«С большим интересом читаю ваши репортажи в спецпроекте "Первая мировая". В юбилейный год многие интересуются этими событиями. Вот уже много лет я храню материалы моего прадеда, Константина Васильевича Криворотова, судьба которого тоже заслуживает внимания. Он был военным врачом и в Порт-Артуре, и в Первую мировую, и в гражданскую... У меня сохранилась его биография, написанная им же от руки, фото из плена, в который он попал с Самсоновской армией в 1914 году и где провел тяжелых четыре года, спасая от смерти русских солдат, а также оригинал благодарности, написанной военнопленными, со 111 подписями». Александра Зеленская (Alexandra Sirzen Zelenskaya, Ph.D).
Вот такое письмо в редакцию «Ленты.ру» пришло из Швейцарии от Александры Зеленской, правнучки русского полкового врача Константина Васильевича Криворотова, участника Русско-Японской и Первой мировой войн. Присланные материалы показались нам настолько интересными, что мы решили их опубликовать.
Елец. Купеческий и торговый.
Я родился в 1878 году в городе Ельце Орловской губернии, насчитывавшем около 60 тысяч жителей. Город старинный купеческий, торговый. Из промышленных заведений помнятся мне три: мукомольная мельница, табачная (махорочная) фабрика и колокольный завод. Были базары, мясные и рыбные ряды. На главной улице несколько магазинов, и то простые лавки.
Ближайшие родственники были купеческого звания, одновременно и помещиками: в городе они имели свои каменные дома, а в уездах при деревнях — имения с посевными площадями, у некоторых — с конскими заводами.
Наша семья была из небогатых, имела хлебную (зерном) небольшую торговлю с помещиками, а при дедушке (которого я не застал в живых) — еще какую-то торговлю с Украиной, куда добирались на лошадях, в том числе ездил молодым еще мой отец с братом. Последний — любимец бабушки — заболел там, умер и был похоронен. И как будто в память его и по желанию бабушки я и был назван Константином.
Папины торговые дела и до того ведшиеся в небогатых размерах потом пошатнулись (за кого-то, как говорили, поручился), и он, выйдя из купеческого звания, перешел уже на службу на хлебную биржу, где и работал до конца своей жизни.
Елец. Общий вид на город.
Русская открытка начала века. Из собрания П. Каменченко.
Уклад нашей домашней жизни был типичным для того времени: родились, крестились на дому или в церкви, чтили праздники, ходили в церковь, соблюдали посты, Масленицы. С утра пили чай из самовара, обедали, потом вечерний чай и обязательно ужин — такой же, как обед.
Чтобы не терять престиж у граждан, соблюдался своего рода этикет. Например, наша приходская церковь от дома была ровно в двух коротеньких кварталах, на нашей же улице. Но бабушка никогда не ходила туда пешком (даже когда «обедняли»), а запрягалась в пролетку лошадь, и кучер отвозил ее, скажем, к всенощной. Оттуда возвращался домой, и запряженная лошадь стояла на дворе под навесом, а к концу всенощной, «к третьему звону», кучер опять ехал за бабушкой и по этим двум кварталам привозил ее домой — иначе было бы вроде как стыдно, если бы Капитолина Матвеевна Криворотова шла целых два квартала пешком.
Мама была дочерью одного управляющего в имении какого-то богатого барина из соседнего уезда (приезжал барин в свое имение очень редко). Маму сосватали и выдали замуж, кажется, когда ей было 16 лет: первое длинное платье шили к венцу.
Мама по-тогдашнему была довольно интеллигентным человеком, дома как будто имела даже гувернантку, любила читать и когда пришло время, очень хотела, чтобы все мы, ее дети, получили образование. В доме пользовалась любовью бабушки, была очень авторитетным человеком у папы и ввиду своего ласкового характера пользовалась везде уважением и любовью.
Мама. Семья. Полковой врач в Брянске.
