В конце декабря 2013 года в Волгограде случились два теракта: 29 декабря произошел взрыв на железнодорожном вокзале, 30-го — в переполненном троллейбусе. Кроме того, двумя месяцами ранее террористка-смертница взорвала себя в волгоградском автобусе. Все теракты привели к человеческим жертвам — и все они, по заявлениям источников в правоохранительных органах, выстраиваются в одну серию: у них «общий почерк» и общие организаторы. «Лента.ру» выяснила у эксперта по российским спецслужбам Андрея Солдатова, кто может стоять за терактами, почему ФСБ в ее нынешнем виде недостаточно эффективно борется с терроризмом — и к чему, в конечном итоге, приведет террор на Волге.
Андрей Солдатов — главный редактор сайта Agentura.Ru и один из главных отечественных специалистов, изучающих работу спецслужб. В беседе с «Лентой.ру» он признал, что действия ФСБ и полиции в Волгограде носят «популистско-отчаянный характер»: «Такие меры могут успокоить тех, кто недоволен властью, но вряд ли помогут бороться с террористами-смертниками».
По мнению Солдатова, во второй половине двухтысячных годов, пока реформировались российские спецслужбы, радикальные исламисты на Северном Кавказе также перестраивали свою структуру. Они отказались от «квазивоенных формирований, полков и бригад» в пользу небольших ячеек, которые отличаются высокой эффективностью. Солдатов считает, что теракты в Волгограде наглядно показали: у одного из лидеров исламистского подполья Доку Умарова сейчас есть «и люди, и возможности», чтобы заниматься терроризмом в центральной России.
Как ты можешь описать ситуацию в Волгограде со стороны?
Андрей Солдатов: В городе началась паника, что вполне объяснимо: мы получили не теракт, а серию. Те меры [безопасности], которые сейчас предпринимаются, — многие из них носят такой популистско-отчаянный характер, как введение дружинников. Все это мы проходили в Москве в 1999 году; понятно, что такие меры могут успокоить тех, кто недоволен властью, но вряд ли такие меры помогут бороться с террористами-смертниками.
Почему?
Потому что патрули годятся для того, чтобы предотвратить наступление большой группы вооруженных людей — они помогают их быстро идентифицировать и быстро отреагировать, но это совершенно не годится для одиночных терактов. Для того чтобы вычислить человека со взрывным устройством, нужно обладать необходимой подготовкой. Поэтому, кстати говоря, теперешние панические призывы к бдительности недостаточно эффективны — для того чтобы распознать смертника, нужно обладать определенными умениями, а обычный человек это не очень понимает. Кончится тем, что люди будут заваливать ФСБ и местные управления МВД по всей стране звонками с описанием подозрительных людей, которыми окажутся водители, люди другой национальности или люди, ведущие себя немножко странно. К сожалению, это приведет к взрывному росту ксенофобии.
Какими умениями нужно обладать, чтобы вычислить террориста-смертника?
На самом деле, этому учатся достаточно длительное время, и, повторюсь, я даже не буду давать советы, потому что обычный человек не может это определить — да, в общем-то, и не должен этим заниматься, это дело спецслужб. Кроме того, 80 процентов в обнаружении смертника — это собранная информация. К сожалению, сейчас основной проблемой [ФСБ] является быстрый, а иногда и мгновенный обмен информацией между различными подразделениями различных ведомств, причем по всей стране, от Северного Кавказа до Москвы и других областей. И вот здесь у российских спецслужб всегда была большая проблема, и она никак не решена до сих пор. В основном, она связана с отсутствием доверия: люди плохо доверяют информации, которая выходит из управлений ФСБ по Чечне, Дагестану или по Ингушетии. В свою очередь, московские чекисты неохотно делятся своей информацией с северо-кавказскими направлениями. Эта проблема нарастала как снежный ком.
И все-таки: есть какие-то различия в поведении террориста-смертника и обычного человека?
Это может быть кто-то вроде девушки, которая очень нервничает в публичных местах и при приближении к людям в форме. Но, понимаете, это настолько расплывчатая категория, что под нее подпадает большая часть моих знакомых, которые нервничают, просто приходя в аэропорт. Я не хочу давать никаких советов, чтобы не поступило огромное количество ложных сигналов.
