«Утечка мозгов» из России в 2010-х начала замедляться благодаря вниманию государства и развитию некоторых отраслей. Вкладывать деньги в перспективные исследования начали и частные компании, в том числе крупные фармхолдинги. Молодые ученые, работавшие в лабораториях Германии, Швейцарии и США возвращаются в Россию. Почему заграница их больше не манит — выясняла «Лента.ру».
В перестроечные, в 1990-е и начале 2000-х Россия пережила несколько волн эмиграции. Многие из тех, кто перебрался на постоянное место жительства за рубеж, имели высокий уровень образования, а то и ученые степени. Большая часть покинувших страну деятелей науки обосновалась в США, некоторые уехали в Швейцарию, Германию, Канаду и ряд других стран. В начале 2017 года курирующая социальный блок вице-премьер РФ Ольга Голодец говорила, что за пределами страны работает более 1,5 миллиона высококвалифицированных россиян. Она подчеркивала, что сегодня трудно найти в мире университет или компанию, где не присутствуют сотрудники из России.
За рубежом, конечно, не только переманивают перспективных молодых ученых из разных стран (включая Россию, Китай, Индию), но и растят собственных. Для государства это не приносит сиюминутных выгод, но может дать значительный импульс для развития национальных экономик в обозримом будущем. Так, по данным PricewaterhouseCoopers (PwC), каждый доллар, вложенный в образование ребенка, в дальнейшем (когда он придет работать в компанию), может принести работодателю до 53 долларов дохода. Именно поэтому в США и Европе инвестиции в научное образование школьников и даже дошкольников уже носят массовый характер. В частности, в Соединенных Штатах в 2016 году из федерального бюджета было направлено 4 миллиарда долларов на реализацию программы по обучению школьников и студентов современным техникам программирования и кодирования (так называемая программа «К-12»), регионы вложили в эту программу еще 100 миллионов долларов.
В России же процесс, за которым в прессе прочно закрепился термин «утечка мозгов», не прекратился до сих пор. Однако следует признать, что в последние годы траты государства на развитие науки растут. Конечно, они не идут ни в какое сравнение с бюджетом научного сообщества США или КНР, но тем не менее прогресс есть, причем существенный. По данным Высшей школы экономики (ВШЭ), размер ассигнований из федерального бюджета на гражданскую науку с 2000 по 2016 год вырос с 17 миллиардов до почти 440 миллиардов рублей в действующих ценах. В докризисном 2013 году (до обвала рубля) на финансирование прикладной и фундаментальной науки расходовали до трех процентов бюджета (в 2000 году — 1,6 процента).
Рост объемов финансирования гражданской науки и позитивные изменения в некоторых отраслях, например таких, как фармацевтика, создают стимулы для возвращения из-за рубежа молодых ученых.
Мария в аспирантуре Университета Женевы в 2010-2015 годах изучала белковые комплексы TORC и PKA, отвечающие за рост и выживание клеток. Область исследования касалась сигнальных путей в клетке. «Если вокруг клетки много питательных веществ, она начинает активно делиться. Все это происходит потому, что в клетке существует множество сигнальных путей, которые приводят к последовательной передаче информации от рецепторов на поверхности к белкам внутри клетки. Существуют сигнальные пути, которые включают в себя компоненты в виде белковых комплексов TORC1, TORC2 и PKA. Задачей моей кандидатской было изучение взаимодействия между этими сигнальными путями», — рассказала она «Ленте.ру».
Мария пояснила, что в перспективе данной научной работы речь может идти о новых методах лечения, поскольку нарушение одного или нескольких сигнальных путей может приводить к различным заболеваниям, таким как рак, диабет и прочие. После защиты кандидатской она вернулась в Россию, устроилась в крупную фармкомпанию Biocad. «В данный момент лечение раковых заболеваний, генная и клеточная терапия —пожалуй, самые интересные и перспективные направления в фарме. Недавно американское FDA (Управление по контролю качества пищевых продуктов и лекарственных средств США — прим. «Ленты.ру») одобрило лекарство для клеточной иммунотерапии тяжелых онкологических заболеваний. Это очень дорогое лечение, но его эффективность намного превышает уже существующие виды терапии», — говорит она. При возвращении на Родину сработали несколько факторов, признается Мария, — живущие в Новосибирске родственники и перспективы поиска работы (в Европе для устройства в крупную компанию требуется гораздо больше времени).
