В чем отличия психологии русского человека и европейца? Мог ли Александр Невский после Батыева нашествия сделать европейский выбор? Как в течение столетий менялось восприятие России в странах Европы? Об этом на дискуссии Совета по внешней и оборонной политике (СВОП) размышляли кандидат философских наук, ответственный секретарь Большой Российской Энциклопедии Сергей Кравец и доктор исторических наук, профессор МГУ Андрей Андреев. Модерировал встречу главный редактор журнала «Россия в глобальной политике», председатель СВОП Федор Лукьянов. «Лента.ру» записала основные тезисы выступлений экспертов.
Сергей Кравец: Геополитическое понятие Европы появилось в XVI-XVII веках. До этого нынешняя Западная Европа именовала себя «христианским миром», граничащим с исламским миром (прежде всего с Османской империей) и со схизматиками-московитами (то есть с православным Русским государством). Но десятилетия кровавых религиозных войн между католиками и протестантами разрушили европейское конфессиональное единство, поэтому к середине XVIII века понятие «Европа» постепенно вытеснило термин «христианский мир».
На рубеже XVII-XVIII веков под Европой подразумевались Германия, Франция, Австрия, Испания, Португалия и Польша. Таким образом, в геополитическом смысле Европа заканчивалась на восточных границах Австрии и Польши. В глазах тогдашней Европы Россия никогда не была ее частью, поэтому в рассказах побывавших в нашей стране путешественников встречаются фантастические и мифические описания обычаев и нравов русского народа: повальное пьянство и блуд, постоянное сидение в банях. Самих русских эти путешественники называли «людьми с песьими головами». Они не пытались этими характеристиками оклеветать наших предков: просто в представлении европейцев московиты должны были быть иными, принципиально отличающимися от них самих.
Чем различалось в то время самоопределение русского человека и европейца? Чаще всего житель Западной Европы самоидентифицировался через принадлежащую ему собственность: владелец фермы или хозяин мастерской. Наш человек определял себя через принадлежность к какой-либо сакральной фигуре: сын государева солдата или дьяк патриаршего приказа (ключевые слова здесь «государев» и «патриарший»). Это различие объясняется тем, что на Руси не было понятия частной собственности в современном ее понимании. Все население страны считалось «государевыми холопами», и царь владел не только ими, но и их имуществом.
Почему обо всем этом я сейчас вспоминаю? На мой взгляд, неудачный опыт сотрудничества России и Европы в течение последних 25 лет во многом объясняется не только чьей-то злой волей или взаимными ошибками, но и вполне объективными причинами. Россия никогда не сможет стать такой же частью Европы, как, например, Польша, Болгария или Румыния. Наша страна слишком огромна для того, чтобы полностью раствориться в существующем европейском мире, полностью подчинившись его обычаям и правилам.
Андрей Андреев: Можно долго рассуждать о том, что Россия не является Европой из-за религиозных различий, из-за того, что нас столетиями считали схизматиками, но на самом деле европейцев всегда пугали огромные и абсолютно пустые пространства России. Россия начиналась там, где кончались города, поэтому она воспринималась европейцами как огромная и страшная ледяная пустыня.
Сама Россия постоянно стремилась в Европу, но каждый раз ее европейский выбор был либо половинчатым и неокончательным, либо неудачным. Очередная попытка сближения в последние 25 лет стала еще одной страницей непростой истории нашего многовекового взаимодействия.
В конце XI века в Италии произошло событие, которое сформировало современную Европу и предопределило ее дальнейшую судьбу. В Болонье местные юристы обнаружили давно забытые дигесты императора Юстиниана и составили из них свод Римского права. Неожиданным образом законодательство давно погибшего Древнего Рима стало основой для юридической системы христианской Европы. Без Римского права и знания латинского языка, на котором оно было составлено, не возникли бы европейские города, давшие толчок к быстрому экономическому развитию Западной Европы.
До Руси, принявшей христианство от греков, латинский язык и Римское право не дошли, поэтому никакой правовой революции в Средневековье у нас не случилось. По этой же причине у нас не могли возникнуть университеты, которые могли существовать только в правовой среде, и поэтому же у нас всегда было слабое и неразвитое местное самоуправление.
Когда князь Владимир Святой в 988 году крестил Русь, он сделал, конечно, европейский выбор. Не будем забывать, что это не был выбор между православием и католицизмом, поскольку в то время церковь, несмотря на все конфликты и противоречия между константинопольскими патриархами и римскими папами, еще оставалась единой.
