Представителей кинематографа Юго-Восточной Азии в Каннах традиционно любят, причем совершенно заслуженно. Одно время казалось, что японцы, китайцы и южные корейцы окончательно отвоюют у Старого Света право считаться единственными конкурентами так называемого Большого Голливуда. Сейчас это уже спорно: Европа позиции в фестивальном кино не сдала, но азиаты неизменно удивляют. В первые же дни фестиваля японская сказка о девочке и бессмертном воине странным образом перекликается с корейской — о девочке и генно-модифицированной свинье.
Этот архетип — маленькая, беззащитная героиня с огромными, полными слез глазами, противостоящая жестокому миру, нуждающаяся в помощи больших и сильным мужчин, — популярен в культуре манга и аниме. В Японии, где анимационная индустрия может составить конкуренцию игровой, каждый второй (если не первый) фильм полон подобных сюжетов. Но продать мультфильм все же сложнее, чем игровое кино, да к тому же мало какие кинофестивали приветствуют рисованные картинки. Сейчас технология съемок поднялась на такой уровень, что спецэффекты опережают самые изощренные зрительские запросы. В этом году Такаши Миике представлен вне конкурса — видимо, потому, что мастер снимает как бы через раз: более-менее фестивальное кино, как «Соломенный щит», представленный в конкурсе 2013 года (один из лучших фильмов того смотра), сменяется очередным попсовым гипербоевиком, как нынешний «Клинок Бессмертного».
По сути это визуализация фэнтезийной манги про самурая, который обрел волшебные способности, — только не нарисованная на компьютере за три копейки, а масштабная картина, с актерами и впечатляющими батальными сценами. Между тем «Клинок Бессмертного» заставляет задуматься, ради чего Миике взялся два с лишним часа показывать по сути одну и ту же сцену, хоть и в разнообразном антураже.
У дочки сенсея одной из школ боевых искусств от руки конкурента погибает отец, а мать насилуют и превращают в зомби (!). Впрочем, о них мы быстро забываем. Девочка клянется убить всех злодеев, причастных к преступлению, оставившему ее круглой сиротой. Она находит ронина, которому ведьма дарит бессмертие, поскольку в прологе, изрубив в одиночку банду головорезов (человек 50 минимум), супервоин теряет сестру-аутистку. Его отрубленная в бою рука прирастает обратно благодаря каким-то «кровяным червякам» (выглядят гадко), а вот погибшая девочка, похоже, реинкарнирует в ту самую жертву-сиротку. Так что подбить героя на защиту псевдосестры не трудно, к тому же надо отрабатывать сверхсилу. Запускается бесконечный бой добра со злом. Описать это рубилово словами невозможно — все, что вы хотели знать о схватке на мечах, но боялись спросить, Миике демонстрирует в доброй сотне эпизодов.
Так же трудно подсчитать число нашинкованных злодеев — их тьма. Конечно, когда самурая окружает тридцать-сорок человек с катанами, они нападают по одному — и почти всегда спереди, чтобы этот звенящий кровавый балет выглядел красиво. Помните «Убить Билла», где Ума Турман сражается с армией якудза? У Миике такие сцены — на разогрев. На экран выпрыгивают воины с индивидуальным подходом к холодному оружию: то модная фея с каким-то мудреным копьем в виде арт-объекта, то монструозный убийца, ранящий выпирающими обрубками костей, то главный плохиш с каким-то чудо-топором в форме клыка — всех их нужно обезвредить. Причем когда самураи-убийцы и самураи-защитники сходятся в очередной смертельной схватке, выясняется, что у них есть и дополнительные враги — общие. Тогда супергерои на время объединяются и рубят злодеев совместными усилиями. Между ними мечется малышка, пытаясь помочь своему спасителю визгом и бесконечно удивленными глазами.
