В конце 2011 года в США вышла в продажу книга бывшего госсекретаря США Кондолиззы Райс "Высшая честь" (No Higher Honor), в которой политик описывает годы, проведенные в администрации президента Джорджа Буша-младшего. Рассказывая о внутренней стороне американской дипломатии, Райс несколько страниц посвятила впечатлениям от встреч с мировыми лидерами. "Лента.ру" собрала наиболее интересные из них.
Уго Чавес уже вызывал беспокойство, но еще не был центральной фигурой в регионе. Когда мы встретили его на сессии Андских государств (III Американский саммит в Квебеке, прошедший в апреле 2001 года - прим. "Ленты.ру") на периферии саммита, он постоянно улыбался и всячески старался попасть на одну фотографию с президентом [Бушем]. Когда Джордж Буш вошел в зал, Чавес подлетел к нему, чуть ли не перепрыгнув через стол, и стал говорить об их общем увлечении бейсболом. Позже президент назвал Чавеса "уличной шпаной", которой не к лицу костюм национального лидера. Я же подумала, что он гораздо страшней - поводом к таким мыслям стала присущая Чавесу диковатая харизма.
Я встретилась с Шароном в маленьком офисе "Ликуда" на верхнем этаже страшно перегретого здания в Тель-Авиве. Мне сразу бросилось в глаза, что в ширину он был такой же, как и в высоту. У него был немного ленивый взгляд и довольно мясистое лицо, по-английски он говорил с сильным акцентом. Спустя годы я поняла, что Шарон относится к тому редкому типу людей, которые говорят по-английски лучше, чем понимают его на слух. Часто это вело к недопониманию, причем Шарон, бывало, повторял одну и ту же фразу по нескольку раз, и к месту и не к месту. Однако в момент нашей первой встречи я была под впечатлением от того, насколько он свободно говорил по-английски.
Я также знала, что за Шароном установилась репутация бескомпромиссного защитника Израиля. Знала я и об ужасной роли, которую он сыграл во время нападения на лагеря палестинских беженцев в Сабре и Шатиле во время Ливано-израильской войны 1982 года - тогда погибло множество невинных палестинцев. Среди арабов и многих либеральных израильтян и американцев он был самым ненавистным израильским лидером. Во время нашей первой встречи ничто не давало повода усомниться в его репутации жесткого и бескомпромиссного человека, однако меня все равно к нему притягивало. Казалось, он являл собой квинтэссенцию всего израильского, потому что, говоря по правде, без жесткости, упорства и даже безжалостности в таком враждебном окружении этой стране выжить бы не удалось.
Когда Путин двинулся ему (Бушу) навстречу, я обратила внимание на его осанку. Российский лидер был не очень высокий, около 170 сантиметров, но широкоплечий, с легкой спортивной походкой. Казалось, он немного смущался, даже нервничал. Пожав ему руку и произнеся традиционное русское приветствие "очень приятно", я внезапно поняла, что мы уже встречались.
В 1992 году я поехала в Санкт-Петербург на встречу с мэром-реформистом, ныне покойным Анатолием Собчаком. В то время градоначальник готовил открытие в бывшей великой столице Российской империи Европейского университета, для чего решил посоветоваться с рядом стэнфордских профессоров. Вечером по приезду Собчак устроил для нас прием. Он и его жена были сторонниками монархии, они обожали дух XIX века и старались всячески воплотить великое прошлое Санкт-Петербурга в современной России. Зал был наполнен людьми в черном (в соответствии с модой европейской интеллигенции рубежа XX века). Кажется, среди них было много Толстых и Пушкиных - с семьями великих писателей и художников прошлого их связывали настоящие либо приобретенные связи. Был там еще один человек, чей вид сильно диссонировал с окружением: он был одет в костюм, которые обычно носили высокопоставленные советские чиновники. Мне его представили как вице-мэра Санкт-Петербурга Владимира Путина.
