В череде непрерывных русско-турецких конфликтов XVIII-XX веков освободительная война 1877-1878 годов занимает особое место. Стала ли она долгожданным реваншем России за проигранную Крымскую войну? Могла ли тогда российская армия взять Константинополь (Стамбул) и завладеть черноморскими проливами? Почему маркиз Солсбери и британская королева Виктория хотели воевать с Россией из-за Турции? Почему эта война сплотила русское общество, но стала прологом к Первой мировой? Обо всем этом «Ленте.ру» рассказал доктор исторических наук, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге Владимир Лапин.
«Лента.ру»: Почему так получилось, что эта война стала едва не единственным случаем в нашей истории, когда ее больше хотело российское общество, нежели власть?
Владимир Лапин: Если позволите, начну издалека. Каждая новая война несет на себе отпечаток войны предшествующей. Истоки турецкой кампании 1877-1878 годов следует искать не только в Крымской войне, а даже в войнах наполеоновской эпохи — прежде всего в Отечественной войне 1812 года.
Дело в том, что до начала XIX века любые войны в России были делом государя и власти. Но именно война 1812 года и заграничный поход в Европу 1812-1815 годов породили национальное самосознание и создали русскую нацию, которая сразу осознала себя нацией победителей и освободителей. И такая особенность рождения нашей нации наложила свой отпечаток на весь ход русской истории.
В каком смысле?
Мы неизбывно ощущаем себя победителями и освободителями — и в этом осознаем свою миссию. И очень болезненно реагируем, когда этот почетный статус подвергается сомнению. В России все проверяется войной. Например, Екатерина II выиграла все войны, которые вела, поэтому ей прощали и непопулярные реформы, и то, что она незаконно занимала трон. Но стоило ее сыну Павлу I проиграть войну с Францией (ту самую, во время которой Суворов переходил через Альпы), как он тут же получил табакеркой в висок. Поэтому победа в войне 1877-1878 годов, несмотря на все издержки, подтвердила правильность курса реформ Александра II.
Крымская война, поначалу называемая Восточной, тоже начиналась под лозунгом освобождения братьев-славян от турецкого ига и защиты православных святынь в Палестине. И когда в 1875-1876 годах турки утопили в крови христианские восстания в Боснии и Герцеговине и в Болгарии, власть и русское общество были единодушны: война с Турцией неизбежна. Этот порыв, когда власть парадоксальным образом оказалась под сильным общественным нажимом, стал закономерным следствием роста национального самосознания в России в XIX веке.
Известно, что император Александр II долго колебался, прежде чем объявить войну. Он опасался повторения Крымской войны, неудачи в которой свели его отца в могилу?
Российскому императору было чего бояться, потому что ситуация была весьма неустойчивой. Он понимал, что если в конфликт вмешается Европа, для России это будет иметь катастрофические последствия. К тому же Александр II помнил, какой разорительной была Крымская война для российской экономики. Ведь всякая война — это запредельно дорогое удовольствие. Но эти деньги ему были нужны для продолжения Великих реформ — преобразования тоже требуют огромных затрат. Поэтому война Александру II пришлась совсем некстати, но он никак не мог от нее уклониться.
Вы говорили, что эта война очень важна прежде всего своими последствиями и что память об этой войне очень причудлива и специфична в плане использования ее для обслуживания национального исторического мифа. Что вы под этим подразумеваете?
Под историческим мифом я подразумеваю не какую-то выдумку, а национальную версию событий прошлого. Я говорил о дальнейшей трактовке этой войны будущими историками. Для России она действительно стала и победоносной, и освободительной. По ее итогам наша страна преодолела тяжелые последствия неудачной Крымской войны и восстановила свой престиж в мире. Но я имел в виду последствия для отношений России с освобожденными народами.
