Бывший участник организованной преступной группировки «Низы» — одной из тех, что держали в страхе Казань в 90-е, выступил в Москве с публичной лекцией. Роберт Гараев, ныне диджей, рассказал о том, что заставляло детей и подростков вступать в банды, заниматься рэкетом и биться с конкурирующими группировками стенка на стенку. С развалом СССР Гараев и его сверстники попали в кровавый водоворот, из которого немногим удалось вырваться. Корреспондент «Ленты.ру» побывала на выступлении экс-бойца «Низов» и послушала его рассказы о кровавой летописи Казани 90-х, которые вошли в еще не опубликованную книгу.
Лекция Роберта Гараева проходила в небольшом андеграундном баре в центре Москвы. Маленький зал, пара диванов, несколько кресел — сотрудникам бара пришлось принести дополнительные лавки для слушателей, которых оказалось довольно много. Там была и московская молодежь в рваных джинсах и со стаканами пива, и публика постарше — друзья Гараева, уроженцы Татарстана, заставшие так называемый «казанский феномен».
Лекция началась с просмотра документального фильма с одноименным названием. Собственно, сам «феномен» в том, что в 80-е — 90-е годы Казань, как и другие города региона, была поделена между несколькими группировками, контролировавшими отдельные районы. Среди них были очень серьезные, куда входили взрослые, но были и молодежные, костяк которых составляли подростки и даже дети, начиная с учеников младших классов. Каждая улица, каждый микрорайон имели своих хозяев.
Уличные бойцы позиционировали себя либо как спортсмены, либо как люди с «правильными понятиями». В их среде строго-настрого запрещалось пить, курить и употреблять наркотики, они много тренировались и во всем слушались старших товарищей. В группировках существовала строгая иерархия: «шелуха» или «скорлупа» (школьники от 9 до 13 лет), далее — «супера» (подростки 14-16 лет), которые считались боевым ядром команды, ходили в набеги на вражеские территории и отбирали деньги у «чушпанов» (тех, кто не входил в группировки).
Затем шли «молодые» (17-19 лет) — они имели право голоса при принятии решений с кем воевать, а с кем мириться. И, наконец, высшее звено — «авторитет», он же «дед» или «король». Как правило, это был мужчина за тридцать, с уголовным прошлым. Именно он распоряжался общаком — деньгами, которые собирали ребята для своей группировки.
Банды гопников постоянно конфликтовали между собой, их противостояния переходили в массовые драки с жестокими избиениями и убийствами. Самая массовая драка в истории казанских группировок произошла на льду озера Глубокое зимой 1983 года: там собрались около 400 подростков. Представители группировок «Жилка» и «Грязь» сошлись стенка на стенку, вооруженные кольями, цепями и монтировками. После таких драк многих увозили в больницы с тяжелыми травмами и увечьями, некоторые ребята становились инвалидами и даже умирали, не приходя в сознание.
По статистике, львиную долю — почти половину молодежных группировок — составляли учащиеся ПТУ. Потом шли школьники, работающая молодежь и безработные, которых было не более пяти процентов. Все были из разных семей — бедных и состоятельных, рабочих и интеллигентных. Роберт Гараев был как раз из последних: его мама работала в НИИ, а отец был кооператором. Сам он прилежно учился, ходил в художественную школу, так что преступные сообщества до определенного времени его не интересовали.
14-летний Роберт вступил в группировку «Низы» из-за проблем в школе, а точнее — из-за громилы из параллельного класса по имени Искандер, состоявшего в группировке «Чайники». Искандер подошел к Гараеву и сказал, что теперь будет трясти с него деньги: «Принеси завтра три рубля, иначе изобью!» Сумма для школьника оказалась неподъемной: в неделю на обеды ему выдавался всего один рубль двадцать копеек.
Сдавать обидчика милиции было не принято — это привело бы к бойкоту и всеобщему презрению. Выход нашелся сам собой: парни из параллельного класса, Макс и Дима, предложили Гараеву вступить в группировку «Низы».
