Несколько дней назад стало известно, что советник-посланник посольства КНДР в Лондоне (фактически главного представительства Пхеньяна в Европе) вместе с женой и детьми бежал в Южную Корею. В этом году убежища в западных странах попросили уже восемь северокорейских дипломатов. И это если считать лишь тех перебежчиков, о которых было объявлено официально (есть и такие, о ком не сообщается). Впрочем, Пхеньяну к подобным инцидентам не привыкать — просить убежища за границей северокорейцы, включая высокопоставленных сотрудников дипмиссий, начали еще при основателе КНДР Ким Ир Сене. Правда, тогда бежали из страны чучхе не в капиталистические страны, а в Москву или Пекин. «Лента.ру» решила вспомнить, как в конце 1950-х Северная Корея реагировала на попытки граждан обрести новую родину.
КНДР была создана Советским Союзом, который после окончания Второй мировой войны нуждался в дружественном режиме у своих границ. Правда, особых усилий для того, чтобы навязать жителям Северной Кореи социалистический путь развития, Москве прилагать не пришлось: советская модель тогда вызывала искренний энтузиазм у очень многих корейцев. Однако бывший партизанский командир и офицер Красной армии Ким Ир Сен, возглавивший (при активнейшей советской поддержке) молодое государство, был не только коммунистом сталинского — или скорее сталинско-маоцзедуновского — образца, но и корейским националистом. Он не собирался оставаться послушным орудием в руках Москвы.
Понятно, что Ким Ир Сен никак не мог принять десталинизацию, обязательную после 1953 года для всего соцлагеря. Дело было не в критике культа личности. Ким Ир Сен взял курс на ускоренную индустриализацию и создание собственной, максимально независимой тяжелой промышленности. Для этого он был готов жертвовать уровнем жизни населения. Идеи «социализма с человеческим лицом», пусть и в умеренном, хрущевско-брежневском варианте, были непонятны и ему, и его окружению. Эти люди, бывшие партизаны, прошедшие через тяжелейшие испытания в годы антиколониального сопротивления, мечтали не столько о народном благополучии, сколько о Великой Корее — единой, сильной, сплоченной, всегда готовой на великие дела (разумеется, под их руководством).
Но не все в КНДР разделяли этот энтузиазм — многим куда больше нравилась новая советская модель социализма. В августе 1956-го сторонники реформ, которых косвенно поддерживали Москва и Пекин, попытались выступить против Ким Ир Сена на пленуме ЦК Трудовой партии Кореи (ТПК). Но делегаты поддержали Ким Ир Сена и проголосовали за исключение смутьянов из ЦК, а некоторых — и из партии вообще.
Вскоре четверо руководителей оппозиции, в том числе министр торговли и глава профсоюзов бежали из Пхеньяна, добрались до китайской границы, переправились через реку Амноккан и попросили политического убежища в КНР. Поскольку беглецы были в прошлом весьма заметными членами Компартии Китая (КПК) и имели в Пекине влиятельных друзей, убежище они получили. Все четверо остались в КНР, дожив там до глубокой старости. Остальные руководители оппозиции сгинули в тюрьмах КНДР в конце пятидесятых.
В Китай устремились и другие северокорейские чиновники и военные, так или иначе связанные с оппозицией. Они либо бежали через плохо охранявшуюся границу, либо не возвращались на родину из командировок.
Однако главным центром притяжения для недовольных стала Москва, с которой связывались основные надежды на перемены к лучшему. Немалую роль играло и то обстоятельство, что Ли Сан Чжо — посол КНДР в Советском Союзе — активно сочувствовал новой советской политике.
Можно предположить, что в начале 1955-го, когда Ким Ир Сен решал, кого назначить послом в Москве, Ли Сан Чжо был выбран именно потому, что не имел каких-либо связей с СССР. Как и многие высшие корейские чиновники, он был членом КПК, где и сделал блестящую карьеру. Потом, подобно многим этническим корейцам Китая, Ли Сан Чжо оказался на руководящей работе в Пхеньяне.
В новых условиях Москва быстро превращалась в источник опасных идей, и Ким Ир Сен хотел, чтобы послом там был человек, никак с СССР не связанный. Однако он просчитался: оказавшись в Москве времен оттепели, Ли Сан Чжо быстро проникся новыми веяниями. Своих симпатий посол особо не скрывал: приехав в апреле 1956-го на очередной съезд партии в Пхеньяне, он не только восторженно рассказывал делегатам о переменах в СССР, но и подал в президиум съезда несколько записок, требуя отказаться от восхваления Ким Ир Сена, снизить темпы коллективизации, развивать производство товаров народного потребления. Узнав об этом, Ким Ир Сен рассвирепел и попытался не выпустить Ли Сан Чжо из страны, но у того нашлись покровители, обеспечившие ему разрешение на выезд.
Именно Ли Сан Чжо, узнав о выступлении оппозиции и ее разгроме в конце августа 1956-го, обратился к советскому правительству с предложением отправить в Пхеньян высокопоставленную делегацию, чтобы добиться от Ким Ир Сена прекращения репрессий. Предложение было принято, и делегация во главе с членом Политбюро ЦК КПСС Анастасом Микояном действительно посетила КНДР. Но визит этот серьезных результатов не дал: к тому времени сторонники Ким Ир Сена прочно контролировали ситуацию и были в состоянии игнорировать окрики из Москвы.