Это прежде всего касается Болгарии, которая после обретения независимости, добытой во многом русской кровью, взяла курс на союз с Австро-Венгрией и Германией. В 1886 году Россия разорвала с ней дипломатические отношения и дело чуть не дошло до войны. Что характерно, в обеих мировых войнах XX века Болгария была на стороне врагов нашей страны. Сербский король Милан Обренович после освобождения от турецкой власти тоже стал ориентироваться на Австро-Венгрию, а в 1885 году развязал войну против Болгарии.
Почему так получилось?
Я недавно видел публикацию в одной болгарской газете 1890-х годов. Там есть фраза, смысл которой сводится к тому, что болгары питают глубокую благодарность к русским героям-освободителям, но различают братский русский народ и официальную Россию. Видимо, в правящих кругах новообразованных балканских государств побаивались чрезмерного влияния Петербурга. Недаром в Болгарии на троне утвердилась немецкая династия.
Тут сразу приходит на ум известная цитата из Достоевского, что «не будет у России и никогда еще не было таких ненавистников, завистников, клеветников и даже явных врагов, как все эти славянские племена, чуть только их Россия освободит, а Европа согласится признать их освобожденными».
Это все так. Парадоксально, но чем больше независимых государств создавалось на территории бывших османских владений в Европе, тем дальше оказывалась Россия от своей заветной мечты — Константинополя.
Почему?
Чтобы наступать на Константинополь во время Крымской войны, русским войскам требовалось только перейти границу с Османской империей. К началу русско-турецкой войны 1877-1878 годов вместо двух подконтрольных туркам княжеств Валахии и Молдавии уже существовала единая Румыния, с которой нужно было предварительно договариваться. После этой войны появилось еще и единое болгарское государство.
Понятно, что в таких условиях об овладении Константинополем сухопутным путем можно было забыть, поэтому все последующие планы российского генерального штаба по захвату черноморских проливов предусматривали только высадку десанта. Но это была явная авантюра, что наглядно показала неудачная Дарданелльская операция британцев во время Первой мировой войны.
Если не ошибаюсь, в основе военной кампании лежал новаторский по тем временам план молниеносной войны генерала Обручева, во многом предвосхитивший концепцию германского блицкрига в будущих мировых войнах. Он предусматривал после переправы через Дунай наступать по трем направлениям через Балканы, затем захватить в клещи и разгромить основные силы турок и завершить войну стремительным броском к Константинополю. Почему ход боевых действий пошел не так? Почему российским войскам пришлось с огромными потерями трижды штурмовать Плевну, а потом оборонять Шипку?
У нас начисто забыли победную русско-турецкую войну 1828-1829 годов, когда в считаные месяцы Россия блестяще разгромила Османскую империю и решила все свои стратегические задачи. Такой успех был возможен во многом благодаря тому, что Россия полностью контролировала Черное море, а логистическое обеспечение действий русских войск осуществлялось морским путем. Но после Крымской войны Россия потеряла свой Черноморский флот, и к началу войны 1877-1878 годов только приступила к его восстановлению.
Поэтому снабжение нашей армии на Балканах могло осуществляться только по суше. Обручев действительно был талантливым военачальником и составил смелый и толковый план наступления. Но тут возникла ситуация как в известном стихотворении Льва Толстого, сочиненном при осаде Севастополя во время Крымской войны: «Чисто писано в бумаге, да забыли про овраги». Учитывая сложный рельеф местности и отсутствие нормальных дорог, русская армия завязла в пути и испытывала колоссальные трудности в снабжении.
Вторая проблема — стереотипное мышление командного состава. Это, кстати, характерная черта не только нашей армии. Генералы, как известно, всегда готовятся к прошедшей войне. В то время у российских военачальников не было изжито идущее с XVII-XVIII веков и устаревшее в промышленную эпоху представление об организации театра военных действий как пространства, разделенного зонами крепостей. Взятие четырехугольника турецких крепостей в Болгарии стало своего рода фетишем для русского командования, хотя их можно было взять в осаду и обойти, стремительно продвигаясь дальше на Константинополь.
