Хотя вот у тех, кто войну прошел, правильное понимание вещей возникает. Часто ветераны к своим наградам относятся так: «Разве это мои ордена и медали? Это все товарищи мои боевые, а я тут ни при чем». Или даже так говорят: «Это Господь мне помог, это его заслуга».