«Лента.ру» продолжает цикл публикаций, посвященных революционному прошлому нашей страны. Вместе с российскими историками, политиками и политологами мы вспоминаем ключевые события, фигуры и явления тех лет. Почему после победы Февральской революции 1917 года в России не удалось установить стабильный демократический режим? Что способствовало приходу к власти большевиков? Как революционные события 1917 года повлияли на ход мировой истории XX века? Об этом на круглом столе «Был ли исторический шанс у демократов-либералов и социалистов (вместе или порознь) удержать страну в 1917 году на пути демократии?» в научно-информационном и просветительском центре «Мемориал» размышляли российские историки. «Лента.ру» публикует выдержки из некоторых выступлений.
Константин Морозов, доктор исторических наук, профессор кафедры истории Школы актуальных гуманитарных исследований ИОН РАНХиГС:
Я убежден, что магистральным направлением российской истории после крушения монархии в феврале 1917 года было движение в сторону многопартийности и политических свобод и демократии, которые венчало долгожданное и легитимное Учредительное собрание.
Мне представляется, что у либералов и социалистов был реальный шанс удержать Россию на пути к демократии. Конечно, теперь мы знаем, что коалиция кадетов и социалистов-революционеров (эсеров) во втором и третьем составе Временного правительства себя не оправдала, но была и другая возможность — создать однородное социалистическое правительство с участием всех левых политических сил (включая и большевиков).
Как справедливо говорила в декабре 1917 года одна из лидеров партии эсеров Евгения Ратнер, Всероссийское учредительное собрание надо было проводить еще в августе-сентябре, несмотря на сопротивление кадетов. И вопрос о земле тоже нужно было решать как можно скорее, а не откладывать его до созыва Учредительного собрания. Если бы все это сделали к началу осени 1917 года, то захват власти большевиками стал бы маловероятным, а Россия имела бы реальный шанс на развитие как демократическая страна.
Партия эсеров в 1917 году была самой многочисленной и влиятельной политической силой в России, поэтому судьба будущей социалистической коалиции во многом зависела именно от нее. Однако социалисты-революционеры в этот решающий момент были расколоты.
Левым эсерам, левоцентристам и центристам во главе с Виктором Черновым не хватило решимости и политической воли настоять и потребовать формирования однородного социалистического правительства вопреки мнению части своих товарищей по партии, так как центристы боялись раскола партии. В свою очередь, лидеры правых эсеров Николай Авксентьев и Абрам Гоц всячески оттягивали созыв Учредительного собрания и аграрные преобразования, чтобы избежать разрыва коалиции с кадетами во Временном правительстве.
Они опасались, что это приведет к необратимым последствиям: с одной стороны, снабженцы боялись, что объявление об аграрной реформе сорвет продовольственное обеспечение фронта, а с другой — многие боялись, что крестьяне в солдатских шинелях сразу же побегут в свои деревни делить землю и германский фронт просто рухнет. Это стремление во что бы то ни стало сохранить фронт и привело в дальнейшем к тому, что инициативу перехватили большевики, которые захватили власть и установили свою диктатуру.
Если бы летом-осенью 1917 года обстоятельства сложились по-иному, то Россия уже тогда имела шанс запустить демократический механизм на основе многопартийности, свободных выборов и политических свобод. Кроме того, постепенно бы сложился и механизм мирной смены власти, когда левые партии периодически уступали бразды правления более правым партиям. Эта политическая система была бы очень похожа на послевоенную модель социального государства в Европе — ту модель, которая во многом и обеспечила ее мощное поступательное развитие.
Исследование возможностей и потенциала демократической альтернативы в 1917 году имеет прежде всего самостоятельную научную ценность, так как позволяет изменить фокус зрения и преодолеть зашоренность, навязанную нам старыми подходами. Это делает возможным более внимательно и объективно посмотреть на те процессы развития России, благодаря которым активно шло формирование структур гражданского общества. Еще это позволяет по-новому посмотреть на вопрос о степени зрелости российского гражданского общества и на реальные восходящие модерновые процессы, которые в течение многих десятилетий недооценивались и упрощались.
Это очень важно, так как до сих пор доминирует взгляд, что в России могла утвердиться только диктатура — белая или красная, и с порога отметаются попытки хотя бы проанализировать иные возможные альтернативы.
Павел Кудюкин, историк, главный редактор журнала «Демократия и социализм»:
Авторитарный срыв демократической революции в России в 1917 году случился потому, что она на дооктябрьском этапе не смогла решить главные проблемы страны: мир, земля, продовольственный вопрос, инфляция, вопрос о легитимации власти. Вопрос о мире был вообще самым тяжелым, поскольку в отличие от других являлся принципиально нерешаемым. Нельзя было взять и выйти из мировой войны в одностороннем порядке (для этого просто отсутствовали нужные механизмы) — и в то же время сделать это было необходимо.
Сами большевики не смогли справиться с этой проблемой, даже заключив «похабный» (по выражению самого Ленина) Брестский мир. По поводу легитимизации власти сейчас широко распространено мнение, что если бы Учредительное собрание открыли летом или в начале осени 1917 года, то все было бы иначе. Доля истины в этом утверждении есть, и большевики действительно выбрали исключительно удачный момент для захвата власти. Но давайте посмотрим на ту же Португалию — там выборы в Учредительное собрание прошли спустя лишь год после начала революции, и ничего страшного не случилось.
