В начале октября покончила с собой 14-летняя ученица Московской государственной академии хореографии. Позже в редакцию «Ленты.ру» обратилась бывшая студентка учебного заведения. По ее словам, не последнюю роль в трагедии сыграли жесткие, а порой и жестокие методы обучения, принятые в балетной школе. В руководстве академии произошедшее назвали несчастным случаем и попросили не акцентировать на нем внимания, но девушка рассказала, почему не верит, что трагическая смерть ее знакомой была случайной.
«Никто не поверил»
«Она писала предсмертные записки с начала учебного года. Но никто ей не поверил. Может быть, она решила доказать», — говорит 15-летняя Мария (имя несовершеннолетней изменено). Мария училась на год старше Юлии и помнит погибшую жизнерадостной девочкой.
Вечером 5 октября под окнами жилого дома в центре Москвы нашли тело юной балерины. 14-летняя девушка лежала на асфальте. Вместе с родителями и двумя сестрами Юлия Иванова (имя несовершеннолетней изменено) жила в этом доме на 14-м этаже. Мать погибшей рассказала следователям, что дочь училась в Московской государственной академии хореографии. Несмотря на любовь к балету, Юлия была под угрозой отчисления: при норме 44 килограмма для балерин ее возраста она весила 50 килограммов. Об этом заявили на родительском собрании 26 сентября.
Юлия страдала булимией — пищевым расстройством, при котором чрезмерный контроль за своим весом сопровождается резкими срывами, перееданием и последующими попытками радикально избавиться от лишних килограммов. Незадолго до трагедии родители нашли в ее вещах слабительное, что привело к очередному конфликту в семье. Девушка заперлась в своей комнате, а когда мать вернулась домой, увидела открытое окно.
«Сначала я подумала, что это глупая шутка. Потом меня начало трясти. Я знаю это состояние, когда из-за веса ты готов покончить с собой. И знаю, как до этого доводят в школе», — вспоминает Мария. В прошлом году девушка забрала документы из училища.
Юлия писала одноклассникам, что она не может справиться с весом и чувствует себя загнанной в угол, говорит мать Марии.
«У нее была депрессия. Это нужно было лечить медикаментами, но они создают побочный эффект под названием "лишний вес". Вначале у нее была анорексия, потом она стала страдать булимией», — уточняет она.
Фото: Денис Синяков / Reuters
Срывы — это норма
Московская государственная академия хореографии — не только одна из старейших балетных школ мира (в следующем году ей исполнится 245 лет), но и одна из самых престижных в стране. Традиционный выпускной экзамен проводится на сцене Большого театра, после чего лучшие ученики и ученицы академии получают приглашение о работе в знаменитых балетных труппах. В разные годы ее выпускниками были Майя Плисецкая, Илзе Лиепа, Анна Антоничева, Вячеслав Гордеев, Сергей Филин, Николай Цискаридзе.
Ежегодно в училище принимают около 40 детей, окончивших начальную школу. Пятый класс общеобразовательной школы считается первым в балетной академии. К выпускному в классе остается половина учащихся: идет жесткий отсев.
Погибшая Юлия училась в «переломном» пятом балетном классе: именно накануне выпуска идет самый суровый отбор. Имеет значение не только успеваемость, но и физические данные подростков. В начале и в конце года учащихся взвешивают, списки с показателями передают преподавателям профильного предмета. Результаты могут быть объявлены им на весь класс, что усиливает градус напряжения среди подростков.
Мария признает, что к оценкам и возможному исключению она и ее одноклассницы относились чересчур эмоционально. «Если ставили двойку по "классике" (классическому танцу — прим. «Ленты.ру»), начинались рыдания, угрозы покончить с собой. Срывы — это норма», — объясняет она.
Такое отношение к предмету неудивительно: в отличие от обычных школ, в балетной есть один главный предмет, который преподается каждый день несколько часов. Как правило, это классический танец, основа балета. Таким образом, педагог по основному предмету становится более значимой взрослой фигурой для учениц, чем остальные преподаватели. И у Марии, и у Юлии это был один преподаватель: заслуженная артистка России Майя Иванова. Ее научным руководителем была ректор академии Марина Леонова, говорится на сайте заведения.
Банальные подробности
Анорексия, которой заболела Мария, была обусловлена отношением преподавательницы к внешности одноклассниц, говорит девушка. «На второй год обучения я стала ее бояться. Она не кричала, не угрожала. Уничтожала морально. Всех, кто был, по ее мнению, недостаточно худыми, она называла "жирными коровами" и "кабанихами", "съевшими слона". Она могла подойти прямо в коридоре, при мальчиках и других учителях, схватить за плечи и встряхнуть, указав на излишнюю полноту», — рассказывает она.