Но Такаши Миике не был бы культовым режиссером, если бы все эти фонтаны крови то и дело не вызывали смех. Снято все качественно и всерьез, но удивительно лихо и весело. К финалу уже непонятно, где тут сказка, а где быль, чем плохие парни отличаются от хороших, — их характеристики меняются, их протыкают много раз насквозь, они умирают, воскресают, неизменными остаются лишь широко раскрытые глаза невинной девочки и горы трупов. Миике в очередной раз перенасытил этот коктейль бутафорской кровью, анимешным гримом, безумными трюками и мистикой, чтобы в осадок выпало незамутненное рефлексией насилие, а сверхконцентрация мифического добра и зла сняла экзистенциальную тревогу зрителей.
Кореец Пон Джун-хо рассказывает похожую историю, но заходит с диаметральной стороны. «Окчу» — так называется конкурсный фильм по имени главного сказочного персонажа — свиньи-монстра размером со слона. Ее и еще ряд подобных вывели в 2007 году в генетических лабораториях США, чтобы спустя десять лет продемонстрировать миру возможности пищевой промышленности. Так 26 тестовых экземпляров суперсвинки расселили по планете в полудиких условиях для улучшения породы, и кино начинается с идиллического описания жизни одной из них — той самой Окчу — в корейской глубинке, в семье одинокого старика и его внучки-сироты. И снова в центре маленькая девочка с влажными глазами-блюдцами.
С первых же кадров мы понимаем, что перед нами сказка: монструозное животное выглядит столь же фантастически, сколь и натурально (тут надо отдать должное выдающейся работе компьютерных аниматоров). Девочка дружит с умильным гигантом и даже в какой-то момент обязана ей спасением — Окчу самка, она весьма разумна, добра, опрятна и, как все хрюшк,и обладает определенными интеллектуальными способностями. В общем, это необычное животное, немного напоминающее динозавра, хоть и довольно пугливое. Пасторальные сцены дружбы ребенка с искусственным животным делают честь лучшим образцам детского кино.
В какой-то момент выясняется, что фирма, обладающая правами на чудо-зверя, завершает проект — Окчу надо вернуть владельцам. Хозяйка фирмы (Тильда Суинтон), гримом напоминающая Стервеллу в исполнении Глен Клоуз из «101 долматинца», сразу вызывает подозрения в мухлеже и, естественно, оправдывает худшие подозрения. Свинку из корейского рая обманным путем увозит ветеринар на доверии (Джейк Джилленхол) на финальное шоу, которое, по замыслу организаторов, откроет новую эру в пищевой индустрии. Девочку это категорически не устраивает: ей обещали оставить друга навсегда, и она отправляется в погоню, где сталкивается с группой зоозащитников во главе с Полом Дано. Вся центральная часть картины — довольно изобретательная комедия вокруг этой безумной гонки за свинослоном, несправедливо засаженном в трейлер. И если бы Пон Джун-хо остался в рамках детской сказки, пускай со взрослыми спецэффектами, можно было бы спокойно порекомендовать это зрелище для семейного просмотра.
Но тогда почему бы это кино оказалось в конкурсе Канн? Финал недвусмысленно отвечает на этот вопрос. Кореец, оказывается, вовсе не шутит, выставляя зоозащитников святыми, а пищевиков исчадиями ада. Чтобы не раскрывать все карты, скажу лишь, что было бы неплохо раздавать публике перед такими фильмами носовые платки. С другой стороны, становится понятно, зачем Пон Джун-хо придумал этого монстра: если бы он «оживил» настоящую свинью, как в том же «Бэйбе», после выхода фильма реальная мясная промышленность могла бы понести финансовые потери. Со сказочным персонажем не так просто отождествиться, и то жуткое чувство вины, которое воленс-ноленс испытывает зритель в финале «Окчу» (хотя там почти хеппи-энд), режиссеру никто бы не простил. Со всей силы наступать каблуком на слезные железы — прием архаичный и, мягко говоря, не вполне востребованный на уровне одного из главных мировых конкурсов. В целом же это любопытное кино — не только с точки зрения технологий, но и психологически: еще раз убеждаешься, что людьми удивительно легко манипулировать.