***
Во время встречи [с Джорджем Бушем] Путин рассказал сентиментальную историю про крест, подаренный ему матерью. Правда, Путин вспомнил ее не по собственной инициативе, а в ответ на вопрос увидевшего крест президента [Буша], который попытался установить более доверительные отношения. По-моему, он рассказывал про пожар, начавшийся у него на даче, и про то, как крест спасли рабочие, которые его и вернули. До сегодняшнего дня я так и не поняла, как расценивать этот рассказ: представить себе верующим Путина, в прошлом эдакого верного слугу атеистического коммунизма, мне очень сложно.
***
Президент [Буш] затем упомянул, что в спортивном зале на московской даче Путина видел балетный станок. "Да, - ответил Путин, - Людмила учится танцевать балет. Она танцует 'Лебединое озеро'. Конечно, если бы я попытался ее поднять, я был бы мертвым лебедем". Смеяться над довольно грубой шуткой о габаритах его жены было невежливо. Но всё равно все рассмеялись, даже Людмила, которой явно было неудобно.
***
Чаще всего мы с Путиным встречались в формате двое на двое, который с годами перерос в формат один на один. Мы обсуждали не так много вопросов, но со временем он стал использовать разговоры для изложения не столько того, что его "расстраивало" в американской политике, сколько собственного видения демократии. "Ты знаешь нас", - говорил он, имея в виду мое образование. Обычно с этой фразы начиналось подробное объяснение того, как Россия станет демократией: ей нужна сильная рука (его рука) и постепенное развитие "фракций" в его партии, которые будут выражать различные точки зрения… Он отмечал, что русские представляют собой разобщенное стадо, чьи многочисленные революции не приводили ни к чему хорошему. Им нужен лидер.
Иванов, в прошлом, как и Путин, сотрудник КГБ, был человеком с невероятными лингвистическими способностями. Путина он напоминал и внешне, с такими же светлыми волосами и голубыми глазами, но не со столь резкими, как у начальника, чертами. По-английски Иванов говорил в совершенстве, с едва различимым акцентом. По его словам, для оттачивания произношения он слушал рок-музыку. Сергей был жестким и немного подозрительным по отношению к Соединенным Штатам, однако на него можно было положиться. Он никогда не обещал сделать того, что сделать не мог. Вне зависимости от должностей и званий Иванов оставался безотказным каналом связи с Путиным даже в самых деликатных ситуациях... В отношениях между Белым домом и Кремлем этот канал был самым важным и адекватным.
В середине первого дня [слушаний в Сенате, посвященных назначению госсекретаря] речь взял поджарый сенатор из Иллинойса, которого только недавно избрали. Его вопросы были острыми, но не грубыми, и, похоже, что мои ответы были ему интересны. От разговора с ним, в ходе которого мы несколько раз меняли тему, я осталась под большим впечатлением. Это была моя первая встреча с тогда еще сенатором Обамой.
***
Передача (дел от администрации Джорджа Буша администрации Барака Обамы - прим. "Ленты.ру") прошла совершенно гладко. Тем не менее десять недель, остававшиеся после выборов до инаугурации, не обошлись без одного деликатного момента. Хотя в стране был действующий президент, необходимо было убедиться в том, что новый главнокомандующий находится в курсе всех разворачивающихся событий.
На тот момент у нас было несколько "горячих" дипломатических вопросов, и мы с президентом [Бушем] решили, что я буду обсуждать их напрямую с избранным главой государства. Встречаться с Хиллари [Клинтон] было не совсем уместно: Сенату не нравилось, когда еще не утвержденный член Кабинета начинал "исполнять обязанности". Барак Обама и я провели несколько встреч, во время которых мы обсудили переговоры с Северной Кореей, решение вопроса в Газе и, что наиболее важно, события, которые в конце ноября разворачивались в Южной Азии. Последний раз мы увиделись за несколько дней до инаугурации. "Господин избранный президент, - сказала я. - Вероятно, это наш последний разговор до момента, когда вы войдете в Овальный кабинет. Я горжусь вашим избранием. Удачи вам и помоги вам Господь".