В XIII веке Александр Невский тоже сделал свой выбор, осознанно подчинив Русь Орде и отвергнув предложенную Римским Папой корону и титул «русского короля». Последствием этого решения стало фактическое превращение Северо-Восточной Руси в часть азиатского государства Золотая Орда.
Следующий момент истории, который мог стать переломным, но не стал таковым — Ферраро-Флорентийская уния 1439 года, принятая по инициативе Византии. Когда константинопольский патриарх с византийским императором вместе с представительной делегацией митрополитов (в том числе русского митрополита Исидора) прибыли в Италию с покаянием, это был триумф католического Запада. Казалось бы, раскол 1054 года был преодолен в пользу Рима, но в итоге все равно ничего не изменилось. На Руси унию не приняли, а вернувшегося в Москву Исидора великий князь Василий II Темный заключил в темницу.
Кравец: При выборе веры в 988 году между Римом и Константинополем уже существовал фотиевский раскол, а также обширная антиправославная и антикатолическая литература с обеих сторон. После крещения Руси значительная ее часть получила у нас широкое распространение.
Когда мы говорим о геополитическом выборе Александра Невского, нужно учитывать угрозу, исходившую от католических крестоносцев. И здесь речь не о Ледовом побоище, которое действительно было локальной стычкой. Чудовищный погром Константинополя, учиненный крестоносцами в 1204 году, произвел огромное впечатление на русских людей. Александр Невский хорошо помнил подробности тех событий, когда в нарушение собственных обещаний крестоносцы не только свергли византийского императора, но и заменили православного патриарха латинским епископом.
К тому же в то время в Европе жители православной Руси считались схизматиками. Католическая Европа к греко-православным христианам относилась не как к братьям по вере, а как к еретикам. Александр Невский в ситуации после Батыева нашествия не мог не учитывать и этих угроз.
Что касается Ферраро-Флорентийской унии, то византийский император и константинопольский патриарх согласились на нее в обмен на обещание оказать военную помощь против турок. Как известно, это им не помогло: в 1453 году Константинополь пал.
Андреев: Петр I никакого выбора точно не делал. Из Голландии, где он получил диплом гильдии палачей, царь привез в Москву топор, которым лично рубил головы стрельцам. По стилю управления первый русский император был типичным восточным деспотом. Как заметил Ключевский, у Петра I было обостренное чувство власти, но абсолютно отсутствовало государственное мышление в европейском понимании.
Европа была ценна для него как источник полезных новшеств и технологий, но никак не общественно-политических институтов. Например, во время поездки в Англию Петра очень развеселило посещение парламента — русский царь счел это заведение неким подобием придворного балагана при короле.
Кравец: Дух Европы, кроме разве что табачного, Петра I совсем не привлекал. Но кроме технологических хитростей он заимствовал с Запада хитрости политические. Новые органы власти, вроде Сената или Синода, были похожи на европейские образцы лишь по форме, а содержание их оставалось прежним.
В чем еще было наше отличие от Запада? Помимо светского права, в Европе в течение многих столетий существовало церковное право, четко регламентирующее полномочия католического духовенства, начиная с Римского Папы. В православной церкви ничего подобного никогда не существовало, потому что любой юридический документ лимитирует власть, а на Руси само понимание природы власти не терпело никакого ограничения.
Трудно сказать, что предопределило подобную особенность России и что было первичным. То ли дело в нашем национальном психотипе, не нуждающемся в Римском праве, то ли в случайном стечении исторических обстоятельств, не позволившем нашим предкам его должным образом изучить (хотя дигесты Юстиниана на Руси были известны).
Андреев: Трудно сказать, как будут развиваться отношения России и Европы в будущем. История действительно никого ничему не учит: одни исторические процессы повторяются, другие происходят впервые. В любом случае некоторое размежевание бывает полезно, поскольку позволяет по-новому взглянуть на себя и друг на друга.
Кравец: Европа в различные периоды истории по-разному воспринимала Россию. Были времена, когда ее считали врагом или вечным учеником Европы, но зачастую на Россию смотрели как на неисчерпаемый резерв и как на потенциального союзника. Начиная с эпохи Петра I ни один крупный внутриевропейский конфликт не решался без участия нашей страны.
Из нынешней ситуации Россия может извлечь пользу только в том случае, если задумается о себе, своих целях и своем месте в быстро меняющемся мире. Мы должны понять, чего хотим сами от себя, в чем проявляется наша самобытность и как она может оказаться полезной. Что касается отношений с Европой, то иногда после неудачного романа следует отдохнуть друг от друга и критически оценить себя. Россия должна понять, что она готова сделать для того, чтобы соответствовать собственным представлениям о себе и совместить свои внешние амбиции с внутренними ресурсами.