Госинъекции с побочным эффектом Как сделать российские лекарства дешевле

Ценники в аптеках заставляют многих россиян вспомнить советскую киноклассику. Перспектива «всю жизнь работать на лекарства» становится реальностью, несмотря на попытки властей регулировать стоимость жизненно важных препаратов. А вмешательство государства подчас идет лишь во вред отечественной фармацевтике.

Минздрав отчитывается — уже 70 процентов жизненно важных лекарств производится в России. То есть, казалось бы, колебания курса их потребителям уже не страшны. Но статистика умалчивает, насколько необходимы оставшиеся 30 процентов. Более того, многие из этих по-прежнему импортируемых лекарств защищены патентами как минимум до 2020 года. Довести их локализацию до 100 процентов нереально. А волна самоубийств онкобольных лишний раз показывает, насколько критичной может оказаться стоимость «нелокализованных» 30 процентов.

Параллельный импорт и родственные связи

Правительство собирается легализовать «параллельный импорт» для фармпродукции. Если не будет монополии авторизованных поставщиков, цены пойдут вниз, полагают в кабмине. Но фармацевтические концерны предрекают увеличение потока контрафакта. «Наша компания не сможет отвечать за качество препаратов, так как мы утратим полноценный контроль за товаропроводящей цепочкой», — утверждает Елена Данилова, менеджер по работе с госорганами «АстраЗенека Россия».

Еще один вариант — всячески развивать и поддерживать собственные биотехнологические разработки и стимулировать создание новых российских лекарств. Председатель совета директоров «Химрара» Андрей Иващенко не считает такое развитие событий фантастичным. Тем более что Советский Союз в свое время входил в число фармлидеров.

Это лидерство в немалой степени обусловливалось кооперацией с восточноевропейскими производителями, которые в основном изготавливали готовые лекарственные формы. После распада СССР венгерские, польские, словацкие и прочие фабрики из бывших стран «Варшавского договора» переориентировались на других поставщиков фармацевтических субстанций. Отечественные заводы фактически умерли, а постсоветская наука — как фундаментальная, так и прикладная — оказалась без внутреннего заказа и не смогла снабжать зарубежных клиентов конкурентоспособным ноу-хау.

Андрей Иващенко связывает возможность инновационных прорывов с созданием и развитием отечественных производственных мощностей. Глава «Химрара» проводит аналогию с IT: «Сначала закупали компьютеры и зарабатывали исключительно на их перепродаже. Потом стали собирать их здесь. А теперь и софтом занялись. Так же и в фармацевтике. В 90-е все повально ринулись в дистрибуцию. Еще 5-10 лет назад большинство выпускников профильных вузов и факультетов работали исключительно в представительствах западных фармгигантов. Сегодня возникает спрос уже на технологов производства. Фабрики строят или модернизируют. Значит, следующий шаг вполне логичен». Правда, оговаривается Иващенко, в IT срок разработки продукта короче, и возврат вложенных денег быстрее.

В свою очередь Алексей Конов, управляющий директор RBV Capital, обращает внимание на то, что софт в большинстве случаев будет продаваться на рынке B2C (то есть конечным потребителям) и тем самым обречен на столкновение с аналогичным инновационным товаром других фирм в борьбе за конечного потребителя. А новое лекарство, если оно превосходит существующие стандарты лечения, практически гарантировано купят компании так называемой Big Pharma. На Западе инвестиции в биотех настолько популярны, что многие аналитики уже говорят о новом пузыре. А Китай, по мнению заместителя гендиректора «Российской венчурной компании» (РВК) Евгения Кузнецова, вскоре вообще может дать миру биотехнологический аналог Microsoft.

Немало в этой отрасли и русских денег. Миллиардеры Дмитрий Рыболовлев и Вячеслав Брешт имеют доли в американских и швейцарских биотехнологических компаниях. А Сбербанк предлагает своим розничным клиентам вкладываться в фонд iShares NASDAQ Biotechnolog.

Однако в российском биотехе инвестиционный тон задают государственные институты развития и холдинги — «Роснано», РВК, «Сколково», «Ростех». Плюс — бывшие чиновники Минпромторга, которые по прежней работе неплохо знают все подводные камни и отечественную специфику отрасли. Андрей Дементьев и Андрей Реус — акционеры центра «Генериум», созданного под эгидой «Фарстандарта». Сын экс-министра Владимир Христенко — совладелец компании «Нанолек». А в «Р-Фарме» трудится дочь ярославского губернатора Елена Ястребова

Пудовые гири госкорпораций

Госкорпорация, экс-чиновник или его родственники обладают достаточным лоббистским потенциалом, чтобы обеспечить своему биотехнологическому подопечному гарантированный сбыт. Неслучайно «Ростех» недавно стал владельцем НПО «Микроген», которое в августе завершит клинические испытания первого российского препарата для людей, перенесших ишемический инсульт. А «Роснано» обещает осчастливить соотечественников мазью от артрита от британской компании Pro Bono Bio.

К слову, глава Pro Bono Bio инвестбанкир Джон Майо, как и Анатолий Чубайс, ранее занимался реформой энергетики. Правда, британской. В конце 90-х Майо в качестве финансового директора компании GEC-Marconi занимался ее реструктуризацией и распродажей непрофильных активов. Амбициозный финансист был на тот момент одним из самых высокооплачиваемых топ-менеджеров Великобритании. Его годовая зарплата превышала 800 тысяч фунтов стерлингов. Не без скандала уйдя из Marconi, Майо в начале нулевых вернулся к биотеху, которым занимался еще до энергетических опытов, и учредил фонд Celtic Pharma. Правда, широкую известность этот фонд получил лишь в 2011-м, когда Чубайс и Майо объявили о создании международной компании по производству мази от артрита.