— Новое положение в корне поменяет все, — рассуждал школьник. — Искандер сразу перестанет быть для меня угрозой. По уличному закону, за меня впишутся парни из «Низов», если участники других группировок имеют ко мне какие-то претензии...
После недолгих раздумий Гараев принял предложение ровесников. Шел 1989 год.
— Первый сбор «Низов», на который я попал, был окружен дворовой романтикой, — пишет в своих мемуарах Гараев. — На полянке посреди заросшего канадским кленом пустыря горел костер, в который мы кидали картошку. Человек десять моих сверстников должны были провести на этом месте полтора часа. Больше всего мне запомнились двое: Бисприк (от слова «беспредельный») — маленький юркий и авантюрный добряк, обматывающий ноги пластинами свинца, чтобы «удар был», и Малыш — наш «крайний» (что-то вроде старосты среди бойцов нашего возраста).
Малыш был голубоглазым блондином с пухлыми губами, косой челкой и в моднейших «шмотках». Его штаны-«широчи» были не меньше 35 сантиметров в ширину — тогдашний писк пацанской моды. Он носил импортную олимпийку, а главное — рамсовал (общался) не хуже взрослого уголовника. По словам Гараева, Малыш «был по-настоящему дик и опасен».
Основных опасностей для молодых гопников было две: милиционеры, которые могли приехать и забрать в отделение тех, кто не успел убежать, и старшие, приходившие с проверками. Они проверяли количество пацанов и соблюдение правил. Если кого-то заставали за курением — избивали.
— В моей юной голове бушевали мысли по поводу того, что было написано в газетах и рассказано по поводу «казанского феномена» по телевизору, — вспоминает Гараев. — Я отчетливо помню статью, в которой рассказывалось, как дрались две группировки, с каждой стороны человек по тридцать с монтажами (металлическими прутьями) и металлическими шарами. И в этой статье были проломленные черепа, смертельные исходы и милицейские машины. А в том, что я увидел тем сентябрьским вечером, была романтика, мужская дружба и плечо к плечу. Забегая сильно вперед, надо сказать, что я жестоко ошибался...
Члены подростковых ОПГ Казани жили по своим понятиям, будто в отдельном государстве: у них была своя территория, своя улица, свой квартал. Гражданами в нем считались пацаны, и у них был свой социальный и экономический ресурс — их собственная сила. Силу они могли применять в отношении «чушпанов», членов других группировок и бизнесменов, отказавшихся платить дань.
Понятий было много, но основные каждый должен был знать обязательно. «Если тебя назвали лохом или чертом — ты обязан драться»; «Если тебя послали на …, и ты не встал в отмах [нанес хотя бы один удар без предупреждения], то тебя отшивают [выгоняют] с санкциями [с побоями]»; «Если в тебя плюнули — ты загашенный, никто не имеет права здороваться с тобой, даже «чушпан», но самое страшное — если тебя опустили, то есть обоссали».
Пацан не мог сдавать своих или чужих милиции и обязан быть предельно честным со своей группировкой. Слово пацана считалось чем-то вроде клятвы: «пацан сказал — пацан сделал».
В случае нарушения правил старшие могли выгнать пацана из группировки. В лучшем случае — просто с побоями, в худшем — с побоями и вымогательством денег.
По словам Гараева, членство в группировке чем-то напоминало работу. В обмен на новый статус ребята были обязаны трижды в неделю посещать сборы и вести здоровый образ жизни. В случае нарушений их ждали санкции — побои.
— Получить можно было по нескольким поводам, — вспоминает Гараев. — Чаще всего за сигареты и алкоголь. Считалось, что мы — боевая бригада физически крепкой молодежи. Даже когда мы писали на стенах название нашей «конторы», то пользовались аббревиатурой НСО — «Низовское спортивное общество». То есть идеальный член группировки — это непьющий и некурящий спортсмен, что на деле, конечно же, было не так.