Коллега Марии, руководитель группы биопроцессов из лаборатории генной терапии Александр также учился за границей — в аспирантуре в Университете Гамбурга (University Medical Center Hamburg-Eppendorf). Правда, уехать за границу на пмж никогда не планировал. После четырехлетнего обучения в Гамбурге и получения степени Ph.D. ученый еще два с половиной года работал в двух крупных университетах Нидерландов — Университете Утрехта и Университете Твенте. «В Германии и Нидерландах, аспирантура — это скорее работа, чем образование, поскольку образовательный компонент относительно небольшой. В основном это проведение экспериментов в лаборатории, написание научных публикаций, заявок на гранты», — рассказывает ученый.
После обучения, признается он, были определенные колебания — остаться за границей или вернуться домой, — но последнее перевесило. «Хотелось использовать свой многолетний научный опыт и знания именно в практической сфере, занимаясь разработкой новых лекарственных препаратов для борьбы со сложными неизлечимыми заболеваниями. На самом деле, работать и жить дома — очень круто. Это стало своеобразным открытием для меня», — говорит он. Кроме того, с 2008 года (когда ученый уехал за границу) в России, по словам Александра, многое изменилось: появились новые вакансии на рынке труда, а в институтах современное оборудование. Успех обеспечило также повышенное внимание бизнеса к биотехнологиям.
Сейчас он работает над созданием нового поколения лекарственных препаратов для генной терапии. «Простой пример: лечение редких наследственных моногенных заболеваний, связанных с нарушенной функцией конкретного гена. Когда мы знаем, в каком гене изъян, то с помощью рекомбинантных вирусных векторов, например аденоассоциированных вирусов, можем доставить в организм «терапевтический ген», чтобы заместить функции нарушенного», — рассказывает Александр. Он подчеркивает, что задача отдела перспективных исследований более чем амбициозная: догнать и обогнать крупнейшие зарубежные фармкампании, разрабатывая уникальные препараты для генной терапии. Такие лекарства пока можно буквально сосчитать по пальцам, говорит Александр, один из них — препарат на основе аденоассоциированных вирусов «Глибера» (Glybera), зарегистрированный в Европе в 2012 году.
По данным опроса Института современных медиа (MOMRI), 58 процентов россиян хотели бы, чтобы их дети работали в научной индустрии. Это не удивительно, ведь за последние 5-7 лет в России произошли существенные позитивные изменения в этой сфере, а талантливая молодежь у нас есть.
В сентябре 2017 года сборная команда российских школьников завоевала первое место на Европейской олимпиаде по информатике для юниоров (eJOI). В состязании приняли участие 84 школьника из 22 стран мира. Россию представляли четыре школьника из Москвы и Казани, которые завоевали три золотых и одну серебряную медали.
В мае в на XVIII Азиатской физической олимпиаде отличился ученик петербургского академического лицея «Физико-техническая школа» (ФТШ) Станислав Крымский. Он занял первое место, опередив 170 соперников из 24 стран, в том числе из Китая, Таиланда, Индии, Израиля, Сингапура. Крымский также является победителем всероссийских олимпиад по математике и физике. 11-классник пока не определился с тем, в какой вуз поступать — выбирает между специализацией, рассказал «Ленте.ру» его отец, Тимур Крымский. Заграничного обучения также пока в его планах нет. «Все зависит от убеждений человека — если он очень хочет жить и работать за границей, то найдет возможность. Если такой самоцели нет, то заниматься наукой можно и в России, например теоретической физикой. К тому же ситуация в науке быстро меняется: научное оборудование, которого сегодня еще нет в России, через год-другой может появиться. У нас в стране точечно, но уже есть и научные группы, и экспериментальные лаборатории. Многие мои знакомые уезжали [за рубеж], но потом возвращались», — говорит он.