В октябре 1956-го Ли Сан Чжо, которого формально отозвали с должности посла, заявил, что отказывается возвращаться в Пхеньян и отправил Ким Ир Сену гневное письмо, обвинив вождя в насаждении культа личности, уничтожении ветеранов революционного движения и, как тогда говорили, «бытовом разложении» (роскошные дома, многочисленные автомобили и др.). После чего мятежный дипломат попросил убежища в СССР. Поскольку отношения Москвы и Пхеньяна быстро ухудшались и Ким Ир Сен удалял с ответственных постов бывших советских корейцев, как и вообще людей, заподозренных в симпатиях к СССР, просьба Ли Сан Чжо была удовлетворена. Решающую роль в этом сыграл Юрий Андропов, отвечавший тогда в ЦК КПСС за связи с соцстранами.
Ли Сан Чжо умер в 1996 году, дожив до глубокой старости. Работал старшим научным сотрудником в Минске. Северокорейской стороне было обещано, что ни ему, ни другим невозвращенцам не только не позволят заниматься в СССР политической деятельностью, направленной против Пхеньяна, но и не допустят их контактов с гражданами КНДР. Обещание это советская сторона в целом выполнила — за северокорейскими политэмигрантами приглядывали вплоть до начала 1990-х.
Вслед за Ли Сан Чжо о нежелании возвращаться в КНДР и полном неприятии политики Ким Ир Сена заявила группа студентов московского ВГИКа. Лидером среди них был Хо Ун Бэ — молодой поэт и герой корейской войны; он учился на сценарном факультете.
На этот раз северокорейские спецслужбы решили помешать перебежчику. 27 ноября 1957 им удалось заманить Хо Ун Бэ в посольство, где его арестовали. Однако он был человеком храбрым, с неплохой физической подготовкой. Улучив момент, когда ворота были открыты, Хо Ун Бэ вырвался на свободу (говорили, что он перед этим выпрыгнул из окна туалета, но в рассекреченных на настоящий момент документах это не подтверждается). Вместе со своей подругой, тоже гражданкой КНДР из элитной семьи, Хо Ун Бэ скрывался на дачах у друзей.
Очередная попытка похищения Хо Ун Бэ была запланирована на конец февраля или март 1958-го. Однако она сорвалась, поскольку советское посольство в Пхеньяне по своим каналам получило информацию о планах северокорейских спецслужб (точнее, о выезде опергруппы и ее составе). Хо Ун Бэ чуть ли не насильно отправили в Ташкент, где он был в безопасности. Вскоре ему и его товарищам официально предоставили убежище в СССР. На новой родине Хо Ун Бэ занимался наукой, а также полулегально собирал материалы для книги о становлении диктатуры Ким Ир Сена. Книга была издана в начале 1980-х в Японии под псевдонимом, но для компетентных органов заинтересованных стран личность автора тайной никогда не была. Вполне удачно сложилась и жизнь его однокашников-невозвращенцев.
В феврале 1958 года, после того как была сорвана вторая попытка вернуть на родину Хо Ун Бэ, советский посол А.М. Пузанов встретился с Ким Ир Сеном и потребовал, чтобы подобные операции на территории СССР более не проводились. Ким Ир Сен заявил, что ничего не знал о похищениях, вся ответственность за которые лежит на излишне активных низовых работниках (посол ему не поверил, что и зафиксировано официально в записи беседы). Ким Ир Сен попросил дипломата передать Андропову: КНДР такие операции больше проводить не будет.
Обещание это, однако, было грубо нарушено уже в следующем году, когда северокорейский музыкант Ли Сан Гу, обучавшийся в Московской консерватории, обратился к советским властям с просьбой об убежище. Узнав об этом, 24 ноября северокорейские оперативники устроили засаду, набросились на него, запихали в машину и увезли в посольство. Через несколько часов он был самолетом отправлен в Пхеньян. Все это произошло в центре города, среди бела дня.
Реакция Москвы была жесткой. Министр иностранных дел Андрей Громыко вызвал северокорейского посла для объяснений. Советский посол тоже получил инструкции, в соответствии с которыми 19 декабря он пришел (без приглашения) в резиденцию Ким Ир Сена в десять вечера и прямо там заявил северокорейскому лидеру решительный протест, потребовав, в частности, отзыва посла КНДР и других лиц, замешанных в похищении Ли Сан Гу. Ким Ир Сену пришлось отозвать посла — которого, впрочем, тут же демонстративно назначили на высокий пост внутри страны (заместителем министра просвещения).
Подобные инциденты происходили не только в СССР. В качестве примера можно привести Болгарию, где в 1962 году четверо северокорейских студентов отказались возвращаться на родину. Молодых людей удалось заманить в посольство, но попытка вывезти их из страны сорвалась, и болгарское правительство предоставило им политическое убежище (опять-таки, они дожили до глубокой старости, а один из них стал известным инженером). В ответ КНДР отозвала весь дипломатический персонал из Болгарии, так что две страны фактически не имели дипломатических отношений вплоть до 1968 года.
Таким образом, нынешнюю череду побегов элиты нельзя считать чем-то беспрецедентным. Разница лишь в том, что в конце 1950-х недовольные режимом северокорейцы бежали в СССР и Китай, а сейчас их привлекают иные страны. Времена меняются.