На сборах старшие определяли лимит минимального количества присутствующих — 15-20 человек. Если количество пацанов было меньше положенного, к отсутствующим отправлялись гонцы и всеми правдами и неправдами их притаскивали. В противном случае — «санкции».
— Экзекуция происходила следующим образом, — рассказывает бывший член «Низов». — Старшие выстраивались в линейку, и все наши должны были по очереди подойти к каждому из них. Бил не каждый, и поэтому в сумме ты получал три-четыре крепких удара по лицу. Важным нюансом было то, что уворачиваться нельзя. Ты должен был принять эти удары в полную силу. Иногда старшие проверяли: размахиваясь, останавливали кулак перед самым твоим лицом.
Если ты пытался увернуться — отшивали [выгоняли]. Однажды после такой экзекуции я очнулся в снегу, помня только искры в глазах, а дальше — черный экран. На половине моего лица был огромный синяк, губы не слушались, и ближайшие два дня сигарета постоянно выпадала изо рта. Когда ко мне на следующий день зашел одноклассник, чтобы поинтересоваться, почему я не пришел на уроки, он не узнал меня и спросил: «А Роберт дома?»
Били нечасто — раз в два-три месяца. Когда провинившихся «суперов» били молодые, те потом приходили отрываться на младших, припоминая им все пропуски на сборах и выкуренные сигареты.
Помимо Малыша за новичками «Низов» присматривал еще один «крайний» — Куян. Оба были невысокого роста и очень агрессивные. В обязанности «крайних» входило общение со старшими и дисциплина среди пацанов.
— Внешность Малыша была обманчива: голубоглазый блондин с лицом ангелочка был неуравновешенным психопатом, злить которого было опасно для жизни, — вспоминает Гараев. — Он был любимчиком старших и грозой не только для «чушпанов», но и для своих пацанов. Стоило появиться в модном, на его взгляд, прикиде на сборах, Малыш был тут как тут с фразой: «Дай заносить». Эта его фраза значила одно: больше ты этой вещи не увидишь. Куян был тоже по-своему стильным. В отличие от разговорчивого и компанейского Малыша, он был немногословен и строг.
«Крайние» наравне с обычными пацанами участвовали в войнах с другими группировками. И били их наравне со всеми — в подворотнях, в подъездах домов. Расчлененное тело Куяна нашли возле озера Кабан после работы с какой-то дальней «конторой». А Малыш умер от остановки сердца после удара кого-то из своих во время популярной в пацанской среде игры «обмен ударами». Каждому из них было не больше 20 лет.
Политика группировок была такова, что к преступной деятельности пацанов никто не принуждал. И все же, вступив в ту или иную банду, они могли пользоваться привилегиями — то есть собирать дань с районных бизнесменов, трясти деньги со школьников или отбирать у них модную одежду. Если какой-то «чушпан» выходил на улицу в новом спортивном костюме, высока была вероятность, что домой он вернется уже без него. Иногда пацаны обкрадывали дачи, в основном брали еду из холодильника: многие росли в бедных семьях, где есть было нечего.
Внешняя политика группировок была довольно простой. Чаще всего воевали с ближайшими соседями — просто потому, что было нечего делать. С дальними заключались «абсолютно бесполезные союзы».
— Ареал обитания казанского подростка, вне зависимости от принадлежности к группировке, был весьма ограничен, — вспоминает Гараев. — Ездить в другой конец города было опасно — в центре бушевали новотатарские и хадитакташевские [члены крупных ОПГ «Новотатарская» и «Хади Такташ»], на кварталах были свои авторитеты, и в одиночку ты мог нарваться на неприятности. Но главными врагами «Низов» была соседняя «Грязь»: их территория была значительно больше нашей — соответственно, и боевых единиц там проживало больше, и были они брутальными и яростными.
Конфликт, как правило, начинался из-за драки старших либо проникновения пацанов на чужую территорию. После этого назначалась «стрелка», и если парни на ней не договаривались, объявлялась война. Во время войны у группировок были две обязанности: патрулировать свою территорию на предмет врагов и совершать набеги.