Раньше Лавров почти десять лет проработал постпредом при ООН. Его английский был утонченным, а его самого часто считали упрямым, но способным дипломатом. Он любил хорошее вино, вкусную еду и охоту на сибирских просторах. Что ж, в конце концов, он все-таки был русским. <…> Перед визитом в Москву, который состоялся в апреле 2005 года, вскоре после назначения госсекретарем, я встретилась с Лавровым в Турции. Почти целый час он перечислял российские претензии к американской политике. Я внимательно его выслушала, но позже попросила Билла Бернса, который тогда работал послом в России, передать ему, что взаимодействие должно улучшиться. В противном случае я просто не тратила бы времени на наши встречи. Я рассчитывала на обмен мнениями, а не на выслушивание монолога… Когда мы встретились с Лавровым в Москве, разговор пошел лучше, и со временем мы смогли начать действительно взаимодействовать, а не зачитывать друг другу свои списки.
Пожимая ему руку и напоминая себе не улыбаться, я оглянулась и заметила, что кроме моей личной помощницы Лиз Лайнберри и личной охраны в помещении больше никого не было. Головорезы из службы безопасности Башира не пустили никого из моей делегации, в том числе посла. Я пришла в ярость и отказалась говорить с Баширом без своего сопровождения. Мы сидели и пристально смотрели друг на друга. Он был мне мерзок, причем я уверена, что и он был того же мнения обо мне.
Наконец в помещение вломились суданские охранники в черных костюмах и темных очках, которые толкали перед собой моих помощников. Я глубоко вдохнула и проговорила послание относительно наших ожиданий, что суданское правительство остановит насилие против населения и начнет сотрудничать с ООН. Однако у меня едва ли получалось концентрироваться на том, что я говорю. Башир отвечал медленно, двигая головой взад и вперед и из стороны в сторону. Он выглядел, будто был под воздействием наркотиков. Выглядело это поистине дико.
Для этого (визита в Ливию - прим. "Ленты.ру") было две причины - одна из них была традиционной, в то время как другая, признаться, приводила меня в замешательство. Очевидно, что первый с 1953 года визит госсекретаря США должен был стать важной вехой на пути страны к международному признанию. Между тем Каддафи странным образом притягивало ко мне, и он спрашивал у своих гостей, почему его "африканская принцесса" не хочет ехать к нему.
Готовясь к встрече, я решила проигнорировать второй довод и сконцентрироваться на первом. Подготовка была непростой, учитывая массу требований со стороны ливийцев, в том числе, чтобы я встречалась с лидером в его палатке. Понятно, что я отклонила приглашение и провела встречу в его официальной резиденции.
По пути я остановилась в Португалии, где меня приняли мои друзья - посол Томас Стивенсон и его жена Барбара. Там я воспользовалась возможностью расспросить министра иностранных дел Луиша Амаду, который был хорошо знаком с Ливией и самим Каддафи, и он посоветовал начать беседу с обсуждения Африки. "И не удивляйтесь, если он вдруг скажет что-нибудь дикое, - предупредил министр. - Он придет в себя".
***
Через несколько часов нас вызвали в резиденцию, где под вспышками сотен камер я поприветствовала Каддафи и села. Каддафи произнес несколько абсолютно приличествующих случаю слов, я ответила тем же, после чего пресса удалилась. Как и советовал Амаду, мы начали разговор с Африки в целом и Судана в частности. Ливийский лидер пообещал, что его страна поможет с созданием альтернативных путей доставки гуманитарной помощи беженцам. "Пока все идет гладко, - подумала я. - Он вроде бы не похож на сумасшедшего". А затем, как Амаду и предсказывал, Каддафи внезапно замолчал и начал раскачивать головой вперед и назад. "Скажите президенту Бушу, чтобы прекратил разговоры о создании на Ближнем Востоке двух государств! - рявкнул он. - Государство должно быть одно! Израильтина!". Мой ответ, похоже, ему не понравился: одним махом Каддафи уволил сразу двух переводчиков. "Спокойно, - подумала я. - Это Каддафи".