«Рынок движется в сторону наукоемких, индустриальных решений» СЕО Rusbase.VC Мария Подлеснова и основатель портала Firrma Дмитрий Фалалеев о российском венчуре

Отечественному рынку венчурных инвестиций немногим более пяти лет. Это самый молодой российский рынок. Несмотря на общий спад в экономике, венчурные проекты продолжают жить и даже демонстрировать успехи. В начале декабря лучшие представители отрасли были отмечены премией Venture Awards Russia. О непростых буднях венчурных инвесторов «Ленте.ру» рассказали организаторы премии, руководитель ресурса Rusbase.VC Мария Подлеснова и основатель портала Firrma Дмитрий Фалалеев.

«Лента.ру» Что собой представляет венчурный рынок, какая у него динамика, какие могут быть перспективы в дальнейшем?

Фалалеев: Это сложный вопрос. Вообще-то, он сейчас падает. Но не все так линейно. С одной стороны, есть экономико-политическая ситуация, негативно влияющая на рынок. С другой — он падает ровно настолько, насколько падают все остальные. При этом мы сейчас находимся в нижней точке инвестиционного цикла. Большинство фондов запустились четыре-пять лет назад и к этому моменту потратили свои средства. И сейчас они, в принципе, не тратят — либо управляют сложившимися портфелями, либо пытаются искать деньги в новые фонды. Многие и не собираются сильно тратиться. Это влияет на восприятие рынка извне, так как со стороны кажется, что на рынке ничего не происходит. Но это не совсем так — надо смотреть на ситуацию в контексте. Просто нижний цикл развития совпал с негативной макроэкономической ситуацией.

Подлеснова: Венчурные инвестиции — рискованная история. А кризис, на мой взгляд, как раз то время, когда надо инвестировать. В первую очередь, потому что в кризис все дешевле. Открывается много перспектив. Во-вторых, несмотря на кризис, инвесторы, особенно частные, все равно с деньгами. Я считаю, что деньги есть всегда. Их может быть меньше, но они все равно есть. Если есть классные идеи, классные проекты, то деньги на них обязательно найдутся.

Каков характер проектов, которые находятся в фондах? Что выбирают инвесторы?

Подлеснова: Явно видна тенденция инвестирования не в IT, хотя сам интернет развивается очень быстро. Инвесторы чаще предпочитают такие проекты, которые можно «потрогать». Например, гаджеты и интернет вещей. То есть то, что связано с более сложными технологиями, а не просто мобильные приложения или сайт. Рынок движется в сторону наукоемких, индустриальных решений.

Фалалеев: Происходит коррекция рынка. Раньше было много «диких» денег. Сейчас их меньше. Теперь сформировались целенаправленные инвесторы, которые уже на чем-то обожглись и понимают, что им нужно.

Подлеснова: Но вообще пять-семь лет — это очень мало для рынка. Прошло бы лет двадцать, закрылись бы первые фонды, тогда было бы лучше видно, что представляет собой рынок. Нет, есть, конечно, истории успешных венчурных команд, уже запустивших вторые фонды, — «Алмаз», например, но этого недостаточно для того, чтобы говорить о зрелости рынка. Нужно еще лет пять-семь, чтобы рынок продемонстрировал нечто, что можно по-настоящему оценить. Надо, чтобы фонды сделали больше выходов из проектов. Вот, например, в прошлом году, когда мы проводили Venture Awards, у нас было всего три номинанта в номинации Exit of The Year. В этом году — уже пятнадцать попали в Long List, пять из которых боролись за статуэтку. Выход фонда из проекта — всегда показатель того, что рынок развивается. В этом году количество выходов увеличилось и повысилось их качество. Проекты стали возвращать деньги инвесторам — или через мультипликаторы при выходах, или через дивиденды. При этом у нас образовался «вторичный рынок» стратегов-покупателей, которого раньше не было. На нем уже достаточно игроков, которых мы пока не включали в премию. Например, Yandex много покупает, начали покупать «Ростелеком», АФК «Система»

Кто обычно приобретает выходящие из фондов проекты?