— На память приходит один драматический момент, когда во время «войны» к нам на сборы пришли «супера» и объявили, что мы сейчас побежим на «Грязь», потому что те готовят набег на нас, — вспоминает Гараев. — Нас привели к высотному дому на улице Серова, за которым была наша граница, и раздали оружие. Это были металлические прутья арматуры, украденные на стройке, и металлические шары. От одного сильного удара такой монтажкой по голове проламывался череп. Первая моя мысль была: «Ну все, нам ****** [конец]».
И вот мы встали на позицию — и началось томительное ожидание. Ужас читался на лицах всех пятнадцатилетних бойцов. Он сопровождался звенящей тишиной. Почему-то не было никакой бравады, обычно сопутствующей предстоящей драке. Все, даже смотрящие на нас с сочувствием старшие, понимали бессмысленность предстоящего кровопролития. В этом подвешенном состоянии мы простояли там минут 40, прислушиваясь к посторонним звукам. Бегущей толпы слышно не было, а в какой-то момент вернулись дозорные и сообщили, что «грязевские» ушли. Все вздохнули с облегчением и пошли по домам...
Для борьбы с подростковыми группировками в регионе работал ОКОД — оперативный комсомольский отряд. По сути, такая же группировка, только под прикрытием местной милиции, работавшая в сговоре с сотрудниками. Со слов Гараева, в нее вступали либо «отшитые» из других бригад, либо «соискатели» с неподходящей, порой драматичной биографией.
— Как-то к нам пришился [присоединился] паренек, который за короткое время стал для всех своим, — вспоминает рассказчик. — Коммуникабельный, всех знавший на короткой ноге и к тому же лихой хулиган. Где-то через месяц или два его отшили с жестокими побоями и опустили. Малыш хвастался, как с разбега, с ноги разбил ему ***** [лицо]. Выяснилось, что в глубоком детстве, когда парню было лет семь, над ним надругался какой-то педофил. И то, что он утаил это от пацанов, было серьезным проступком. Тот факт, что парнишка был тогда ребенком и не мог ответить педофилу, в расчет не брался. Дорога таким ребятам была только в презираемый нами ОКОД.
В «окодовцы» шли и простые школьники, которых задевали дворовые гопники. Вступив в группу, боролись с обидчиками вместе с милицией. Выезжали на облавы во время сборов, ловили пацанов и забирали в отделение.
— В отделении милиции они вели себя нагло и по-хозяйски, один из их старших как-то запер меня в туалете и бил по почкам кирпичом, засунутым в валенок, — вспоминает Гараев. — На мое возмущение он отвечал, что ему это сойдет с рук, так как его «конструкция» не оставляет синяков и вообще каких-либо следов на теле жертвы. ОКОД был хитроумной выдумкой тогдашней неповоротливой милиции, он мог бы стать панацеей в борьбе с «казанским феноменом», но так и не смог решить проблему. Наши группировки брали массой и количеством.
Роберт вышел из «Низов» в 1991 году, проведя в них два года. Со временем пребывание в организации перестало казаться ему интересным — и он начал пропускать сборы. К нему приняли обычную для того времени меру — «отшили». Пытались опустить, но парень дал отпор, плюнув в обидчика. С группировкой было покончено.
Для того чтобы жить спокойно, молодому человеку пришлось переехать к отцу в другой район. Он получил образование историка в казанском университете, в «нулевые» переехал в Москву. Сейчас он известный диджей, музыкант, гид Еврейского музея и Центра толерантности.
Судьбы других членов казанских ОПГ сложились по-разному. Кто-то из ребят был убит, кто-то стал инвалидом, а кто-то отбывает наказание в колониях. Некоторые из вчерашних уличных бандитов, по словам Гараева, стали уважаемыми в регионе людьми — чиновниками, депутатами и бизнесменами.