Ты работал на большинстве терактов в России, от взорванных домов в Москве до Беслана, и, насколько я понимаю, плотно общался с представителями ФСБ. Стали ли учить людей вычислять террористов-смертников?
Тут вот какая ситуация: дело в том, что российские спецслужбы и контртеррористические подразделения прошли свой период реформ в 2006-2007 годах. Проблема в том, что тогда их реформировали с упором на противостояние одному конкретному виду угроз, а именно — появлению большой группы боевиков в городе. То есть — появится толпа боевиков в городе, захватит контроль над областным или республиканским центром. По большому счету, пытались предотвратить то, что было в 2005 году в Нальчике, или ранее в Ингушетии, когда боевики два дня контролировали почти всю Ингушетию. Ради этого и для этого реформировали все спецслужбы, и благодаря этому появились такие вещи, как оперативные штабы, антитеррористические комиссии. Упор был сделан на координацию спецведомств в одном городе: у вас происходит кризис в городе, все начинают друг другу звонить, все знают, куда бежать, и координация на каком-то уровне становится эффективной.
Проблема в том, что в случае со смертниками-одиночками эта схема не работает, и горькая ирония заключается в том, что пока российские спецслужбы проходили свой период реформ, исламисты на Северном Кавказе проходили свой период реформ.
Каких именно?
Именно в то время, в конце 2006 года, они отказались от квазивоенных формирований, полков и бригад — и перешли на ячеистую структуру: действовать небольшими группами, ячейками по пять-шесть человек, намного эффективнее и с точки зрения безопасности, и с точки зрения проникновения в организацию людей из ФСБ. К тому же такой ячейки достаточно для того, чтобы организовать террористический акт с применением шахида.
Наши спецслужбы к этому готовы не были, и это очень серьезная проблема. Нужно учитывать еще одну вещь: если мы не говорим о Москве и нескольких подразделениях по Северному Кавказу, то российская ФСБ до сих пор живет в рамках структуры, созданной, не побоюсь этого слова, еще в сталинские времена.
Региональные службы ФСБ — прямые наследники НКВД, которые были созданы для того, чтобы пропускать через себя большое количество людей для репрессий, когда нужно было прокачивать толпу, осуждать, быстро расстреливать. И вот эта система с очень минимальными изменениями дожила до сегодняшних дней: ее не трогали ни во времена Андропова, ни в 1990-е годы. Ее побоялся тронуть Путин, потому что непонятно, что с ней делать — она слишком громоздкая и не подходит для современного типа угроз, поскольку узким местом, повторюсь, является обмен информации между региональными отделениями. Все забюрократизировано, и пока сообщение дойдет из одной точки в другую...
Есть еще одна острая проблема, она появилась несколько лет назад — кризис доверия внутри самой спецслужбы. Между людьми уровня майоров и полковников и их начальством. Средний состав не очень доверяет своему руководству, поскольку считает его коррумпированным.
И что происходит?
Затыкаются каналы информации, и никто внутри спецслужб не склонен проявлять инициативу. И что с этим делать — совершенно непонятно.
Со времени перехода на «ячеистую структуру терактов» прошло семь с лишним лет. Неужели за это время ничего нельзя было сделать?
Борьба с терроризмом стала тихо сходить на нет — из-за того, что количество терактов стало уменьшаться. Я помню, как несколько лет назад пытались реализовывать программу по борьбе с пропагандой терроризма. Создавали какие-то ресурсы, в том числе медийные, делали сайты. Когда я [в ФСБ] стал спрашивать, в чем дело, мне отвечали: «Погоди, вот за год ничего не произошло, и это [терроризм] ушло из фокуса внимания». В отсутствие какого-либо контроля за деятельностью спецслужб (а спецслужбы у нас имеют одного заказчика в лице Владимира Путина, и с ним они давно уже договорились, по каким критериям он оценивает их эффективность) у чекистов нет никакого желания подталкивать себя к реагированию на изменение обстановки.
По каким критериям оценивается работа спецслужб?