Я думаю, что оценивать уроки русской революции столетней давности нужно не столько с исторических, сколько с практико-политических позиций. Это особенно актуально, поскольку, оставаясь периферийным государством, Россия и сейчас совершенно не застрахована от вероятности потрясений. Какие выводы современные политики должны сделать из событий русской революции 1917 года?
Во-первых, нельзя опаздывать с принятием какого-либо политического решения — лучше сделать что-то не так, но сделать, чем вообще ничего не предпринимать. Например, если бы Временное правительство летом-осенью 1917 года объявило в деревне «черный передел», то экономически это было бы вредным решением, но абсолютно верным с политической точки зрения.
Во-вторых, нельзя страдать правовым формализмом и перфекционизмом. Закон о выборах в Учредительное собрание был на тот момент самым передовым и демократическим в мире, но затягивание с голосованием к исходу 1917 года обесценило все его достоинства. Ни в коем случае нельзя было откладывать решение вопроса с землей до выборов — наоборот, это нужно было делать как можно быстрее.
В-третьих, нельзя робеть и бояться власти. Этот упрек прежде всего адресован меньшевикам и эсерам. Боясь ответственности и власти, они сначала категорически не хотели входить в правительство, затем «со скрипом» пошли на коалицию с либералами. А когда стало очевидно, что этот альянс стал вреден для развития революции, социалисты побоялись из него выйти. В-четвертых, всегда надо помнить, что враги революции могут быть не только справа. Временное правительство более всего опасалось контрреволюционного мятежа в армии, но пало в результате большевистского переворота.
Опыт межвоенного (с 1919 по 1939 год) развития государств Центральной и Восточной Европы показывает, что шансы становления устойчивой демократической системы в России после 1917 года были достаточны спорны. Остается вопрос: чем на самом деле был авторитарный срыв России в 1917 году? Стал ли он спусковым механизмом целой волны авторитарно-тоталитарных переворотов по всему миру в 1920-1930 годах (прежде всего, в странах Центральной, Восточной и Южной Европы (кроме Чехословакии и Финляндии), а также Латинской Америки)?
Иными словами, был ли Октябрьский переворот 1917 года проявлением общемировой закономерности, а вовсе не результатом просчетов Временного правительства власти и неудачного стечения обстоятельств во внутриполитической жизни России? Но, может быть, наоборот — если бы в 1917 году демократия закрепилась бы в России, то и всех этих диктатур бы не было? Вот над чем я предлагаю задуматься сейчас в год столетия русской революции.
Федор Гайда, кандидат исторических наук, доцент исторического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова:
С марта по ноябрь 1917 года в России доминировали политические силы, которые в той или иной степени разделяли схожие ценности (так, как они их понимали): прогресс, свобода, равенство и социальная справедливость. Соответственно, все эти партии придерживались консенсуса, что им необходимо всячески оберегать завоеванную свободу — поэтому в этот момент Россия действительно стала самой демократической из всех воюющих стран. Но была серьезная проблема — с марта 1917 года в России перестали существовать административная система, полиция и суды.
Давайте посмотрим, каким образом с подобным набором ценностей Временное правительство в ситуации 1917 года предполагало решать ключевые проблемы Российского государства? Например, аграрный вопрос — все основные политические силы склонялись к принципу трудового землепользования. Но насколько подобное решение было экономически оправданным? Правые эсеры совершенно верно опасались массового бегства солдат с фронта в случае объявления летом 1917 года «черного передела», тем более что к тому времени и так уже было около двух миллионов дезертиров.
Следующий вопрос — рабочий. В марте 1917 года на предприятиях явочным порядком установили восьмичасовой рабочий день. Представители торгово-промышленных кругов тогда сразу предупредили, что в условиях войны это приведет к резкому спаду российской экономики — что потом и случилось. В свою очередь, падение экономики вызывало стремительный рост цен на промышленную продукцию и гиперинфляцию. В этой ситуации крестьянам стало невыгодно поставлять хлеб в город — в условиях «сухого закона» им было проще и приятнее гнать из зерна самогон.
Не менее болезненным был национальный вопрос. После февраля 1917 года на национальных окраинах сразу же развернулась борьба за территориальные автономии. Это, в свою очередь, породило два тяжелых вопроса: в каких границах быть этим автономиям и как быть с проживающим там русским населением? Например, именно тогда почти с нуля возник украинский национальный проект.
И все эти процессы происходили на фоне тяжелейшей, доселе невиданной мировой войны, которая сильно способствовала радикализации общественных настроений и максимально обострила все прежние противоречия. Почему, например, эсеры и меньшевики так боялись власти? Представим, что социалистам в 1917 году все же удалось бы сформировать однородное социалистическое правительство. Но какие бы отношения были у него с армией: с генералитетом, с офицерством? Неудивительно, что социалисты действительно боялись контрреволюции и «опасности справа».
В связи с этим я думаю, что перспектива Гражданской войны в 1917 году уже была весьма ощутимой, став прямым следствием Февральской революции. К сожалению, я не вижу на практике, где были бы серьезные возможности ее предотвратить.