«Для себя и своих коллег я не вижу принципиальной разницы в перспективах российских и, скажем, западных. Разумеется, академическая жизнь устроена совершенно по-разному, но успех зависит скорее от мотивации конкретного человека», — отмечает биоинформатик, доцент Санкт-Петербургского национального исследовательского университета информационных технологий, механики и оптики (Университета ИТМО) Владимир Ульянцев. Ученый добавляет, что ему проще придерживаться этой точки зрения, поскольку у разработчиков алгоритмов и программ нет жесткой привязки к физическим объектам и лабораторному оборудованию. При этом у коллег из областей биологии или прикладной физики, по словам Ульянцева, именно с этим в России все еще возникают сложности.
И.о заведующего кафедрой мехатроники Университета ИТМО доцент Сергей Колюбин согласен, что заниматься современными инженерными и естественными научными исследованиями «только с карандашом в руках» невозможно. Однако за последние годы, по его словам, инфраструктура ведущих российских вузов начала приближаться к международному уровню.
«Благодаря федеральным целевым программам, участию Российского научного фонда и мегагрантам удалось существенно обновить парки исследовательского оборудования, привести в порядок лаборатории. Во-вторых, в современной науке важен доступ к актуальной информации, свободное общение и обмен идеями с коллегами по всему миру», — говорит он. Лаборатории международного научного центра ТИМО «Нелинейные и адаптивные системы управления», по словам Колюбина, ежегодно посещают для реализации совместных проектов ученые из Франции, Италии, Нидерландов. В свою очередь, студенты Университета ИТМО ездят на стажировки в ведущие организации Европы, США, Южной Кореи, Китая. Колюбин сам вернулся в петербургский университет после работы на протяжении двух лет в научно-исследовательском центре General Motors (GM) в США и трех лет — в Норвежском научно-технологическом университете.
«Для ученого крайне важна профессиональная реализация, ощущение значимости своей работы. Понятно, что для молодежи не последнюю роль играет достойный доход, нужно вставать на ноги. И очень хорошо, что теперь мы можем позволить аспирантам и молодым кандидатам в России зарабатывать не меньше, чем за рубежом. Но настоящий ученый, так же как и врач или учитель, — это по определению человек, который готов сжигать себя ради дела», — уверен Колюбин. Поэтому «профессиональные амбиции, желание формировать повестку, а не быть простым исполнителем» стали для него основной мотивацией для возвращения на Родину из Европы.
Нынешняя «утечка мозгов» сильно отличается от того, что происходило во времена СССР, говорил в марте 2017 года немецкой Deutsche Welle консультант Рутгерского университета в Нью-Джерси Сергей Ерофеев. В частности, он обращал внимание на то, что покинувшие страну менеджеры и ученые сохраняют российское гражданство и «постоянно следят за ситуацией дома, чтобы вернуться, когда дела в российской экономике пойдут лучше».
«Ученые в России становятся востребованы все больше и больше. При этом иностранные компании уже не могут предложить нашим специалистам более конкурентоспособные условия работы, чем отечественные фармхолдинги», — уверен гендиректор фармхолдинга Biocad Дмитрий Морозов. Он добавляет, что случаи эмиграции теперь больше связаны «с пораженческими настроениями в конкретной семье, когда ребенку с детства внушают, что из России нужно уезжать». «Миф о том, что за рубежом лучше, чем на Родине, уже развеян. Сейчас у молодых ученых есть возможность учиться и работать в других странах, сравнивать и делать самостоятельные выводы», — отмечает Морозов. И зачастую такие сравнения, по его словам, оказываются не в пользу иностранных работодателей.