Примечательно, что «Роснано» собиралось вложить в Celtic Pharma в общей сложности 300 миллионов долларов. В то же время, как отмечает исполнительный директор госкорпорации Борис Подольский, в 2013-м доля «Роснано» в британском фонде оценивалась в 200 миллионов, и лишь в 2014-м ее стоимость выросла до 320 миллионов. В России чудо-препарат до сих пор не продается, хотя предполагалось его вывести на отечественный рынок еще 2012-м году. Впрочем, вовсе не очевидно, что этот продукт нужен российским потребителям. Не исключено, что все эти госкорпоративные подвиги были напрасны.

«У госкорпораций на ногах тяжелые гири, потому что это госденьги. Им, например, надо какое-нибудь производство в России построить, даже если оно для повышения рыночной капитализации проекта и не нужно. Или технологию в Россию перенести, даже если она в таком виде не требуется», — признает Алексей Конов. По его мнению, в условиях серьезного отставания российского биотеха было бы намного эффективнее стимулировать вложения, в том числе даже государственных институтов развития, в лучшие зарубежные проекты и команды, особенно с учетом того, что в ряде таких проектов работают наши уехавшие ученые. Мягкий возврат мозгов и опосредованный трансфер технологий через партнерство был бы намного эффективнее, но для этого надо, чтобы политику инвестирования определяли независимые и сильные управляющие, а не чиновники. «Ну или чиновники должны получить сигнал сверху и изменить свою позицию», — резюмирует Конов.

Директор по работе с госорганами «АстраЗенека Россия» Юрий Мочалин считает, что недооценка фактора среды и, наоборот, переоценка финансового вопроса очень сильно подводит отечественные институты развития. По мнению Мочалина, без атмосферы, располагающей к творчеству и поиску, никакие деньги не заставят одаренного химика или биолога остаться в Москве, а не переехать в какой-нибудь всемирно признанный научный центр.

В этом плане вдвойне показательно недавнее заявление Анатолия Чубайса о том, что «на импортозамещение работают абсолютно конкретные, предметные макроэкономические факторы, главный из которых — это курс рубля».
Решению фармацевтической проблемы слабая национальная валюта как раз не способствует. Поскольку исчезает последняя — финансовая — мотивация, благодаря которой талантливого ученого можно удержать в России. А высокие ставки по кредитам лишают местных работодателей какой бы то ни было возможности для маневра.

Этические «баны» и жадные страховщики

Пожалуй, единственный выход — сосредоточиться на заведомо ударных направлениях, где российский биотех все-таки может предложить продукты мирового уровня. В России 20 лет назад было два таких потенциальных окна возможностей — разработка и коммерциализация своих генно-инженерных сортов растений и биокибернетика.

Первые, несмотря на довольно сильную и успешную советскую школу, оказались под запретом. Алексей Конов, который до 2004 года работал в компании Monsanto, глобальном лидере в области так называемых зеленых биотехнологий, считает, что атака на ГМО была весьма выгодна локальным производителям «традиционных» пестицидов, а также аграрно-зеленому лобби, сумевшему получить политические и, возможно, экономические дивиденды за счет контрафактного использования «неправильных» семян. А Андрей Иващенко не исключает и происков самой Monsanto. Ведь теперь уже предопределенное отставание России в этой сфере в перспективе делает страну зависимой от зарубежных поставщиков ГМО-сельхозпродукции, гораздо более дешевой в производстве.

В свою очередь Евгений Кузнецов из РВК напоминает, что именно благодаря отсутствию «этических банов» Китай имеет все шансы стать мировым биотехнологическим законодателем мод. Лишнее свидетельство тому — недавние сообщения о том, что ученые Поднебесной впервые модифицировали геном человека.

Как бы там ни было, остается биокибернетика. Здесь, как полагает Конов, российские инноваторы по-прежнему способны заявить о себе на мировой арене. Технологии сбора и обработки физиологической и генетической информации могут быть весьма востребованными. Полученный таким образом «портрет» человека позволяет не только спрогнозировать изменения состояния его здоровья, но и обозначить наиболее эффективные именно для него методы профилактики и лечения существующих заболеваний. Иными словами, появляется шанс избежать того, что Евгений Кузнецов называет «проявлениями чрезмерного лоббизма со стороны фармкомпаний» — когда медучреждения и врачи используются в качестве канала сбыта лекарств вне зависимости от целесообразности применения препаратов в каждом конкретном случае.

С другой стороны, есть мощные финансовые игроки, не меньше самих пациентов заинтересованные как раз в реальных результатах. Это страховые компании, которым увеличение размеров и частоты выплат по медицинским полисам грозит убытками и разорением. Андрей Иващенко вообще утверждает, что «лекарственное страхование — лучший оптимизатор цен на фармрынке». Отечественный биотех в лице страховщиков мог бы получить новый источник инвестиций.

Но в России до сих пор нет такого продукта. Вместо того чтобы содействовать его появлению, государство вводит «параллельный импорт», а институты развития импортируют технологии, все так же «заточенные» на потоковое производство, а не адресное лечение.