Следственный изолятор №2 города Москвы, известный как «Бутырская тюрьма», — это город в городе, живущий по своему особому укладу. Здесь есть все необходимое для жизни его невольных обитателей: пекарня, прачечная, библиотека, больница. А еще есть недавно отреставрированный храм Покрова Пресвятой Богородицы. Сюда приходят и те, кто сидит в «Бутырке», и те, кто их стережет. За церковными стенами протекает вроде бы привычная для такого места жизнь: люди молятся, причащаются и даже венчаются. И все-таки есть свои нюансы. О тюремном храме и его прихожанах — в репортаже «Ленты.ру».
«Бутырка» с ее крепостными стенами скрыта от взглядов прохожих за неприметным фасадом здания следственного управления столичной полиции на Новослободской улице. Есть два входа. К одному весь день подходят женщины с «передачками», адвокаты с портфелями и следователи с папками. Другой — для сотрудников СИЗО и автозаков с арестантами.
Через зарешеченные шлюзы (небольшая комната, перекрытая с двух сторон автоматическими дверями) можно проходить только по трое. Телефон, прочие гаджеты и те вещи, в которых нет нужды на внутренней территории, — все это остается здесь, у дежурного. Дальше внутренний двор: «конвейер» перевозки подследственных и осужденных работает безостановочно. Железные ворота то и дело открываются, чтобы выпустить очередную партию этапируемых осужденных. Несколько шагов под открытым небом, и вновь камера с решетками, только на колесах.
Пройдя сквозь здание, где находится «сборка» — камеры, куда сажают перед отправкой в колонию или в суд, попадаешь в еще один внутренний двор. Он сильно отличается от первого. Это крошечный островок зелени, где будто бы сама собой выросла деревянная колоколенка (пожертвована храмом Живоначальной Троицы в Никитниках). А посреди двора большой белый корпус. Не сразу понимаешь, что это и есть тюремный храм. Размеры двора позволяют рассмотреть его только вблизи, купол с крестом с такого расстояния не увидеть. Над церковными вратами — выкованная в золоченом металле молитва: «Вечная память за веру Христову в узах пострадавших».
Внутри все, как в других церквах. Смысл такого единообразия, как утверждают священнослужители, в том, чтобы любой православный христианин, откуда бы он ни приехал, чувствовал себя как дома.
Но вглядевшись в росписи, украшающие стены Бутырского храма, осознаешь и его особенности. Здесь изображены люди, которых лишили свободы и самой жизни за их веру. Все они были узниками «Бутырки» в эпоху террора 1920-1930-х годов, а затем тех, кого не расстреляли, отправили на Север, в Сибирь и в Среднюю Азию.
По краям иконостаса, там, где боковые двери в алтарь, установлены иконы: слева — благоразумного разбойника, справа — святого мученика сотника Лонгина.
«Первый был приговорен, причем справедливо, к смертной казни. А второй стерег его и участвовал в исполнении приговора, — рассказывает настоятель храма протоиерей Константин Кобелев. — Но в результате оба стали святыми».
Разбойник, распятый рядом с Христом, признал Бога в избитом оборванце и покаялся перед ним в грехах, не прося спасения. Лонгин же принял вскоре после казни святое крещение, вступил в первую церковную общину, проповедовал и доказал свою преданность Богу, приняв мученическую смерть за веру.
«Теперь мы здесь между святым разбойником и святым стражником», — резюмирует священник.
И это не метафора. Круглый зал храма под большим куполом заполняется подследственными, осужденными и сотрудниками изолятора. Сначала они стоят отдельными группами, но когда начинается исповедь, сотрудники в форме, зэки в робах и подследственные в «гражданке» перемешиваются в одной очереди.
К отцу Константину для исповеди подходит молодой человек — Максим Хохлов. Он уже бывал в местах лишения свободы — на руках у него тюремные татуировки. Сейчас под следствием. Молодой человек вины не признает, считает себя жертвой предвзятого отношения к «ранее осужденным».
Первый раз в колонию он попал еще несовершеннолетним, как здесь говорят, «по малолетке»: банальная драка привела к гибели человека. Отсидев девять лет, освободился в прошлом году, пробыл на свободе всего несколько месяцев и вновь угодил за решетку.
И вот он исповедуется. В чем именно молодой человек кается, никто, кроме отца Константина, не узнает. Никогда. Иначе никто сюда больше не придет.
«Когда человек уже способен исповедаться в своем грехе, то он на пути к чистосердечному раскаянию следователю, — говорит священник. — Но чаще люди признаются в том, что за давностью уже не подлежит наказанию. Таким я советую со смирением принять нынешнюю кару, нынешнее обвинение».
«Этот храм. Это такое особое место, где возникает чувство, что тебя любят. Только это порой дает силу и смысл жить дальше, бороться с унынием, — рассказывает Максим. — Много среди нас тех, кто вместе со свободой потерял все: доброе имя, имущество, работу, семью, здоровье. Эти люди видят лишь ненависть или безразличие в глазах окружающих».
В тюремном храме не бывает туристов и тех, кто зашел на службу «по случаю», но часто оказываются те, кто не заглядывал в церковь с момента крещения в детстве. Внешне они похожи на обычных пациентов городской больницы: та же помятая одежда, немытая голова. Только в здешних «палатах» живет по два десятка «пациентов», и не всем хватает коек.
