В конце января 2015 года на выставке Shot Show в Лас-Вегасе (США) стартовала кампания «Охота — это защита природы». Ее инициатором стал «Фонд оленя Скалистых гор» (The Rocky Mountain Elk Foundation’s — RMEF), а спонсорами — известные производители охотничьих боеприпасов, прицелов и амуниции. В первый же месяц акции в соцсетях ее поддержали более 1,9 миллиона человек. «Это хорошее начало, — прокомментировал результат вице-президент по маркетингу RMEF Стив Декер. — Мы считаем, что эта просветительская кампания изменит взгляды людей и поможет им понять, что охотники обеспечивают львиную долю финансирования и поддержки дикой природы, среды обитания и ресурсов природоохранной деятельности». Во многом благодаря их взносам удалось сохранить огромное количество заповедных земель и охотничьих угодий от застройки, сельскохозяйственного и промышленного использования, и увеличить популяцию редких животных путем контролируемого отстрела хищников.
«Логическая цепочка проста, — рассуждает в своем блоге член правления общественной организации «Право на оружие» Мария Бутина. — Адекватное оружейное законодательство — следовательно, больше легального оружия, следовательно, больше приличных охотников, следовательно, более рациональное природопользование и более бережное отношению к фауне, следовательно, процветающая фауна и флора». Возможно, приведенная формула не идеальна — нельзя игнорировать качество институциональной среды конкретного государства, ведь развитость демократических институтов не зависит лишь от числа избирателей и налогоплательщиков. Тем не менее статистика подтверждает, что страны, в которых охота превратилась в развитую коммерческую индустрию с отлаженной инфраструктурой, имеют большую численность диких животных. Так, в США, где площадь лесов почти в 2,8 раза меньше, чем в России, насчитывается 14 миллионов охотников. За год они добывают около четырех миллионов одних только белохвостых оленей. У нас всех диких копытных (олени, лоси, косули, кабаны и другие) добывается 200 тысяч в год — эти цифры приводит один из ведущих российских специалистов по охоте и охотничьему хозяйству, главред журнала «Охота» Валерий Кузенков. При этом в Америке насчитывается почти 30 миллионов оленей, а в России — лишь около 2,5 миллиона.
Еще несколько примеров: в Германии охотники стреляют примерно 700 тысяч кабанов в год, в России этот показатель (до африканской чумы свиней) составлял около 35 тысяч кабанов. Швеция ежегодно стреляет 100 тысяч лосей, финны — 70 тысяч, а вся Россия от Камчатки до Калининграда — 22 тысячи. Эти цифры говорят не о кровожадности европейцев, а об обилии животных в лесных угодьях Старого Света, ведь объемы добычи рассчитываются исходя из поголовья. Охота же обеспечивает львиную долю средств на защиту зверей и дикой природы — так происходит не только в Европе и США, но и в России. Это и регулярные охотничьи взносы, и плата за лицензию на отстрел конкретного животного, и пользование охотничьей инфраструктурой, и многое другое. К примеру, тур по добыче медведя на Камчатке стоит 15-17 тысяч долларов, примерно две трети этой суммы достается принимающему охотхозяйству. Кстати, интересный факт: 80 процентов амурских тигров живут на территории охотничьих хозяйств, и только 20 процентов — на охраняемых территориях Дальнего Востока.
Неслучайно важным фактором сохранения животных видов в Африке и Америке эксперты называют трофейную охоту — выборочный отстрел наиболее примечательных животных из определенной группы — крупный лев, медведь, олень с самыми большими рогами и так далее. Объектами такой охоты становятся взрослые животные, уже вышедшие из репродуктивного возраста, их отстрел не может подорвать популяцию. «Аргументом в поддержку регулируемой, правильно контролируемой коммерческой охоты является тот факт, что деньги, заплаченные охотниками за убийство старых и немощных животных, могут пойти на защиту других видов», — так охарактеризовал пользу трофейной охоты в одном из телевизионных выступлений британский принц Уильям.