Насколько я понимаю, в той войне хорошо себя показали военачальники среднего звена вроде Гурко, Скобелева и Драгомирова, а высшее великокняжеское командование, состоящее из родственников императора, особыми воинскими дарованиями не блистало.
Не совсем соглашусь в оценке высшего командования — оно вовсе не было бездарным. Великий князь Николай Николаевич войсками руководил неплохо, и даже цесаревич Александр Александрович (будущий император Александр III), командовавший Рущукским отрядом, проявил себя хорошо. Но здесь выявилась третья проблема русской армии — отсутствие должного взаимодействия между войсками. Много кто влиял на принятие ключевых решений, но мало кто мог взять ответственность за их исполнение.
Наверное, нужно учесть еще и то, что Россия вступила в эту войну, когда милютинская реформа армии еще не завершилась?
Конечно. То, что армию отправили на войну во время реформирования, сильно сказалось на ее боеготовности. Сильно оплошала и российская военная разведка, проглядевшая серьезное перевооружение турецкой армии накануне войны. В результате вооружение и оснащение русских войск оказались на порядок хуже, чем у противника. К тому же из-за просчетов разведки и прочих организационных провалов турки беспрепятственно заняли Плевну, что потом дорого стоило русской армии.
Как вы думаете, почему на Кавказском фронте наступление русских войск оказалось более успешным, чем на Балканах? Хотя и там, как мы знаем, случилось Баязетское сидение.
К сожалению, об этом событии у нас больше знают по известной книге Валентина Пикуля, где много неточностей и просто прямых искажений. Тем, кто хочет знать, как там все было на самом деле, я советую прочитать роман Бориса Васильева «Господа офицеры» из дилогии «Были и небыли». С военно-стратегической точки зрения Баязетское сидение стало не самым значительным эпизодом той войны, хотя оно предотвратило турецкое вторжение в Восточную Армению.
Но знать о нем стоит, потому что это была яркая и героическая страница нашей военной истории, когда русские солдаты и офицеры на протяжении 23 дней отбивались от превосходящих сил противника под укрытием обветшалых укреплений, не имея необходимого запаса воды и продовольствия.
И все-таки — почему на кавказском театре военных действий у России дела шли благополучнее? Кстати, и в Первой мировой войне было точно так же.
Это правда, тогда русская армия под командованием генерала Николая Юденича дошла до Трапезунда и даже до Анатолии. Во всех русско-турецких войнах, начиная с кампании 1806-1812 годов, боевые действия на Кавказе для нас складывались более успешно, чем на Балканах.
Во-первых, там турецкая армия была слабее той, что воевала на Балканах, где защищала подступы к своей столице. Во-вторых, в кампании 1877-1878 годов на Кавказском фронте у нас действовали грамотные генералы, за плечами которых был опыт участия в Кавказской войне против горцев. К тому же там было много офицеров из числа грузин и армян — взять хотя бы одного из героев той войны Арзаса Тергукасова. У всех у них имелась своя мотивация воевать с турками.
Почему обо всех войнах с Турцией на кавказском направлении у нас всегда говорили меньше, чем о боевых действиях на Балканах?
Это можно объяснить европоцентричностью нашего сознания. В России всегда больше интересовались войнами на европейском театре военных действий, поэтому кавказское направление всех русско-турецких войн оставалось на периферии внимания как современников, так и потомков.
В начале 1878 года русские войска остановились в 12 километрах от Константинополя, но не стали его штурмовать, хотя турецкая столица на тот момент была совершенно беззащитной. Почему?
Во-первых, когда огромная армия входит в большой и богатый город, всегда есть риск потери ее боеспособности и превращения в банду мародеров. Неизвестно, как могли сложиться события Отечественной войны 1812 года, если бы Наполеон не поддался соблазну захватить Москву. Мы все знаем, чем это для него закончилось.