Подлеснова: Потенциальные покупатели — это корпорации. Или Yandex, например — бывший стартап, который теперь таким образом наращивает капитализацию. Или АФК «Система», приобретающая «Озон» в тех же целях. Стратеги и фонды из Европы покупали. Сейчас, правда, уже реже.

Фалалеев: Думаю, в ближайшее время зарубежные инвесторы вообще перестанут покупать. Но до истории с Украиной они были достаточно активны. TMT Investments делал выходы за границей, Runa тоже, еще несколько топовых фондов.

Подлеснова: В общем, это либо крупные международные фонды, либо специализированные подразделения крупных компаний. Они или аудиторию покупают, как в случае с Kinopoisk, или повышают себе капитализацию.

А какой вообще объем рынка в деньгах?

Фалалеев: Не возьмусь за такую оценку.

Подлеснова: Я тоже. Слишком многое закрыто. Не все фонды готовы раскрывать информацию. Объемы фондов сообщают единицы. Есть данные по отдельным проектам, но в общем, сколько в фонде денег, практически никто не говорит. Вот, например, в США — это общедоступная информация. Рынок там очень прозрачен. Можно посмотреть все суммы, инвестированные в проекты. У них есть процедура отчета перед Limited Partners. У нас другая ситуация. Не всегда даже известно, кто инвестор фонда. То есть мы можем догадываться, что в фонде есть деньги того или иного частного лица, но документальных подтверждений этому чаще всего нет. Исключение, пожалуй, фонды Runa и «Алмаз». Поэтому посчитать объем рынка, я бы даже не бралась.

Но рынок-то привлекательный? Количество фондов растет, приходят новые игроки?

Подлеснова: Возникают профильные фонды, отраслевые, вкладывающие в конкретные отрасли. Такие фонды, как правило, существуют при крупном бизнесе. Например, в этом году образовался фонд Ocean Ventures при ЗАО «Океан Банк». Он инвестирует в стартапы из области финансовых инноваций, которые могут оказать поддержку продуктам банка. Точно так же фонд Qiwi Ventures вкладывает средства в проекты, полезные компании Qiwi.

Фалалеев: И каждый год появляются от трех до пяти новых фондов, про которые мы поначалу мало что знаем, но которые тратят довольно большие суммы. Например, в этом году активен Massa innovations, пока не очень известный рынку, но совершивший уже немало сделок. В прошлом году таким фондом был Flint, выросший из команды «Финама». Каждый год приходит несколько новых активных игроков. А закрывается мало кто. Правда, некоторые фонды прекратили инвестировать во второй половине года, и не очень понятно, что с ними будет дальше.

Подлеснова: Многие фонды говорят, что они меняют свои инвестиционные стратегии. Например Flint Capital начал инвестировать в зарубежные компании (пока в основном израильские). Говорят, что в России проектов нет.

Почему так происходит? Слишком много похожих друг на друга проектов, нет новых идей?

Подлеснова: Мне кажется, нет клиентов. То есть проекты есть, но для них нет рынка. Есть идеи, даже очень классные, но нет аудитории. Есть города-миллионники, где люди готовы пользоваться инновационными сервисами, но на этом аудитория исчерпывается.

Фалалеев: Кроме того, нет культуры предпринимательства. Лично у меня есть ощущение, что многие начинающие предприниматели выбирают слишком легкие идеи для реализации. Сделать, например, рекламный сервис или маркетплейс, или онлайн-магазин. При этом есть отрасли, где действительно нужны были бы сервисы, особенно на стыке с офлайном. Это сложнее. Всем хочется, чтобы было легко. Даже если говорить про e-commerce, традиционно популярный и у предпринимателей, и у инвесторов. Никто не смотрит на это направление с точки зрения доставки, логистики и так далее. Потому что это слишком трудно и нужны другие объемы инвестиций. Многие инвесторы, особенно из реального сектора, тоже стали это понимать. От них пошли запросы на то, чтобы проекты были ближе к офлайну.