Оставшись после смерти папы (он умер от туберкулеза) с семью детьми (я был тогда в 8-м классе гимназии) и без всяких средств к жизни, подрядилась брать с мельницы работу — шить для муки мешки-«пудовички» — и стала брать на квартиру и в «нахлебники» гимназистов из уездов.
Домашние же работы до последних дней жизни были безотказно у нее на руках, в последние годы едва шевелившихся (умерла она от туберкулеза).
В результате забот мамы мы получили такое образование: обе сестры окончили гимназию, и старшая вскоре вышла замуж за железнодорожного техника — дорожного мастера, другая после гимназии два года училась в Москве на курсах медицинских сестер, а потом в своем Ельце служила в конторе нотариуса.
Братья. Я окончил медицинский факультет, другой брат — юридический, третий — историко-филологический и был в Ельце директором прогимназии, четвертый, не окончив гимназии, ушел на военную службу вольноопределяющимся, попал на русско-германскую войну на фронт, вернулся хромым инвалидом и служил в банке (умер, как и вторая сестра, от туберкулеза), пятый, еще не окончивший гимназии, в гражданскую войну в числе многих других молодых ребят-ельчан был принудительно уведен генералом Мамонтовым (из Белой армии) при его известном рейде по тылам войны, после чего след потерялся, и чем и где кончилась его жизнь, неизвестно.
Бабушка прожила довольно долго и умерла, по-теперешнему, от «гипертонической болезни», которой тогда еще не знали. Мы с Марусей захватили ее уже беспамятным гипертоником, когда приезжали в Елец в первые годы после нашего брака. Когда после четырехлетнего плена в Германии я вернулся в Елец, во время моего отсутствия уже произошла Октябрьская революция и тихая жизнь в старом купеческом Ельце значительно перевернулась. Постепенно сошли на нет купцы-помещики, исчезла со сцены обывательская жизнь с ее привычным укладом, времяпровождением и развлечениями вроде кулачных боев, травли специально разводимых звероподобных «меделянских» собак-волкодавов, петушиных боев и т.д., и т.п.
Далее длинная полоса моей жизни переносится в город Брянск, общим своим укладом близкий к Ельцу (братья одной и той же губернии), но все-таки несколько более живой, может быть благодаря узлу железных дорог и массе военных.
Брянск. Московская улица.
Русская открытка начала века. Из собрания П. Каменченко.
...Не желая прерывать целостности описания жизни Ельца и нашей старой семьи Криворотовых, я забежал несколько вперед, пропустив важный этап в моей личной жизни: по окончании медфака в октябре 1902 года я, до получения назначения на постоянную службу, работал практики ради врачом-экстерном в нашей Елецкой городской больнице и через девять месяцев получил назначение в город Брянск младшим врачом в стоявший там 144-й пехотный Каширский полк. Но прослужил здесь только несколько месяцев, так как началась Русско-Японская война внезапным нападением японцев на Порт-Артур и я переведен был младшим же врачом в числящийся в его гарнизоне 13-й Восточно-Сибирский стрелковый полк.
Оборона и падение Порт-Артура
В самом начале войны полк находился в разных местах сухопутного фронта крепости, участвуя в полевых боях, — позиции Кинг-джоу и Волчьи и Зеленые горы, — а в июле-месяце включился в саму крепость.
Она была окружена тесным кольцом и с моря, и с суши японским флотом и армией, и поэтому никаких пополнений гарнизона ни людьми, ни продовольствием, ни орудиями, ни снарядами не было. Осада крепости и ее жизнь очень правдиво описаны в общеизвестной книге «Порт-Артур» Степанова. Моя врачебная работа на передовых перевязочных пунктах на разных фронтах протекала в тяжелых условиях. Часто под обстрелом.
Численность гарнизона без пополнения быстро таяла. Передовые позиции часто пополнялись выписанными из госпиталей инвалидами. От недоедания более половины защитников крепости болели цингой.