Во-вторых, весь опыт войн России не только с турками, но и с прочими азиатскими противниками показывал их слабость в открытых полевых сражениях. Но в своих городах, ощущая поддержку местных жителей (особенно черни), они дрались гораздо отчаяннее. Иными словами, если бы русская армия вошла в Константинополь, последствия могли быть непредсказуемыми.
В-третьих, взятия русскими войсками Константинополя не могли допустить в европейских столицах — Вене, Берлине, Париже и Лондоне. Для европейских держав это было бы немыслимо, поскольку подобная акция полностью нарушала сложившийся баланс сил. Я подозреваю, что в Петербурге всерьез даже и не рассматривали такой вариант, зная о возможных катастрофических последствиях.
Но какой вариант рассматривала Россия? Когда Достоевский с воодушевлением писал «Константинополь должен быть наш», он наверняка был не одинок в этом желании, хотя в преддверии войны Россия официально заверяла Великобританию, что не собирается захватывать турецкую столицу и черноморские проливы.
Да, это так. Была известная нота Горчакова.
Но современный историк Олег Айрапетов указывает, что «в случае превращения Константинополя в вольный город, предусматривалось создание русского укрепления на Босфоре с правом Великобритании оккупировать вход в Дарданеллы». То есть в Петербурге могли существовать и другие планы?
У писателя Льва Кассиля есть повесть «Кондуит и Швамбрания», где он рассказывает, как в детстве они с братом придумали идеальную сказочную страну. Все российские дореволюционные прожекты насчет Константинополя и черноморских проливов — это такой военно-политический «Кондуит и Швамбрания». Умные люди в Петербурге понимали их неосуществимость, особенно после создания независимых Румынии и Болгарии.
Допустим, Россия добилась бы в 1878 году создания военного укрепления на Босфоре. Но как бы осуществлялось его снабжение? Разумеется, только по морю, но для этого пришлось бы создавать еще один Черноморский флот. Где взять на это ресурсы? То есть вместо решения прежних проблем Россия получила бы колоссальную головную боль на долгие годы вперед. Но я опять повторю: великие европейские державы в любом случае этого бы не допустили.
Но даже Сталин после 1945 года хотел создать советскую военно-морскую базу в черноморских проливах.
И что — кто-нибудь ему это позволил? К чему-нибудь это привело?
Разве что к тому, что Турция быстро запросилась в НАТО.
Вот именно. Никогда и ни при каких обстоятельствах другие великие державы не допустили бы контроля нашей страны над черноморскими проливами.
Но во время Первой мировой войны Британия и Франция на это согласились.
Вы говорите об англо-франко-русском соглашении от 18 марта 1915 года. Но не факт, что союзники стали бы его потом исполнять, особенно если Дарданелльская операция увенчалась бы успехом.
Если вернуться к событиям 1877-1878 годов — какой стратегический план был у России в отношении Константинополя?
Я думаю, что угрозой захвата Константинополя предусматривалось взять турок за горло и продиктовать им любые условия мирного договора. Это уже было в 1829 году в Адрианополе, это повторилось в 1878 году в Сан-Стефано.
Насколько вообще выполнимым был Сан-Стефанский мир, выгодный прежде всего России и Болгарии? Я где-то читал такую версию, что турки намеренно согласились на него в надежде, что оно неизбежно рассорит Россию с остальной Европой, а болгар — с остальными балканскими народами. В итоге именно так и случилось.
Мне трудно сказать, на что надеялись турки, но я хочу обратить внимание на одно обстоятельство, которое в отечественной историографии обычно замалчивают. Сан-Стефанский договор 1878 года стал прямым нарушением секретного Рейхштадтского соглашения, заключенного Россией и Австро-Венгрией в 1876 году. Для Петербурга было важным накануне предстоящей войны с Османской империей обеспечить нейтралитет Вены и не допустить повторения ситуации Крымской войны, когда высока была угроза получения удара в спину от Австро-Венгрии.