В законе о противодействии террористической деятельности, который был при Ельцине, определение терроризма было таким: теракт, который уносит жизнь большого количества людей. При Путине терроризм формулируется как «политика устрашения и давления на органы власти». И посыл со стороны Кремля был таким — не допустить возможности того, чтобы террористы диктовали властям, что им делать. А когда у вас происходит подрыв террориста-смертника, никаких политических требований никто не выдвигает, соответственно, угрозы давления и диктовки условий органам власти не происходит.
После взрыва «Невского экспресса» на «Эхе Москвы» выступала одна из бывших судей; она сказала гениальную вещь о том, что по нынешнему закону даже взрыв в поезде нельзя квалифицировать как теракт, потому что политические требования не выдвигались. Вся система ФСБ заточена на то, чтобы не допустить ситуации, в которой террористы заставляют премьер-министра куда-то звонить и выпускать людей из тюрьмы. Государственную систему хотели сделать непроницаемой, и она непроницаема. Давить на нее с помощью терактов в России невозможно, но она не годится для предотвращения подрывов.
Какие меры безопасности принимает ФСБ?
Этот список не меняется: все переводятся на круглосуточное дежурство, у всех заканчиваются отпуска и выходные, все сидят на телефонах или в зданиях и штаб-квартирах соответствующих подразделений и чего-то ждут. Происходит большое количество совещаний. Это создает видимость активной деятельности, но результативность невысока, потому что в этом случае работает только долгосрочная стратегия — если налажена хорошая работа с низовыми оперативниками по Дагестану и оперативниками, которые служат в УФСБ по Волгограду, то тогда можно что-то сделать. Но если каналы не очень хорошие, то в течение одного дня сделать ничего невозможно.
Стоит ли нам ждать новых терактов?
Тяжелый вопрос. Учитывая грядущую Олимпиаду в Сочи, мы должны иметь в виду самый худший сценарий: эта серия важна не сама по себе, поскольку понятно, что нет никаких специальных требований у террористов по Волгоградской области. Они никогда не выдвигались, Волгоград никогда не был частью Северного Кавказа, там не страдало население от войны, там очень небольшая группа националистов и так далее. Нужно учитывать сценарий, в котором эта серия терактов является диверсионной атакой по отвлечению внимания — это очень известная тактика, которой [один из руководителей самопровозглашенной Чеченской Республики Ичкерия Шамиль] Басаев пользовался еще перед Бесланом. Если помните, для того чтобы отвлечь внимание спецслужб, была устроена серия терактов в Москве, был взрыв на станции метро «Рижская» — и только потом захватили школу в Беслане. Это очень эффективная тактика по переключению внимания.
Почему теракты случились именно в Волгограде?
Во-первых, это город в центральной России, это важно психологически: боевики показывают, что могут устроить теракты за пределами Северного Кавказа. Плюс, через Волгоград проходит дорога из Дагестана. Это удобно — вы акцентируете внимание на одном городе, туда начинают стекаться силовики на несколько месяцев, а в это время вы можете делать что-то другое.
Хватит ли мощностей ФСБ на предотвращение терактов?
Повторюсь, это структура массивная и громоздкая, но не все они занимаются борьбой с терроризмом. Невозможно в течение одного дня переключить их на противостояние именно этому виду угроз.
Чему обучены люди в системе ФСБ?
Прежде всего, обеспечению политической безопасности системы, это их основная задача. В российской терминологии это называется «защитой конституционного строя». Все остальное — часть большой идеи.
А как же центр противодействия экстремизму?
Центр «Э» в 2007 году реформировали для того, чтобы противодействовать другому виду угроз. Раньше это был центр «Т», департамент противодействия организованной преступности и терроризму; сейчас они занимаются противодействием распространению протестных настроений в обществе.
Два года в центральной России не было терактов. По какой причине, как ты думаешь?
Дело в том, что после начала московских протестов [последний президент самопровозглашенной Чеченской Республики Ичкерия] Доку Умаров заявлял, что не собирается устраивать теракты именно потому, что идут протесты. Потом он снял эмбарго на теракты — в июле этого года. Самым главным вопросом был следующий: взрывов не было, потому что спецслужбы хорошо работали или потому, что Умаров объявил эмбарго? И есть ли у него люди и возможности для того, чтобы совершать теракты в центральной России? К сожалению, на все вопросы мы получили утвердительные ответы — да, у него есть и люди, и возможности.