Несмотря на геройскую защиту, позиции одна за другой переходили в руки японцев. Флот после неудачной попытки прорваться из Артура во Владивосток был окончательно заперт от моря во внутреннем рейде. Когда, наконец, японцы взяли гору Высокую, они получили возможность обстреливать корабли прицельным огнем и быстро пустили его на дно.
Взяты были самые важные форты №2 и №3, и на очереди стоял только безнадежный бой на улицах. Тогда командование пошло на переговоры с врагом и сдало крепость. По договоренности все остатки армии уходили в плен. А носители Красного Креста — врачи, фельдшера, медсестры, санитарки и служители, духовенство, а также калеки и инвалиды (не способные, по японским военным законам, носить оружие) — отправлялись в Россию.
Два бывших в полку (кроме меня) врача назначены были сопровождать остатки полка до Японии, а третьего — меня — оставили пока в Артуре, сдав мне письменно в один день, 24 декабря 1904 года, 800 человек больных и раненых, негодных пока к эвакуации. При них остался персонал: врач — я, школьный фельдшер, три ротных, три санитарки и надзиратель. Всего девять человек!!! Эти 809 человек были прикомандированы на питание к остающемуся пока в Артуре в бараках на том же дворе, где и мы, русскому госпиталю, у которого было пять врачей, около 100 человек среднего и младшего персонала и всего около 100 больных.
Православная церковь в Порт-Артуре
Русская открытка начала века. Из собрания П. Каменченко.
Я пытался просить главного врача взять у меня часть самых тяжелых больных, но он категорически отказывался под разными предлогами. Тогда назавтра поехал к начальнику оставшегося в Артуре Красного Креста с докладом об этом положении. Он обещал завтра же приехать к нам и решить вопрос на месте. Прибыл, осмотрел мои четыре барака, госпиталь и дал предписание мне и главному врачу «снести в два барака всех самых трудных больных и передать их госпиталю», а главному врачу — принять их (!!!). С 400 больными, хотя нас осталось было, как и прежде, девять человек, мы все же справились. По мере подбирающихся для выписки ко мне приходили два японских врача и сортировали выписных: способных носить оружие — в плен, неспособных — к отправке в Россию.
Когда таким образом мои бараки месяца через два с половиной опустели, наш маленький персонал тоже был эвакуирован в Чифу в распоряжение русского консула. А тот на зафрахтованном для эвакуируемых немецком пароходе — в Россию до Одессы. Этого парохода мы ожидали недели две в Шанхае, и, когда таких пассажиров набралось 200 человек, тронулись в путь с остановками во многих попутных портах для погрузки. Для продовольствия и так далее: Сингапур, Коломбо, Аден, Перим и другие.
Когда шли по Индийскому океану, получили сведения о гибели шедшего на помощь Артуру нашего второго флота под Цусимой...
Прошли по Суэцкому каналу, тогда настолько узкому, что два встречных парохода могли разойтись только на «разъездах» и мне казалось, что, стоя на палубе, я могу добросить камень — хочу в Азию, хочу в Африку. Путешествие прошло в общем благополучно, хотя испытали бурю в Индийском океане и небольшое столкновение с грузовым пароходом перед Одессой.
Прибывшие на родину порт-артурцы получили по шесть месяцев отпуска с сохранением полной зарплаты. По окончании его я вернулся опять в Брянск в свой 144-й Каширский полк.
И снова Брянск. Амбулаторный врач сухарного завода
Пробыв в полку около двух месяцев, был командирован в том же Брянске на военный сухарный завод, где проработал одним врачом (амбулаторным) около восьми лет, обслуживая 300 человек команды солдат и 8-10 квартир офицеров и чиновников. По зимам в этот район Брянска (Привокзальная слобода) приходил из города Рославля один батальон Невского полка, который тоже амбулаторно обслуживался мной.
Этот отрезок моей жизни протекал при необременительной службе и хороших бытовых условиях. Через год с небольшим я женился и обзавелся семьей — четверо детей.
Окончание следует.