Поэтому по Рейхштадтскому соглашению Россия признавала австро-венгерскую оккупацию Боснии и Герцеговины и обязывалась не допускать создания на Балканах крупного славянского государства. Причем все это делалось за спиной балканских народов — ни сербов, ни болгар никто не спрашивал. Я не исключаю, что Сан-Стефанский договор стал для России игрой на повышение ставок.
В каком смысле?
Подписанием этого договора мы как бы демонстрировали болгарам, что сделали для них все, что смогли, но если не получилось — то во всем виновата коварная Европа, а Рейхштадтское соглашение как бы и ни при чем.
Но Сан-Стефанским договором были недовольны не только великие европейские державы, но и все соседи Болгарии: публично возмущалась Греция, Сербия вступила в тайные переговоры с Австро-Венгрией, Румыния предъявляла претензии России из-за южной Бессарабии.
Это неудивительно. Вы сами сказали, что на Балканах от Сан-Стефанского договора выиграла только Болгария. В результате все, кому Россия помогала на Балканах, не только обиделись на нее, но и передрались между собой. Особенно это касается постоянных конфликтов Сербии и Болгарии из-за Македонии, которые продолжились и в XX веке.
Ваши коллеги-историки пишут, что в 1877-1878 годах «в британской прессе началась настоящая антирусская истерия», российский посол в Лондоне Шувалов не нашел общий язык с новым министром иностранных дел «ястребом» маркизом Солсбери, а королеву Викторию считал сошедшей с ума и в донесении Александру II отзывался о ней так: «Английской конституции недостаточно, чтобы пресечь влияние этой женщины, вбившей себе в голову мысль о войне с нами… Наши примирительные попытки терпят неудачу… Британцы усматривают только два возможных варианта — либо война с Россией, либо унижение Англии». Почему Великобритания столь остро реагировала на конфликт России с Турцией?
Позиция Великобритании в этой ситуации была ясна и понятна: начиная с XVI века ее внешняя политика основывалась на противостоянии с самой сильной континентальной державой Европы. Сначала это была Испания, а потом Франция. После побед Екатерины II над турками и Александра I над Наполеоном это «почетная» роль досталась России, незадолго до Первой мировой войны ее сменила Германия. Поэтому никакой особенной русофобии тут искать не надо — Великобритания просто стремилась максимально обеспечить свои интересы — так, как она их понимала.
Сейчас это назвали бы политикой сдерживания.
Совершенно верно. К тому же в Лондоне тогда были весьма обеспокоены российской экспансией в Среднюю Азию.
Великобритания действительно была готова в 1878 году воевать с Россией?
Конечно. В Мраморное море вошла британская эскадра, а русские войска стояли напротив на европейском берегу. Это была очень взрывоопасная ситуация.
Почему в 1878 году, как и в Крымскую войну, Россия вновь оказалась в полной международной изоляции? Почему в Европе у нас снова не нашлось союзников?
Во-первых, международная репутация России тогда оставляла желать лучшего. И хотя в нашей стране уже проходили великие реформы Александра II, за ней тянулся тяжелый шлейф деспотического «жандарма Европы», созданный в эпоху Николая I.
Во-вторых, война России с Османской империей, как я уже говорил, была вызвана скорее внутренними причинами и оказалась неизбежной, но проблема была в том, что наши цели и задачи полностью противоречили интересам ведущих европейских держав. Австро-Венгрия категорически не желала создания на своих южных рубежах большого славянского государства. Германию Россия раздражала с 1875 года, когда из-за ее вмешательства немцам пришлось отказаться от новой войны с французами.
Бисмарк обиделся, что русские не позволили ему добить Францию, но Париж хотя бы из благодарности мог поддержать нас на Берлинском конгрессе?
Франция тогда еще не оправилась от разгрома 1871 года и событий Парижской коммуны. Ее авторитет на международной арене был сильно подорван, и ее голос не имел решающего значения.