Больше всего девочки в классе боялись, что у них вырастет грудь и начнутся менструации — это считалось «позорным» и порицалось как «ожирение».
«У моей одноклассницы начались месячные. Она сидела на занятиях по "классике" как освобожденная, ей было очень стыдно. На уроке педагог назвала ее коровой, а после попросила остаться и доказать, что у нее действительно "эти дни". Показать прокладку. Одноклассница вышла в слезах, ее трясло», — вспоминает Мария, извиняясь за «банальные подробности».
Александр Кряжев / РИА Новости
Эти подробности стоили Марии пищевого расстройства: она боялась, что, если поправится, подвергнется такому же унижению. В третьем балетном классе (7-й класс обычной школы) она перешла на экстремальную диету: зеленый чай (черный не помогает похудеть), обезжиренный творог, овощи на пару и 100 граммов отварной куриной грудки — в виде поощрения балетных успехов. Более калорийную пищу, приготовленную мамой, она выкидывала тайком. «Когда у меня темнело в глазах, я радовалась, что меня похвалят: все хорошо, я худая», — объясняет она.
При росте 170 сантиметров она весила 40 килограммов. В четвертом балетном классе похудела до 36. «Когда я пришла осенью, Майя Евгеньевна начала меня хвалить. Говорила, что я молодец, именно такая форма и нужна, ставила меня в пример другим девочкам. Сейчас я понимаю, что выглядела ужасно. Но, когда мне об этом говорили, я думала, что завидуют», — говорит Мария.
Истощенная фигура, защищавшая от нападок учителей, была не единственным следствием жесткой диеты: Марии перестало хватать сил на простые пируэты. Хотя она стояла у центральной палки (то есть была одной из лучших учениц), истощение воспринималось преподавателями как банальная лень. Девушку приглашали на дополнительные индивидуальные занятия. Сначала раз в неделю, потом два раза, потом три — по 1,5 тысячи рублей за урок. Пользы от них не было, говорит Мария: индивидуальные уроки превращались в групповые, и педагоги отвлекались на свои дела. Когда она отказалась от частых факультативных занятий, Иванова занизила оценку.
За здоровьем юных балерин должны следить и врачи. Но медицинская помощь была лишь предметом для шуток. «Помню, был период, когда нас всех кормили "Смектой". Голова болит — вот тебе "Смекта", живот — "Смекта", упал и получил травмы — держи "Смекту". Мы смеялись», — вспоминает Мария. Штатных психологов не было, хотя их поддержка нужна была не только подросткам: срывы случались и у педагогов. По словам Марии, однажды на эмоциях преподавательница классического танца Тамара Негребецкая швырнула стулом в одну из учениц.
В ноябре 2016 года девочка упала в обморок на уроке литературы. Следующие два месяца она провела дома с сильнейшим истощением организма: согласно индексу массы тела, у нее был выраженный дефицит. За то время, пока она провела дома, никто из одноклассниц и учителей ей не позвонил.
Розовая пыль
«Когда ребенок делает успехи в академии, кажется, что она будущая Анна Павлова, Майя Плисецкая. Это тщеславие ослепляет. Я сама контролировала ее питание, подбирала малокалорийные продукты. Когда ребенок начал меньше есть, я себя ловила на мысли, что это здорово: такая сила воли», — говорит мама Марии.
Девочка скрывала свой вес от родных: в ее классе было принято злоупотреблять слабительными — пили таблетки пачками. О проблемах с питанием и 36 килограммах мать узнала из ее личного дневника, когда столкнулась с эмоциональными срывами дочери.
Фото: Илья Наймушин / Reuters
«У нее были постоянные истерики. В день — до десяти. Дочь плакала, называла себя толстой, говорила, что не хочет жить. В тот день, когда я нашла подтверждение своим догадкам в дневнике, я схватила ее за руку и повела к психологу. Мне сказали, что Маша на грани: еще неделя, и будет пройдена точка невозврата», — вспоминает она.
Психиатр поставил диагноз: «депрессия» и «анорексия». В отчаянии женщина обратилась к гипнологу. С января при еженедельных сеансах у психотерапевта и терапии антидепрессантами состояние дочери стало медленно улучшаться.
Мать Марии решила поговорить с ректором об отношении к здоровью учениц. Это оказалось непросто. Некоторые порядки в академии отдавали дань традициям времен основания заведения — имперской России конца XVIII века, говорит Мария.
«Ректор всегда была, как королева. Она подъезжала во внутренний двор на машине с тонированными стеклами, и, когда она заходила в академию, все в коридоре либо прятались, потому что ее боялись, либо выходили и делали кникс (поклон с приседанием как знак приветствия — прим. «Ленты.ру»). Она проходила и скрывалась в своем кабинете, в который попасть было невозможно. Единственный день, когда нам было можно туда зайти, — это ее день рождения. Мы дарили цветы, читали стихотворение и уходили на цыпочках», — вспоминает бывшая ученица.