Подлеснова: В e-commerce рынок уже наигрался. Оказалось, что это не так просто, как представлялось. Ну и вообще у нас нет культуры предпринимательства. Здесь я говорю не только про личные качества предпринимателя, но и в целом о среде, которая заставляла бы человека включать извилины и придумывать какие-то новые способы развития бизнеса: снижать затраты, наращивать эффективность и так далее. Плюс у нас нет культуры работы с клиентом, работы с негативом. Мы еще этому только учимся. Я не могу сказать, что в этом виноваты одни предприниматели. Это общая ситуация в российской деловой среде.

Может быть, это еще происходит потому, что мы очень небережливые. Мы получаем деньги, после чего снимаем офис, набираем штат и понимаем, что деньги закончились. Многие лишь играют в предпринимателей.

Как вы организовали Venture Awards Russia? Чем вручение премии в этом году отличается от предыдущего?

Фалалеев: Мне все время хочется эту историю рассказать. Мы же с Марией — прямые конкуренты. Сейчас, правда, в меньшей степени, но тем не менее. Однако как-то мы поняли, что надо делать премию. И в прошлом году ее запустили, заручившись поддержкой партнеров. Всем очень понравилось. Оказалось, что венчурным инвесторам не хватает общей площадки, где они могли бы пообщаться, встретиться все вместе, поговорить. Пусть даже раз в году. Секрет успеха Venture Awards в том, что нам удается собирать максимально большое количество представителей отрасли.

Подлеснова: В прошлом году было около 120 человек, в этом уже около 200. Может, и больше: под конец мы не вели статистику. Было приятно знакомиться с гостями, которых ранее я не знала лично, то есть Venture Awards и для нас самих весьма полезен.

Фалалеев: В этом году мы более качественно подошли к методологии, жюри было более репрезентативным — просто на грани фантастики. Были Рубен Аганбегян из «Открытия», Андрей Мовчан из «Третьего Рима», Игорь Агамирзян из РВК, Алексей Комиссаров (экс-министр правительства Москвы) и многие другие известные в отрасли и бизнесе люди, хорошо разбирающиеся в вопросе. Для них слово «венчур» прозвучало не в первый раз.

Подлеснова: При подсчете голосов возникла сильная конкуренция. Только две номинации не вызвали разногласий среди судей. По остальным велись жесткие баталии. Мы до конца не знали, кто победит в той или иной номинации. Были, конечно, и недовольные. Мы бы могли подкрутить результаты, но, естественно, не стали этого делать. От этого премия стала только интереснее. Но выбирали не мы, а выбирало жюри. И мы об этом нисколько не жалеем. Сами мы голосовали совсем за других людей, которые, к сожалению, не победили. Здесь еще важно, что мы с Димой делаем эту премию совместно и таким образом контролируем друг друга. В этом — сила Venture Awards. У нас саморегулируемая система.

Фалалеев: Хотя многих это удивляет. В России почему-то думают, что результаты премии обязательно должны быть ангажированными. Для меня это странно.

Подлеснова: Хотя мы конструктивно принимаем всю критику относительно премии. Есть, например, предложение увеличить состав жюри — и мы пойдем навстречу этому предложению. Еще есть предложение разделять в номинациях фонды с государственным участием и частные компании. Мы подумаем об этом. Можно также отдельно выделить акселераторы, но там есть сложности с критериями оценки. Можно попробовать ликвидировать сложности с открытостью информации по выходам.

Фалалеев: Потому что эта проблема, как мы уже говорили, есть. Люди не очень охотно раскрывают информацию, касающуюся объема сделок, соинвесторов, долей. Соответственно, это может быть ограничением при участии в нашей премии, к этому надо быть готовым — раскрывайтесь, и вас оценят. Премия развивается. Возникает много предложений, что можно убрать, что можно добавить. По технологическим аспектам подготовки, в частности.

Подлеснова: Мы готовы на эту работу. Мы хотим премию продолжать, потому что считаем ее хорошим продуктом. Есть, правда, предложение перенести ее на январь, так как очень много сделок закрывается в конце года, а мы просто не успеваем их посчитать. Поэтому не исключено, что следующую премию за 2015 год, мы проведем в январе 2016 года.