На южных границах России продолжает обостряться обстановка. К традиционным террористическим угрозам и опасности политических потрясений в Средней Азии, а также сформировавшейся с 2014 года зоне напряженности на границе с Украиной добавились беспорядки в Армении и наметившаяся дестабилизация в Турции. К каким именно вызовам готовится российская армия, выясняла «Лента.ру».
Российские военные и вообще силовики очень не любят Среднюю Азию. Этот регион — на первом месте в списке основных источников военных угроз для России. А возможностей противодействия на этом направлении практически никаких.
Основной тип военной опасности — естественно, диффузная партизанщина, порожденная взрывом религиозного экстремизма, который практически неизбежен в условиях гипотетического падения одного или сразу нескольких среднеазиатских режимов.
Граница с Казахстаном не оборудована, повлиять на ситуацию внутри стран региона в случае неконтролируемого обострения обстановки не удастся. Российские войска в Таджикистане, как и авиация, развернутая на киргизской авиабазе Кант, способны вмешаться в борьбу с вооруженными экстремистами по просьбе законных правительств, однако если война сопровождается политическими кризисами (а то и революциями), свобода маневра сильно ограничена.
Слабость режима безопасности в среднеазиатских государствах, куда все активнее проникают радикальные формы ислама и международные террористические сети, приведет к тому, что единственное серьезное сопротивление «бабаям» можно будет оказать только на российско-казахстанской границе. А ее протяженность и проницаемость не добавляет оптимизма.
Или — вводить российские войска в регион. Это, в свою очередь, вызовет целый набор уже чисто внутренних российских проблем, начиная от недовольства населения и заканчивая связыванием валентных боеспособных соединений в плохо оборудованном регионе центральной Евразии.
В последние месяцы обострилась обстановка в Казахстане, который хоть и не был островком стабильности в Средней Азии, но, по крайней мере, производил впечатление наиболее продвинутого и управляемого государства в регионе.
Пятого июня в Актобе несколько террористических групп, ограбив оружейные магазины, совершили вооруженное нападение на полицейские участки и территорию воинской части. Погибли семь человек и пострадали около сорока. МВД Казахстана охарактеризовало нападавших как «радикальных приверженцев нетрадиционных религиозных течений», что однозначно говорит об их связи с трансграничными экстремистскими структурами исламистов.
Восемнадцатого июля стреляли уже в Алма-Ате. Атаке подверглись районное УВД и департамент Комитета национальной безопасности, погибли трое полицейских. И опять сообщили о «радикальных приверженцах нетрадиционных религиозных течений».
Нельзя не отметить дилетантский подход боевиков к обеим террористическим атакам. Тем больше вопросов к казахским силовикам. Что если в следующий раз (а нет никаких оснований полагать, что это последняя акция такого рода) планирование и управление нападением окажется на качественно другом уровне? Хватит ли у МВД Казахстана цветов в шкале террористической опасности для обозначения происходящего?
Казахские проблемы, однако, не должны отвлекать от куда более давнего узла тяжелых противоречий в регионе. Речь о Ферганской долине, где переплелось немало разноплановых конфликтов Киргизии, Узбекистана и Таджикистана.
Этот регион словно создан для того, чтобы стать детонатором всей Средней Азии. Фергана — это и транспортный узел, и агрегатор наркотрафика с юга, тут тлеют и этнические конфликты, и межгосударственные — из-за воды.
Любое заметное ослабление политических режимов Узбекистана, Киргизии или Таджикистана чревато локальным взрывом, спровоцированным выступлением экстремистов — как это уже случалось в 1999 году в исполнении «Исламского движения Узбекистана».
Не следует забывать, что нарастание внутриполитических противоречий способно подтолкнуть любое слабое правительство на «экспорт нестабильности» в форме войны. Это теоретически должно демпфироваться «политическим менеджментом» Москвы в рамках направляемых ею интеграционных проектов на постсоветском пространстве.
Ситуация осложняется тем, что зона политической нестабильности у границ России явно не намерена ограничиваться Средней Азией, которую уже даже и неприлично называть «мягким подбрюшьем» (настолько это затертая метафора).
Приходится говорить уже о целом поясе нестабильности. Трудно иначе воспринимать происходящее в Закавказье (беспорядки в Армении), Турции с ее неудачными военными переворотами (сопровождающимися массовыми «народными гуляниями»), а также на Украине (не исключая самопровозглашенные республики Донбасса).
Нетрудно заметить, что зоны активного военного строительства России в целом неплохо совпадают с этой географией. Основные «приобретения» российской армии в последние годы связаны с украинской границей (и шире — Южным военным округом). Дополнительное укрепление наблюдается в Центральном военном округе (сформирована танковая дивизия в Чебаркуле, в Туве развернута 55-я горная бригада).
При этом самое «медийное» направление — против Западной Европы и Прибалтики — укрепление получает весьма скупо. Скажем, калининградскую группировку российские эксперты вообще называют одной из самых архаичных по составу боевой техники, если не считать развернутые там оборонительные системы С-400.
Если анализировать военную политику, глядя в телевизор (причем что в России, что на Западе), то возникает ощущение непрекращающейся эскалации военной напряженности. Однако настоящее усиление российских вооруженных сил все равно тяготеет к зонам, где сценарий их применения куда более реалистичен.