Действительно, стоимость охотничьих туров в той же Африке исчисляется десятками и даже сотнями тысяч долларов — эти деньги позволяют подкармливать диких животных, вести отстрел хищников, а главное — содержать формирования рейнджеров для защиты зверей от браконьеров. Именно они, наряду с промышленным и сельскохозяйственным освоением диких земель, — главный бич диких животных.
Правда, заявление британского принца вызвало бурю эмоций у европейских «зеленых», хотя приводимая ими статистика скорее говорит в пользу охотников. Сегодня в Африке около 15 тысяч львов, из них 300 животных ежегодно отстреливается в рамках трофейных охот (два процента поголовья) — эти цифры приводит один из критиков Уильяма, директор британской природоохранной организации Lion Aid Питер Кэт. Для сравнения: журнал Академии наук США Proceedings of the National Academy of Sciences спрогнозировал двукратное сокращение популяции африканских львов в центральных районах континента, а в восточных — на треть, и не по вине охотников за трофеями, а из-за незаконного отстрела и сельскохозяйственного освоения земель.
Дискуссия о трофейной охоте обострилась после резонансного случая: прошлым летом стоматолог из США Уолтер Палмер, охотясь в Зимбабве, убил популярного у туристов 13-летнего льва по кличке Сесил. Эта история буквально взорвала интернет: убитый лев стал мировой знаменитостью, сотни тысяч людей скорбели о нем и слали проклятья убийце. Палмер временно лишился работы, стены его дома были разрисованы хулиганами, а правительству Зимбабве даже пришлось запретить охоту на львов.
Но когда спустя примерно полгода власти объявили о необходимости планового отстрела примерно десятка хищников (из-за введенного запрета львов стало слишком много), этого почти никто не заметил — ведь эти животные не были героями интернета.
Судьба тысяч слонов, которых ежегодно отстреливают в Африке браконьеры, тоже не вызывает такого всплеска эмоций, как гибель льва Сесила. Между тем в охотничьем резервате Селус в Танзании — это крупнейший в Африке заповедник дикой природы — популяция слонов за последние десять лет сократилась на 80 процентов: в 2005 году их насчитывалось 70 тысяч, сегодня в пять раз меньше — всего 13 тысяч.
Нищета и коррупция — те самые факторы, которые способствуют росту браконьерства: слоновую кость охотно скупают состоятельные китайцы — для них это символ престижа и благосостояния. А деньги от охотничьих туров помогают борьбе с браконьерами, если они расходуются правильно. До начала 2000-х половина средств, вырученных от легальной охоты, оставалась в распоряжении администрации парка и шла на зарплату сотрудникам и поддержку животных. Затем власти Танзании изменили этот порядок, и показатели браконьерства сразу пошли вверх.
Спрос со стороны Восточной Азии не раз становился катализатором массового, по сути промышленного браконьерства. В традиционной восточной медицине части животных используются для приготовления снадобий. Порошок из рога африканских носорогов считается едва ли не панацеей и ценится дороже золота — это обстоятельство стоит жизни тысячам животных. Не повезло и антилопе сайга, которая обитает на территории бывшего СССР. «Раньше (до распада Союза) на территории Калмыкии обитало около 700 тысяч сайгаков, — вспоминает Валерий Кузенков. — Сегодня осталось примерно две-три тысячи». Причиной резкого падения поголовья, по мнению эксперта, стала ликвидация Главного управления охотничьих хозяйств и заповедников при Совмине РСФСР, что привело «к неконтролируемому всплеску браконьерства».
Но главный враг диких животных, по словам Кузенкова, — это трактор. В той же Африке рост населения и дефицит продовольствия стимулирует сельхозосвоение некогда заповедных земель. По экспертным оценкам, к 2050 году традиционный ареал обитания африканских слонов сократится на 60 процентов. Этот процесс затормозится только в том случае, если существование диких животных будет коммерчески выгодным, — таков аргумент охотничьего лобби. В книге «Здравствуй, оружие! Презумпция здравого смысла» Александра Никонова есть интересный пример. В болотистой местности американские фермеры занимались охотой на крокодилов. Это возмущало защитников животных, и они добились административного запрета охоты. Сохранение болот стало ненужным, и фермеры их попросту осушили. Крокодилов в этой местности не стало совсем.