Возможно, привычка к пиетету помешала родителям наладить контакт с руководством академии. Замечание матери Марии о том, что все девочки в классе дочери так или иначе злоупотребляют слабительными и страдают пищевыми расстройствами, было проигнорировано. Леонова ответила, что анорексия — это личная проблема Марии, которая не имеет отношения к академии. Женщина обратилась к врачам, но и те сообщили, что главное — результат, а не психическое здоровье воспитанниц. Тогда она забрала документы из академии.
К тому моменту Мария сама была готова уйти. «Вся розовая пыль про балетные пачки и красивые танцы выбилась на первом году обучения. Однажды я неправильно повторила комбинацию. Преподавательница подлетела ко мне, схватила за пучок на голове и нагнула меня, а когда я выпрямилась, зарядила кулаком в лоб. От боли и неожиданности я заплакала, а она спросила: "Чего ты ревешь, что я тебе сделала?"» — спокойно рассказывает она.
Случившееся с 14-летней Юлией — едва ли трагедия для самой академии: «Им просто страшно, что могут начать искать причины», — уверена Мария.
Она поступила в спецшколу с лингвистическим уклоном, но на аватаре в соцсети до сих пор стоит ее фотография в балетной пачке и пуантах.
Дискриминирующее искусство
«Лента.ру» обратилась за комментариями в Московскую государственную академию хореографии, однако коммуникация не задалась: сначала помощник ректора Алла Чапаева заявила, что Марина Леонова не считает нужным отвечать на вопросы, затем в редакцию пришло письмо с советом журналисту «не теребить еще не зажившие раны»: «Публичные комментарии и рассуждения применительно к трагическому случаю полагаем безнравственными, непрофессиональными, создающими ненужный ажиотаж в обществе. Навязчивое желание и постоянные попытки бывших студентов очернить собственную alma mater не вызывают у нашего уникального коллектива ничего, кроме презрения», — написала Чапаева, отказавшись продолжить общение.
Руководство Московской академии хореографии действительно очень закрыто — и не только для общения с журналистами, но и с самими родителями, говорит балетный критик Анна Гордеева. Вплоть до элементов «крепостного права»: академия запрещает родителям общаться в соцсетях и обсуждать работу школы. Тем, кто боится за профессиональную судьбу ребенка, приходится следовать этим правилам.
«Школа не считает нужным объяснять свои действия. Она, безусловно, не видит проблемы в пищевых расстройствах детей», — уверена Гордеева. Анорексия и булимия считаются в балетной среде проявлением слабости, а не болезни, отмечает она.
Фото: Виталий Аньков / РИА Новости
Наличие штатных психологов в академии вряд ли решит проблему: «Ни один балетный ребенок не будет говорить о реально важных для себя вещах со штатными психологами школы. Первое, чему научаются балетные дети, — не быть откровенными ни с кем, кто подчиняется руководству. В реальности — во власти ректора все. В том числе, врачебные тайны».
И оскорбления, и физические воздействия — традиция всех российских школ, утверждает критик. Это касается и Московской академии — второй по значению для балета в России, и первой — Академии русского балета имени Вагановой в Санкт-Петербурге, и третьей — Пермского государственного хореографического училища.
«Есть замечательный документальный фильм Ефима Резникова "Пленники Терпсихоры" о Людмиле Сахаровой, художественном руководителе пермского училища. Под запись она не стесняется доводить до слез и истерики своих учениц, которые потом становятся звездами. В наших балетных школах считается, что эмоциональное насилие идет на пользу ребенку, что оно эффективно», — говорит Гордеева.
Критик подчеркивает, что жесткий стиль обучения в той или иной степени присущ многим балетным школам и за пределами России. Тенденция к гуманизации балетного образования прослеживается пока лишь в американских школах: родители могут подать в суд на педагога, который говорит, что ребенку нужно похудеть. «С одной стороны, это положительно сказывается на психологическом состоянии учениц, с другой — стоит посмотреть на выпускниц американских школ, чтобы понять, что самочувствие улучшается, а качество образования снижается», — рассуждает Гордеева.
Она тут же добавляет, что это не значит, что эмоциональное насилие необходимо, но уверена: если человечество станет гуманнее, балет исчезнет, как сейчас исчезает коррида — когда-то занятие для сильных мужчин, а ныне издевательство над быками. Останется свободный танец, где смогут танцевать все люди, независимо от их типов фигур и способностей, прогнозирует критик: «Балет — это все же очень дискриминирующий вид искусства».