Чем на самом деле для России стал Берлинский конгресс, пересмотревший условия Сан-Стефанского мира — национальным позором или приемлемым компромиссом, спасшим страну от войны со всей Европой?
Я бы вообще так вопрос не ставил. Была вполне возможна война с Великобританией, но вряд ли России угрожал вооруженный конфликт со всей Европой. У нашей страны для этого просто не имелось ни ресурсов, ни возможностей. Поэтому на Берлинском конгрессе Россия получила максимум из того, что позволяла ситуация. К тому же наши дипломаты, особенно престарелый канцлер Горчаков, в Берлине вели себя вяло и пассивно.
Как вы считаете, стала ли эта война реваншем за Крымскую войну, хоть и полученным большой ценой?
Безусловно, при всех издержках это была победоносная война. Россия на Берлинском конгрессе сохранила лицо, а его результаты в общих чертах подтвердили Рейхштадтское соглашение. Я считаю, что именно стараниями российских дипломатов вся ответственность за такое половинчатое решение болгарского вопроса перекладывалась исключительно на европейские державы.
Но, кажется, русское общество тяжело восприняло итоги Берлинского конгресса, посчитав его ударом по престижу нашей страны. Причем так полагали и консерваторы, и либералы.
Глубокая обида на Европу объединила в России всех. Но кто в русском обществе знал о Рейхштадтском соглашении 1876 года?
Можно ли сказать, что именно после Берлинского конгресса появилось отчуждение между властью и обществом, а вокруг Александра II возник вакуум, приведший его к гибели от рук террористов в 1881 году?
Я так не думаю. Великие реформы Александра II продолжились, хотя и несколько замедлились после войны. Россия понесла тяжелые финансовые потери, но не настолько катастрофические, как после Крымской войны. Гораздо больше на общественные настроения в России повлияли коррупционные скандалы во время боевых действий.
То есть?
Русско-турецкая война 1877-1878 годов стала первой войной в России, где важную роль играли средства массовой информации. В войсках находилось немало российских и зарубежных журналистов. Разумеется, их репортажи существенно влияли на общественное мнение как внутри России, так и за ее пределами. Когда корреспонденты писали о многочисленных злоупотреблениях в снабжении русской армии, это вызывало негативную реакцию в обществе.
Даже цензура не мешала?
Нет, и это понятно. В России всегда дозволялось обличать конкретных чиновников и отдельные «недостатки на местах» — нельзя было только ругать власть.
Что вы можете сказать о международных последствиях русско-турецкой войны 1877-1878 годов?
Она стала прологом к Первой мировой войне и создала для нее предпосылки. Впрочем, так всегда бывает — итоги одной войны становятся причинами следующей. Результаты Берлинского конгресса предопределили формирование двух коалиций, столкнувшихся в 1914 году. Россия отвернулась от Германии и постепенно стала сближаться с Францией, что потом привело к созданию Антанты. После событий 1878 года был окончательно поставлен крест на почти полуторавековом альянсе нашей страны с Австро-Венгрией.
В свою очередь, Вена в 1879 году заключила с Берлином Двойственный союз, явно направленный против Петербурга. Когда Османская империя по решению Берлинского конгресса уступила Кипр Великобритании, это привело к турецко-германскому сближению. Тут немаловажную роль сыграло усиление английского влияния в Персии.
Если говорить о братьях-славянах, то освободительная война 1877-1878 годов не разрешила всех противоречий между ними. Даже наоборот, ослабление и последующее выдавливание Османской империи из Европы привело к противоположному результату. Стоило туркам уйти с Балкан, как местные народы с удовольствием принялись резать друг друга. Ничего удивительного тут нет — таков итог распада всех империй. В итоге Балканы стали пороховым погребом Европы, который рванул в 1914 году. Но в 1878 году обо всех этих последствиях, разумеется, никто не думал.