Осужденные в черных робах держатся в храме куда увереннее подследственных: пишут записки с именами для молитв за близких, зажигают свечи. Спокойным и отстраненным выражением лиц они чем-то напоминают монахов. Вот, двое из них поднялись на звонницу к колоколам, еще один — Виктор — облачился в богослужебную одежду. Он алтарник — помощник священника во всем, что происходит в храме, включая исполнение таинств.
«У тебя есть кто-то, кто умело обращается с инструментом? Нужен мастер с дрелью. Сейчас!» — говорит Виктор кому-то по телефону перед литургией. И нужный человек с чемоданчиком на плече тут же появляется.
Окончание реставрационных работ в Бутырском храме пришлось на главный христианский праздник — Пасху. А началось все тоже на Пасху, только 25 лет назад — в 1992 году.
В то время в помещениях храма размещалась тюремная больница. На первом этаже — кабинеты врачей, большой круглый зал под куполом также был разделен на этажи. В комнатке на самом верху священники тогда натянули белое полотно и прикрепили к нему несколько бумажных иконок — импровизированный иконостас.
Сегодня в подсобных помещениях Покровского храма можно увидеть немало предметов, говорящих об истории и повседневной жизни необычной церковной общины. К примеру, скромный, сбитый из старых дверей иконостас, оформленный, однако, весьма изящно. Разбирать его священникам не хочется. Или вот большой, покрытый железом крест: раньше он венчал крышу храма, пока не установили купол.
Кругом на стеллажах и в коробках — духовная литература, пожертвованная московскими приходами. Книжки раздают осужденным, и они увозят их с собой в колонии.
Две стены небольшой комнаты завешены иконами с ликами святых, незнакомых пока большинству православных. Видно, что сначала это был небольшой уголок с образами новомучеников.
Выделяется необычный образ почитаемого не только в России, но и в странах бывшего СССР святого Луки Войно-Ясенецкого — епископа, а также выдающегося хирурга и ученого (он, в частности, разработал методику местной анестезии, написал основополагающий труд по гнойной хирургии). Тоже был узником Бутырской тюрьмы, и на иконе отражен именно этот период жизни святого.
Монахиня Тавифа рассказала нам о трех десятках насельниц закрытого советской властью Иоанно-Предтеченского монастыря на Китай-городе. В 1930-х годах они сидели в «Бутырке», ожидая этапа в Среднюю Азию, куда в те годы отправляли многих священников.
«Прославить Иоанно-Предтеченских монахинь в чине святых мучеников за веру пока нельзя, так как нам неизвестна их дальнейшая судьба. И так со многими, очень многими», — посетовала Тавифа.
Многие знают, что в тюрьмах иногда заключают официальные браки, но в «Бутырке» еще и венчают. Анна Глушкова — супруга арестанта Максима Хохлова — согласилась пройти через таинство в стенах «Бутырки», но лишь при одном условии: никакой скромности в наряде!
В условленный час она приехала к служебному входу в подвенечном платье и с цветами. Дежурный, похоже, счел, что это какой-то перформанс или розыгрыш со скрытой камерой: в таком туалете сюда еще никто не приходил. На всякий случай он отправил девушку и ее сопровождающих в бюро пропусков.
«Это платье я сшила сама, сидя ночами после работы», — говорит невеста, поправляя наряд. На лавочке в бюро пропусков, среди скучающих адвокатов, приехавших к своим клиентам, она выглядит несколько странно.
Со своим суженным Анна познакомилась по переписке, когда Максим еще отбывал срок в мордовской колонии. Молодой человек был тюремным библиотекарем, активным членом местной православной общины и стремился жить по христианским заповедям, строил большие планы на будущее.
Анна уверена, что сейчас Максим сидит в СИЗО совершенно безвинно, и надеется, что суд его оправдает.
«После выхода на свободу он жил со мной, устроился помощником риелтора, учился этому ремеслу. Все было хорошо. Пока не произошел этот случай в метро», — вздыхает она.
В январе Хохлова в компании мигранта из Средней Азии по фамилии Муминов задержали в метро «за нетрезвый вид». Поездка в отдел должна была закончиться для собутыльников административным протоколом, но вместо этого открыли уголовное дело.
Муминов обвинил Хохлова в краже у него мобильного телефона стоимостью пять тысяч рублей. И сотовый в отделе изъяли из кармана у Максима, но тот кражу отрицает: «Хотел сделать доброе дело: дотащить перебравшего Муминова до дома, — говорит он. — Разряженный телефон тот отдал сам, чтобы не разбить или не потерять».
Анна верит Максиму, как верит и отец Константин, взявший на себя организацию их венчания. Священник пытается привлечь к делу Хохлова внимание правозащитников и СМИ.
«Парня взяли за тюремные наколки на руках, — говорит настоятель Бутырского храма. — Повесили на него дело, чтобы выполнить план раскрытия преступлений. И никаких доказательств, кроме показаний Муминова, по сути, нет. Да и он просил на днях в суде, чтобы парня не сажали. Очень печальное дело».
Тем временем невесту и ее спутников все-таки пустили в тюрьму и сопроводили в храм, где уже дожидался Максим — в белой рубашке и отглаженных брюках, как и положено жениху. Зажгли свечи...